Горькая радость

— Я средоточие всего, что терпеть не могут консервативно настроенные мужчины, господин адвокат, — спокойно сообщила Эдда, польщенная его проницательностью. — Я считаю себя равной любому мужчине, хочу заниматься медициной и выбрать профессию по своему усмотрению — и я никогда не выйду замуж. Выйти замуж — значит подчинить себя мужчине на юридическом уровне.

— Браво! — с улыбкой воскликнул сэр Росон. — Вы мне нравитесь! Так вы хотите стать врачом?

И вдруг Эдду осенило. Эти подвижные брови, мимика, что-то неуловимое в лице, тонкие нервные пальцы, слегка кривящиеся тонкие губы. Неясные образы постепенно сложились в известный мужской тип… Она пристально посмотрела в его синие глаза, словно пригвождая его взглядом. Сэр Росон в замешательстве ждал, испытывая труднообъяснимый страх.

— Вы гомосексуалист? — тихо спросила она.

— Эта беспочвенная чушь может стать поводом для привлечения вас к суду, — заявил сэр Росон, не выдав себя ничем, кроме дыхания.

— Я не собираюсь предавать этот факт гласности. С какой стати? Чтобы мой зять мог позлорадствовать? У него и без того достаточно поводов.

— Откуда вы знаете? Кто вам сказал?

— Никто. Вы очень искусно скрываете это обстоятельство. Но когда я увидела вас, мне показалось… а потом вдруг стало ясно… Нет, это скорее интуиция, — мягко улыбнулась Эдда.

Отрицать было бесполезно. Сэр Росон посмотрел на нее, как измотанный боксер, которому нужно продержаться еще один раунд.

— Сколько вы хотите? — устало спросил он.

— Вы думаете, я вас шантажирую? — засмеялась Эдда. — Это совершенно исключено. Представляю, сколько вам пришлось пережить за эти годы. Такая постыдная тайна, особенно для человека с политическими амбициями. Я лишь хочу быть вашим другом. Когда мы впервые встретились взглядами, у меня возникло ощущение, что мы станем друзьями. Надеюсь, вы меня правильно поймете. Мне кажется, вы чувствуете то же самое.

Оркестр гремел, заглушая все остальные звуки, а рядом с их столиком лихо отплясывали парочки. Услышав завывание саксофона, сэр Росон поморщился, как от боли.

— Могу я пригласить вас к себе домой, чтобы мы могли посидеть и поговорить в спокойной обстановке? — предложил он.

Эдда тотчас же поднялась.

— С удовольствием.

— А как же Бердам?

— Он первый бросил меня.

Квартира сэра Росона занимала весь верхний этаж одного из самых высоких зданий Мельбурна и имела выход в сад, расположенный на крыше и защищенный от уличного шума и взглядов зевак высокой сплошной оградой. Двенадцать просторных комнат были обставлены и декорированы известной дизайнерской фирмой с учетом вкусов их хозяина: уютно, консервативно, неброско, в приглушенных осенних тонах.

— Что вы будете пить? — спросил Росон, проведя Эдду в библиотеку, которая, судя по всему, была его любимым местом обитания.

— Учитывая ненавязчивое присутствие прислуги, я бы рискнула попросить чашку крепкого кофе, но меня устроит и чай, черный как деготь, как любит выражаться Чарлз Бердам, — сказала Эдда, усаживаясь в кресло, обитое желтым бархатом. — Как хорошо, что оно не кожаное. Кожа липнет к голой спине.

— Для дома кожаная мебель вообще не годится, даже если там живет мужчина. Кофе сейчас подадут.

Росон неспешно и с удовольствием рассматривал Эдду. Какая утонченная элегантность! Безупречная фигура, изумительная кожа, красивые черты лица, руки, ради которых можно жизнь отдать: изящные и как будто говорящие, несмотря на коротко обрезанные ногти. Глаза говорят о недюжинном уме, увлеченности, жажде деятельности, которой вечно ставятся препоны. И какие глаза! В обрамлении длинных густых ресниц, белые, как у волчицы, обескураживающие и немного зловещие.

За кофе они вели непринужденный светский разговор.

— Никогда не пила такого прекрасного кофе, — сказала Эдда, когда чашки были убраны.

— Ваш заказ был не слишком обременительным, — улыбнулся Росон. — Я и сам люблю хороший кофе.

