Аквариум

Когда мы выехали из леса на асфальтовую дорогу, заметно уже похолодало и начало темнеть. Нас обогнала черная «хонда», из открытых окон звучала песня группы «Моден Токинг». К счастью, автомобиль вскоре свернул вправо на проселочную дорогу и вместе с шумом исчез в кукурузном поле.

Я замерз и теснее прижался к Шейри. Она прибавила газу. Мы неслись вдоль стены высоченных кукурузных стеблей. Тарахтение «веспы» звучало для меня как музыка. На этот раз, вновь почувствовав возбуждение, я не пытался отстраниться.

— Тоже мне ненасытный сексуальный гигант! — крикнула она через плечо, и мотоцикл завилял.

— Я думал, женщинам это нравится! — проорал я в ответ.

— Вранье! — Шейри смеялась и повернула ко мне голову, не переставая нажимать на газ.

В этот момент снова где-то совсем близко раздалась музыка, и прямо перед нами на дорогу вырулила «хонда». Звук удара я слышу до сих пор. Думаю, какое-то время мы летели по воздуху, тесно прижавшись друг к другу.

На улице шумела мусороуборочная машина. Очевидно, я заснул перед экраном, пока печатал. Или потерял сознание. Я даже не представлял, сколько прошло времени. В последний раз взгляд мой упал на часы в компьютере в двадцать минут шестого, было еще темно. Я выключил компьютер и пошел спать.

Проснулся я в четыре часа дня. Шел дождь, на улице не было ни души, но в «аквариуме» горел свет: рабочий собирал инструменты в чемоданчик. Я подумал: наверное, что-то с телефоном, и выглянул на улицу. Внизу стоял микроавтобус с надписью «EDV^[8] — Громер».

Похоже, я спал как убитый. Квартира сверкала, пахло уксусом и лимоном, а я даже ничего не услышал. Каждый вторник ко мне приходит госпожа Плетская делать уборку и заодно уносит грязное белье, сложив его в большую сумку. Обычно на это время я стараюсь уйти из дома — в кафе «Эйнштейн», например, — но если я отсыпаюсь после бессонной ночи, как сегодня, она меня не беспокоит. Просто закрывает дверь в мою комнату и наводит чистоту в остальных. Деньги я перевожу на ее счет. В ящике кухонного стола лежит только необходимая сумма на химчистку и покупку моющих средств. Она берет оттуда, сколько нужно, и оставляет чеки. Так было заведено еще при Сибилле.

Пройдя несколько метров от подъезда до своей машины, «телефонный мастер» промок насквозь — я видел, как он ругается, открывая багажник, чтобы убрать инструменты. Когда ему наконец удалось открыть дверь микроавтобуса и сесть за руль, его одежда весила, наверное, килограмма на три-четыре больше, чем прежде. Думаю, окна в его машине запотели раньше, чем он успел доехать до перекрестка.

Я нашел черствую булку и съел ее с холодными консервированными бобами — на завтрак. Никакого кофе, иначе я и всю следующую ночь не сомкну глаз. Надо бы сходить в магазин, но не в такую же погоду.

Наблюдение за домом напротив тоже волей-неволей прекратилось. Сквозь струи дождя, который еще усилился, все виделось каким-то искривленным и нереальным. Люди больше походили на моллюсков.

Оттуда меня доставили на вертолете. Мне даже кажется, будто я что-то такое припоминаю: грохот винтов и голос, твердивший: «Он не выдержит». Я вроде подумал тогда: «Да нет, выдержу», — прежде чем снова потерять сознание.

В Хайльбронне, а потом и в Штутгарте в больницах меня не приняли — там были другие срочные случаи, и мы полетели в Тюбинген. Меня погрузили в глубокий наркоз, сделали операцию на позвоночнике и наложили гипс. Сломанными оказались восемь пальцев, два из них держались практически на честном слове — на связках и обрывках кожи.

Отходя от наркоза, я целую неделю пребывал в полусне. Меня преследовали кошмары, сменявшиеся то эйфорией, то глубокой депрессией. В голове все время звучал вопрос, что с Шейри, но впервые я произнес его вслух, лишь когда полностью пришел в себя.

