Горькая радость

Сэр Росон жил и работал в Мельбурне, где сосредоточились все деньги Шиллеров, там же он занимался благотворительностью, участвуя в различных филантропических мероприятиях, одним из которых был ужин у лорд-мэра в пользу умственно отсталых детей по 50 фунтов за место. Прослышав о предстоящем событии, Чарлз немедленно купил два места за столом, где сидел сэр Росон (100 фунтов каждое), который должен был выступить с речью и считался главным блюдом вышеупомянутого ужина наряду со знаменитым джазовым оркестром, под который будут танцевать те, у кого хватит сил продержаться на ногах до рассвета.

Предполагалось, что публика будет блестящая — мужчины во фраках, женщины в вечерних платьях. Поскольку Китти, ненавидевшая Мельбурн, отказалась ехать, Чарлз решил заменить ее Эддой. По счастливой случайности она как раз собиралась на семинар для операционных сестер, и когда Чарлз предложил ей сопровождать его на прием, посулив взамен снять для нее номер с ванной в хорошей гостинице, Эдда поспешила согласиться, тем более что Чарлз выделил ей сто фунтов на покупку вечернего платья. Эдда, которая все свои наряды шила сама, купила на эти деньги одиннадцать разных отрезов. И никто, включая журналистов светской хроники, которые во множестве клубятся на подобных сборищах, не заподозрил, что ее обманчиво простое платье из красного шелка было сшито ее собственными руками. Все пребывали в уверенности, что наряд этот выписан из Парижа. Ее единственным украшением были бриллиантовые серьги, которые одолжила ей Китти.

Они приехали во взятом напрокат «роллс-ройсе». Эдда не могла не восхищаться выдержкой Чарлза — он словно не замечал их вопиющую разницу в росте и совершенно не реагировал на бесконечные вспышки фотокамер. Эдда заметила, что его пресс-секретарь называет ее «сестра Эдда Латимер», и искренне обрадовалась. Этим Чарли подчеркивал, что она работающая женщина, а не позолоченная светская пустышка или дама полусвета. Ах, если бы ее можно было назвать «доктор»! Но Чарли, при всей его либеральности, никогда не откроет ей дверь в медицину по той же самой причине, что и отец, — быть врачом совсем не женское дело. А она так об этом мечтает!

— Я должен был прийти с Китти, — проговорил Чарлз, когда они поднимались по лестнице. — Чертовски неудобно всем объяснять, что ты моя свояченица, а не жена.

Так вот почему он в плохом настроении! Хмурится и ворчит. О, Китти! Могла бы и приехать ради мужа — не такая уж большая жертва! Но все твои помыслы лишь об одном — дом, полный детей. В таком случае ты выбрала не того спутника жизни. Чарли не против детей, но они никогда не станут целью его жизни. Он рожден для общественной деятельности.

По прихоти судьбы ни Чарлз, ни Эдда так и не увидели почетного гостя в те сорок минут, когда они прогуливались по анфиладам, потягивая херес. Зато они первыми вошли в зал, где должен был состояться банкет, и устремились к центральному круглому столу, рядом с которым находилась трибуна. У стола маячила одинокая фигура.

— Не ворчи, Чарли, — вполголоса сказала Эдда, глядя на сэра Росона Шиллера, королевского адвоката.

Да, это был он. Незабываемое зрелище. Чарли ростом шесть футов? Нет, это все равно что сравнивать бриллиант с изумрудом или да Винчи с Веласкесом. Их просто нельзя сравнивать. Нельзя сказать, что Эдда влюбилась с первого взгляда — это было совсем иное. Ей вдруг показалось, что это именно тот человек, которого ей не хватало в жизни. А встретившись с ним взглядом, она поняла, что и он думает так же. Но Шиллер быстро отвел глаза, и чары рассеялись.

Стройный и худощавый, ростом выше шести футов, с большой, похожей на луковицу головой, вместилищем недюжинного ума. Некрасивый, но производящий впечатление: седоватые волнистые волосы зачесаны назад, могучий лоб, высокие скулы, тонкий рот, черные брови и ресницы и ярко-голубые глаза. Большой крючковатый нос и массивная нижняя челюсть.