Наступило молчание, такое приятное и неформальное, что у Эдды возникло ощущение, что они с Росоном знакомы уже сто лет. Она поняла, почему ретировался Чарли. В его представлении этот свежеиспеченный рыцарь был всего лишь фанатичным консерватором, плюющим на интересы трудящихся. Скорее всего, в нем говорила зависть к этому высокому аристократу с правильными австралийскими корнями. Сверхконсерватизм, без сомнения, предполагает изрядную долю фанатизма, но Эдда была уверена, что сэр Росон не относится к этой категории людей. На такого сложного человека вряд ли стоит навешивать ярлыки.

Затем последовал оживленный разговор на самые разные темы, исключая политику. Коснулись даже философских вопросов и проблем пола. Росон почувствовал, как не хватает ему дружбы с женщиной, которой он мог бы всецело доверять. Похоже, в Эдде он нашел такого друга — она была прямой, откровенной и всегда говорила то, что думала.

— Что заставило вас жениться? — спросила она наконец.

— Замешательство и давление семьи, — ответил Росон, и в глазах его промелькнуло беспокойство. Он плотно сжал губы и, казалось, замкнулся в себе.

— Расскажите поподробнее, — решительно потребовала Эдда.

Виновато улыбнувшись, Росон стал продолжать:

— Я уже в юности подозревал, что со мной что-то не так. Анну я знал с детства — мы были соседями. Она постоянно была рядом. Учась в школе, мы каждый день общались и вместе поступали в университет. Я занимался юриспруденцией, она — историей искусств, потом окончила секретарские курсы. После университета мы стали работать в одной юридической компании — я в качестве адвоката, она секретарем у босса. А потом она сама предложила мне пожениться, потому что устала ждать, когда это сделаю я. Наши семьи были в восторге. И только я чувствовал себя мухой в компоте! Но я понимал, что сохранить свою тайну я могу, только женившись. Поэтому мы заключили брак. Нам было по двадцать три года.

— Разумеется, это стало катастрофой.

— Ужасной! Я не мог жить с ней как с женой, и чтобы как-то это объяснить, придумал, что испытываю к ней только братские чувства. Это длилось два года. Потом она встретила другого, и я дал ей развод.

— Как жаль, что так получилось!

— Не переживайте. Я сумел скрыть свою тайну даже от Анны.

— У вас есть любовник?

— Нет, Эдда, — грустно улыбнулся Росон.

— Не могу поверить, что вы прибегаете к услугам наемных партнеров.

— Наемные партнеры… Точнее было бы назвать их проститутками. Вы когда-нибудь заглядывали в глаза подобным юношам? Они пустые, как у мертвецов. От них хочется поскорее убежать… Нет, это не для меня. Я обычно уезжаю на месяц за границу, зимой или летом.

— Надеюсь, в вашей жизни найдется место и для верного друга.

Его синие глаза заблестели.

— А вы согласны работать в Мельбурне и стать мне лучшим другом?

— В настоящее время мне неизвестен закон, который запрещал бы мне становиться чьим-то лучшим другом.

Росон рассмеялся:

— Лучший друг не должен мыслить как юрист.

Он взял ее руки в свои, и ей показалось, что во взгляде его зажглось что-то похожее на любовь.

— Тридцать лет я был одинок, сестра Латимер, и наконец нашел друга, которому могу поведать все свои тайны. Я параноидально боялся тесной дружбы, и вдруг, как ни странно, этот страх пропал.

— Завтра же начну посылать запросы в местные больницы, — едва сдерживая слезы, сказала Эдда.

— Не торопитесь! — резко бросил он. — У меня достаточно влияния, чтобы отложить любое ваше назначение, ну, скажем, недельки на две-три.

Эдда в недоумении нахмурилась:

— Да, в Мельбурне вы заметная фигура.

— Тогда уделите мне две недели вашего времени начиная с понедельника. Уверяю вас, когда они истекут, вас уже будет ждать место в больнице.

— Ну что ж, считайте, что время пошло.

Росон сжал руки Эдды и, отпустив их, стукнул кулаками по коленям.

— Отлично! Всего я вам пока не раскрою, но кое-что объясню, чтобы вы могли распоряжаться своим временем. Этажом ниже у меня гостевая квартира. Она гораздо меньше, чем эта, но для временного проживания вполне сойдет. Завтра днем вы в нее переедете и с понедельника начнете действовать по моему плану. Ваше заточение закончится ровно через две недели, в воскресенье вечером.