Услады Божьей ради

Нетрудно представить себе, как реагировал Клод на такую позицию Мишеля. И здесь мы подходим к удивительному эпизоду в нашей семейной хронике. В нем были замешаны Клод, Анна-Мария и Мишель Дебуа. За годы войны Анна-Мария вышла из того отроческого возраста, в котором она пребывала во время прогулок в лесу и с Робером В., и с майором фон Витгенштейном. Обутая в ботики на деревянной подошве, она теперь часто ездила на велосипеде, с сумкой из эрзац-кожи через плечо, и выполнила то, что обещала: позабыла Робера В. и стала девушкой, а точнее, молодой женщиной ослепительной красоты. Боюсь, что мой дед не догадывался об этом, но у Анны-Марии были любовники. Если бы не война, занимавшая в ту пору все мысли людей, я бы посвятил не одну страницу этому небывалому в истории семьи событию. Девушки у нас любовников не имели. У женщин, возможно, бывали. Но вот у девушек любовников не было. Возможно, есть такие цивилизации, где жены верны, а девушки свободны. У нас все было, как говорится, наоборот: девушка была не свободна, а молодая женщина была. Зачастую девушки как раз для того и выходили замуж, чтобы стать свободными. Пользовались ли у нас женщины своей свободой? Должен признаться, что я ничего об этом не знаю. Я уже говорил, что моя прабабушка, кажется, одаривала своей благосклонностью герцога д’Омаля. Остальные женщины нашего рода, может быть, и погуливали от своих мужей, но мы не были в курсе. Если они и изменяли мужьям, то делалось это в глубочайшем секрете. В том же, что касается девиц, тут поводов для секрета не было: они были девственницами до венчания и до первой брачной ночи. А если ни венчания, ни мужа, ни брачной ночи не было, ну что ж, они оставались девственницами до старости, до самой смерти. А что, в прошлом все было иначе? Разве, например, в XVI или в XVIII веке нравы были либеральнее для дочерей семейства? И тут тоже я ничего не знаю. Но готов руку отдать на отсечение, что после революции и Реставрации у девушек в нашей семье любовников не было. Пораженные, читали они фантастические любовные романы, где Матильды де ля Моль и Шарлотты де Жюсса — да знаете ли вы еще, кто такая Шарлотта де Жюсса? — ожидали своих любовников. Наши девушки не могли поджидать своих любовников, поскольку не имели их. А вот Анна-Мария имела. И появлялись они не на балу, не на конных скачках, не во время уик-эндов за городом. Они возникали во время ночных тревог и вечерних встреч вокруг радиоприемников, настроенных на лондонские передачи. Свидания Анны-Марии были тайными во всех смыслах: политическом и любовном. Дядя Поль провел свою молодость еще в атмосфере романов Октава Фёйе. Тогда как Анна-Мария прыгнула прямо в обстановку романов Роже Вайяна. Она то и дело предавалась любви в комнатах для прислуги с парнями, настоящих имен которых она не знала и которые соблазняли ее под покровом вымышленных имен, эпатируя девушку видом штабных карт и не слишком надежными цитатами из Клаузевица и Гегеля. Видите, как на наших глазах неторопливо менялся климат эпохи? Сначала внешне — немцы на улицах наших городов и в монументальном дворе замка Плесси-ле-Водрёй. Немного глубже — поток надежды и ненависти, убеждений и идей, который медленно пробивал себе дорогу на деревенских базарах, в городских кафе, через события, газеты и слухи. А еще глубже — спрятанная в тайниках сердец чувствительность эпохи, ее сокровенная метафизика, которая постепенно меняется, но так, что глубинные революции долго исподволь накапливают свой потенциал и лишь спустя какое-то время, ко всеобщему удивлению, вдруг обнаруживают себя через потрясения в нравах и в повседневной жизни.

Анна-Мария вместе с Клодом окунулась в борьбу против немцев. Но она, естественно, продолжала встречаться с Мишелем Дебуа. Став довольно важной фигурой нового режима, Мишель был окружен серьезной охраной. Клоду пришла мысль захватить Мишеля с помощью Анны-Марии и ее очередного любовника. Те из читателей, которые заинтересуются этим малоизвестным аспектом истории Сопротивления и борьбы с вишистским правительством, легко найдут во многих исторических исследованиях и в воспоминаниях о том времени детали, на которых я не хотел бы останавливаться и которым, по-моему, нет места в этих кратких страницах семейной хроники. Скажу только, что операция не удалась. Она напоминала и фарс, розыгрыш между родственниками, и карательную экспедицию, и детективное кино. Было в этой истории что-то от Лабиша и от приключенческого романа. Через несколько месяцев Клод, Анна-Мария и другой ее любовник, сменивший первого, — не уверен, что он был действительно первым, — посмеявшись над той неудачей, использовали накопившийся опыт и организовали еще одну попытку похищения, гораздо более успешную: незадолго до освобождения все втроем участвовали в уничтожении Филиппа Анрио, заполнявшего своим красноречием все волны парижского радио.