Эдда с Чарли сидели довольно далеко от него, и поэтому дело обошлось без рукопожатий — одни лишь улыбки и приветливые кивки. Никакая сила не смогла бы подтащить Чарли поближе, заставив его смотреть на сэра Росона снизу вверх. За столом оказалось одиннадцать человек — сэр Росон пришел один.

— Он всегда приходит без дамы, — страдальческим голосом сообщила Эдде ее соседка по столу.

— Почему?

— Он по ночам работает, милочка.

Эдда озадаченно замолчала — прежде ее никогда не называли милочкой. И почему австралийские политики и бизнесмены вечно женятся на глупых домашних квочках? Общий разговор за столом поддерживали только мужчины, женщины предпочитали болтать друг с другом. Чарлз мрачнел с каждой минутой, и его лицом полностью завладела горгулья, не оставив и следа от его голливудского шарма. Все дело было в сэре Росоне Шиллере. Первый раз за всю свою карьеру Чарлз почувствовал, что его полностью затмили.

Часовое выступление сэра Росона лишь усугубило это ощущение. Его темой была депрессия — что же еще? — и Эдда слушала, затаив дыхание: сэр Росон обладал несравненным ораторским талантом, который в сочетании с поставленным голосом и выверенным слогом заставлял людей плакать и смеяться. Такую речь наверняка запомнят надолго.

После горячего Шиллер полчаса отвечал на вопросы. Он сделал все, чтобы его аудитория не пожалела о потраченных деньгах.

Но один недовольный все же был. Чарлз Бердам, не дождавшись десерта, буркнул Эдде что-то на ухо и покинул зал. За столом решили, что он пошел в туалет, но Эдда знала, что он не вернется, и начала объяснять соседям, что у него неотложные дела.

Когда большая часть присутствующих уже танцевали, сэр Росон подошел к Эдде и, развернув стул Чарли, сел рядом с ней.

— С кем имею честь? — с улыбкой спросил он.

— Сестра Эдда Латимер. Я пришла с Чарлзом Бердамом.

— Сестра? Но вы явно не монахиня.

— Я медицинская сестра и работаю в операционной.

— А они могут без вас обойтись, Эдда? Я могу вас так называть?

— Конечно, сэр Росон.

— Будем на равных. Зовите меня просто Росон. Так могут или нет?

— Легко. Вообще-то я подумываю перебраться в Мельбурн. У меня прекрасная подготовка и большой опыт, так что я смогу найти работу, несмотря ни на какую депрессию. Я уже наладила кое-какие контакты во время семинара.

— Я надеялся поговорить с Чарлзом Бердамом. Он уже ушел?

— Ему пришлось. Неотложные дела.

— И оставил вас одну?

— Он просто родственник, муж моей сестры. Он не думал, что так получится.

В запавших глазах сэра Росона вспыхнул огонек.

— А вы женаты? — вдруг спросила Эдда.

Ее собеседник даже поперхнулся от неожиданности.

— Я женился совсем молодым, семнадцать лет назад. Сейчас мы в разводе.

— По вашей вине? Или вы чисты, как выпавший снег?

— Вы задаете слишком много личных вопросов. Так обычно делают американцы. Я был белым и пушистым, как свежий сугроб.

— Отличный цвет для политика.

— Единственно возможный.

— А вам не кажется, что таких мужчин просто не бывает?

— Политики, потенциальные или действующие, никогда не должны поддаваться чувствам. Они должны исходить из реальности. А реальность порой жестока.

— Вы член Националистической партии — то есть тори?

— Причем твердолобый тори, хотя трудно сказать, сколько еще продержится наша партия. Все в руках Божьих. Лейбористы все более склоняются вправо, но я все же правее их.

— Куда же вы метите? В парламент или в федеральное правительство?

— Только в правительство. Наша партия припасла для меня место в Мельбурне, так что мне даже не придется переезжать. — Он сделал гримасу. — Менять — это такая морока.

— Особенно по такому незначительному поводу, как выборы.

Сэр Росон с интересом посмотрел на Эдду.

— Вы необычная женщина, сестра Латимер. Мне кажется, вы начитанны и у вас прекрасное образование. Не сомневаюсь, что вы ловко орудуете своим железом в операционной камере пыток, но это совсем не то, что вы хотели бы делать — ваши амбиции простираются гораздо дальше.