— Кого вы имеете в виду? — спросила сестра.

— Шейри — это женщина, с которой я ехал на мотоцикле.

— Подождите, пожалуйста, я приведу врача.

Сестра мгновенно исчезла из моего поля зрения, донесся скрип ее шагов и звук открывающейся двери.

Я лежал на спине, загипсованный с головы до пят — свободными оставались только плечи и верхняя часть рук, все остальное было жестко зафиксировано, — и в моем мозгу безостановочно вертелось: «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста», но, увидев лицо врача, понял, что все напрасно.

— Вы спрашивали о женщине, которая вместе с вами попала в аварию?

По-моему, я ничего не сказал, только смотрел на него.

— К нам доставили только вас. Могу навести справки.

Он хотел уйти, выбрать более подходящее время. Но я закричал:

— Скажите! Скажите сейчас!

Врач посмотрел на меня и кивнул:

— Умерла на месте.

Фигура его потеряла очертания. Я уже ничего не видел. Только услышал: «Мне очень жаль» — и распоряжение, отданное сестре: «Принести успокоительное!»

* * *

После того как сняли гипс, меня перевели в Берлин, и Карел несколько раз приходил в больницу, болтал о клубе, который недавно купил и хотел перестроить. Он пытался меня отвлечь, и порой ему это удавалось.

Зашли двое музыкантов, к моему большому удивлению, потому что вообще-то в нашем кругу друг друга ценят, только пока работают вместе, и могут много лет не вспоминать о тебе потом и любить уже совсем других. Один из этих двоих, русский, Олег, игравший на аккордеоне сумасшедший авангард, постоянно сидел без денег — время от времени я предлагал ему работу. Он принес бутылку водки и спросил, не нужен ли мне кокаин. Я поблагодарил, но отказался, и, обменявшись несколькими фразами, мы уже не знали, о чем говорить.

Мартин, руководитель двойного квартета, который он беззастенчиво продавал направо и налево, заставляя участвовать во всех мыслимых шоу, концертах и рекламных роликах, просто положил на кровать пакетик. Похоже, все они мыслили одинаково: главной моей проблемой было отсутствие кокаина. Я вернул пакетик: вот уже несколько лет, как я перестал баловаться кокаином. Мартин тоже пробыл у меня меньше, чем главный врач во время обхода.

Наведалась однажды и Сибилла, но она лишь молча постояла рядом с кроватью. В полудреме трудно было сообразить, то ли она мне снится, то ли я вижу ее наяву. Когда я наконец понял, что это явь, она уже исчезла. «До свидания!» — прокричал я в закрывающиеся двери. Бросить вслед я ничего не мог, потому что не владел пальцами.

И только потом заметил на постели маленькую собачку из мягкой ткани. Овчарка из мультика. Такая была у меня в детстве, она потерялась при переезде в Берлин, и я как-то рассказывал Сибилле, что мне до сих пор ее иногда не хватает.

Едва научившись удерживать в пальцах карандаш и калькулятор, я стал обдумывать ремонт. Мне хотелось, чтобы ничто в квартире не напоминало о прошлом. Но было так, чтобы мне хотелось показать свое жилье Шейри.

Словом, после выписки я попал в перевернутый с ног на голову мир, и это пошло мне на пользу. Квартира напоминала стройплощадку: Марко, неуклюжий на вид итальянец, помогавший мне когда-то в перестройке студии, руководил целой бригадой рабочих. Он уже знал меня достаточно хорошо, чтобы не покупать ни одного выключателя, ни одной розетки, ни одного плинтуса, не посоветовавшись со мной. Так что мне было чем заняться. Я чувствовал себя востребованным: заработала моя собственная программа реабилитации.

Пару недель я снимал квартиру, потом, когда самые масштабные работы были завершены — шкафы, полки, стены, полы и потолки отделаны, я вернулся к себе, пока устроившись в спальне. Квартира рождалась у меня на глазах. Но на то, чтобы кухня и ванная приобрели законченный вид, понадобилось несколько недель. А потом я начал подбирать мебель.

Это Марко привлек мое внимание к «аквариуму».