Может, лучше было бы, если бы удалась операция, задуманная Клодом и Анной-Марией против Мишеля Дебуа. Во всяком случае, она помешала бы ему наделать массу ошибок весной 1944 года. С конца 1942-го и особенно с начала 1943 года, когда пришла в движение американская мощь, когда союзники высадились в Северной Африке, а русские победили под Сталинградом, когда Монтгомери добился успеха в Киренаике и Триполитании, Мишель Дебуа понял, что человек, говорящий из Лондона, прав. Происходило нечто невероятное: самая мощная военная машина, когда-либо существовавшая в истории, вот-вот проиграет войну. Он вдруг это ясно понял. Но было уже поздно.

В течение нескольких недель, а может, только нескольких дней Мишель подумывал связать свою судьбу с Пюшё, перебравшимся в Северную Африку. Однако ликвидация Пюшё отбросила Мишеля на прежние позиции. Но отныне он знал, что добром для него все это не кончится. Впереди маячила катастрофа. Поскольку он не хотел или не мог отрицать все, что он сказал, что он сделал, чем он был, — он стал добровольно опускаться до уровня того отвратительного образа, который создали его недруги. Он начал получать оскорбительные и угрожающие письма и даже крохотные гробики, посылаемые по почте в качестве предупреждения о предстоящей расплате. Он не хотел выглядеть трусом. Вопреки настойчивым просьбам Анны, он все теснее связывал свою судьбу с немцами, дело которых, как он сам это видел, было проиграно. Он продолжал делать заявления, одно безумнее и отчаяннее другого. Несмотря на свои ошибки и на свою вину, Мишель Дебуа был честным человеком. Еще раз подчеркиваю: он не выдавал немцам ни евреев, ни партизан, ни коммунистов. Правда, он поощрял молодежь вступать в отряды, едущие на «маршальские стройки» или в легион добровольцев, сражавшихся на Восточном фронте бок о бок с немцами. Он верил в победу Гитлера, все принципы которого были ему чужды, он полагал, что в интересах Франции было «лояльно» и «сохраняя свою честь» встать в строй победителей. И в 1943 году, и в 1944-м и даже после дела Пюшё он еще мог бы присоединиться к несомненным теперь победителям. Но нечто более высокое, нежели его личный интерес, мешало осуществить такой поворот. Речь не шла о преданности своим убеждениям, так как убеждения эти были сугубо головными, а не подсказанные сердцем. А ум и идеи меняются быстро, во всяком случае, гораздо быстрее, чем сердце. Нет. На самом деле это было желание наказать себя за свое ослепление, следуя до конца логике системы, разлетающейся вдребезги. А как вынести, что будут наказаны те, кого он сбил с пути истинного, кого он послал на смерть и позор, на позорную смерть? Он еще мог выкрутиться, но лишь бросив на произвол судьбы тех, кто ему подчинился, кто доверял ему и шел за ним. От одной мысли об этом все в нем возмущалось. Моя сестра очень скоро выбрала для себя другой лагерь. Но любовь к Мишелю и верность ему требовала, чтобы она перешла в лагерь людей, подобных Лавалю, Деа, Дорио, Бразильяку и Дриё ла Рошелю. Я видел, как день за днем развивалась драма очень привязанной к Мишелю Анны. И когда Мишель признал, что сестра моя права, а он нет, то что оставалось ей делать, как не поддержать мужа, помочь ему сохранить остатки чести в его упрямом безумстве? Я уже говорил, кажется, какое доверие, какая нежность связывала Мишеля и Анну. В период триумфа маршала и Пьера Лаваля Анна слегка отдалилась от Мишеля. Но когда выбранный им лагерь окончательно проиграл, она сблизилась с мужем и стала укреплять его в верности идеям, которые она никогда не разделяла и тщетность которых Мишель понял слишком поздно. Клод не испытывал ни малейшей жалости к Мишелю. «За все надо платить», — говорил он. И, смеясь над моими колебаниями, хлопал меня по плечу. Обрывая смех, он спрашивал меня с притворной серьезностью, действительно ли я перехожу на сторону предателей. Нет, я не принимал сторону Мишеля против Клода. Но я был полон сочувствия к этой изуродованной судьбе, к этому попусту растратившему свой ум человеку, упорствующему в бесполезном мужестве.