Здравствуй, грусть

войственные злости. Но от этого они становились лишь еще более меткими.

В этот первый вечер Анна, казалось, не заметила вольной или невольной рассеянности Эльзы, которая вошла прямо в спальню отца. Анна привезла мне в подарок свитер из своей коллекции мо-делей, но сразу пресекла поток моих благодарностей. Изъявления благодарности ей досаждали, а так как мне никогда не хватало красноречия для выражения восторга, я и не стала себя утру-ждать.

- По-моему, эта Эльза очень мила,- сказала Анна, когда я со-бралась уходить.

Она не улыбаясь смотрела мне прямо в глаза-она искала в них подозрение, которое во что бы то ни стало стремилась раз-веять. Она хотела заставить меня забыть, что в первую минуту не смогла сдержаться.

- Да-да, она очаровательная, гм, девушка... очень славная. Я запнулась. Она рассмеялась, а я ушла спать раздосадован-ная. Засыпая, я думала о том, что Сирил, наверное, танцует в Каннах с девицами.

Я чувствую, что опускаю, вынуждена опускать главное - при-сутствие моря, его неумолкающий ритмичный гул, солнце. Точно так же я не могла бы описать четыре липы во дворе провинциаль-ного пансиона, их аромат и улыбку отца на вокзале два года на-зад, когда я вышла из пансиона,- улыбку смущенную, потому что у меня были косы и на мне было безобразное темное, почти чер-ное платье. А потом в машине - внезапную вспышку торжеству-ющей радости: он обнаружил, что у меня его глаза, его рот, и понял, что я могу стать для него самой любимой, самой восхити-тельной игрушкой. Я ничего не знала-он открыл мне Париж, роскошь, легкую жизнь. Наверное, большинством моих тогдашних удовольствий я обязана деньгам - наслаждением быстро мчаться в машине, надеть новое платье, покупать пластинки, книги, цветы. Я и по сей день не стыжусь этих легкомысленных удовольствий, да и называю их легкомысленными потому лишь, что их так на-зывали при мне другие. Уж если я и стала бы о чем-то жалеть, от чего-то отрекаться,- так скорее от своих огорчений, от присту-пов мистицизма. Жажда удовольствий, счастья составляет един-ственную постоянную черту моего характера. Может, я слишком мало читала? В пансионе читают только нравоучительные книги. А в Париже мне читать было некогда: после занятий друзья за-таскивали меня в кино-я не знала имен актеров, это их удив-ляло,-или на залитые солнцем террасы кафе. Я упивалась ра-достью смешаться с толпой, потягивать вино, быть с кем-то, кто заглядывает тебе в глаза, берет тебя за руку, а потом уводит прочь от этой самой толпы. Мы бродили по улицам, доходили до моего дома. Там он увлекал меня в подъезд и целовал: мне от-крылась прелесть поцелуев. Неважно, как звались эти воспомина-ния: Жан, Юбер или Жак-эти имена одинаковы для всех молоденьких девушек. Вечером я взрослела, выезжала с отцом в об-щество, где мне было нечего делать, где собиралась довольно раз-ношерстная компания, и я развлекалась и развлекала других своей юностью. На обратном пути отец высаживал меня у дома, а по-том чаще всего провожал свою даму. Я не слышала, как он