Последний самурай

Он приоткрыл дверь и спросил: Что тебе надо?

Лицо морщинистое, коричневое от загара, через всю левую щеку тянется глубокий рваный шрам. Холодные голубые сияющие глаза. Брови кустистые, щетинистые усы. Волосы выгоревшие, с проседью.

Что тебе надо? повторил он.

Мне надо с вами поговорить, ответил я. И понял, что если он сейчас захлопнет передо мной дверь, я буду презирать себя всю жизнь.

Он сказал, что может уделить мне всего несколько минут. Я проследовал за ним в дом. Сам не знаю, что я ожидал там увидеть, но меня почему-то поразили сверкающие лаком паркетные полы, толстые ковры и роскошные диваны. Нет, понятно, интересная форма сослагательного наклонения — это не совсем то, что можно привезти из долгих странствий в качестве сувенира, но почему-то я не ожидал увидеть у него в доме подобную обстановку.

Мы вошли в комнату с черно-белым мраморным полом и лимонно-желтой софой. Он жестом пригласил меня присесть. И снова спросил: Что тебе надо?

Я смотрел в это каменно-непроницаемое лицо, и вдруг показалось, что я сейчас умру. Он сразу раскусит меня, сразу догадается, что я вру, и преисполнится презрением. И я представил себе, как он шагает через весь Китай вместе с мальчиком, потом пересекает весь Казахстан в сопровождении небольшой группы людей. Стыдно хитрить и лгать такому человеку. Я должен немедленно извиниться за беспокойство, придумать какой-нибудь благовидный предлог и уйти.

Камбэй велит Рикити вызвать самурая на бой. Сам сидит в доме и ждет. Говорит Кацусиро, чтобы тот притаился за дверью с палкой. Хороший самурай всегда парирует удар.

Я подумал, что быть трусом — просто недостойно для сына такого отца.

И сказал: Я хотел видеть вас, потому что я ваш сын.

Ты мой...

Тут я умер.

Светлые глаза на жестком лице сверкнули холодным блеском, точно лезвие занесенного меча. Я умер. И вот наконец он заговорил.

Как, черт побери, это могло случиться? Голос звучал раздраженно. Она ведь уверяла, что обо всем позаботится.

Она просто забыла, что приняла пилюлю днем позже, чем нужно, со всей искренностью и прямотой ответил я.

Ох уж эти женщины! презрительно воскликнул он. А ты, должно быть, старше, чем выглядишь. Это никак не могло случиться позже 1983 года, стало быть, тебе...

тринадцать лет и десять месяцев, быстро ответил я. И я действительно выгляжу значительно моложе.

Ну хорошо, тогда расскажи мне о себе, уже мягче произнес он. В какую ходишь школу? Чем увлекаешься?

Я не хожу в школу, ответил я. Занимаюсь дома.

И уже собрался было поведать о том, что знаю греческий, французский, иврит, арабский, японский, испанский, русский и латынь (в каком порядке их выучил, значения не имело) плюс осваиваю в настоящее время 17 или 18 других языков, как вдруг он взорвался.

О мой БОГ! в ужасе воскликнул он. О чем только думает эта глупая женщина? Ты хоть вообще ЧТО-НИБУДЬ знаешь? Сколько будет 6 умножить на 7?

Что вы имеете в виду? осторожно спросил я. Я еще не слишком продвинулся в изучении философии чисел.

Он принялся расхаживать по комнате — тяжелой поступью, слегка прихрамывая на одну ногу. И тут я снова вспомнил, что он прошел пешком тысячи миль. После паузы он сказал: Что ж, в таком случае мы должны тебя пристроить в школу, и чем скорее, тем лучше, мой юный друг. Только многого не жди. Возможно, я не потяну плату за какие-то особые частные школы. Но я слыхал, что и некоторые государственные тоже не так уж и плохи. А потом добавил: О Господи, да я уже в шесть знал таблицу умножения назубок и мог в уме умножать на 12!

Лично я уже в четыре знал всю таблицу умножения назубок и умножал в уме все числа на 20. Но решил ему не говорить. И вместо этого сказал: О, так вы хотели знать, сколько получится, если умножить 6 на 7?

А что еще я мог иметь в виду? огрызнулся он.

Не знаю, поэтому и спросил, что вы имели в виду, ответил я.

В школе всю эту дурь очень быстро выбьют у тебя из . головы, сказал он.

В ответ я заметил, что в школах, как правило, напрочь отшибают способность логически мыслить. Просто не верилось, что такой глупый человек смог отыскать затерянное племя молчунов. Неудивительно, что они так долго не хотели с ним разговаривать.

Он продолжал расхаживать по комнате и испепелять меня яростными взглядами злобно суженных глаз. Как называется столица Перу? ни с того ни с сего вдруг спросил он.

О!.. А разве там есть столица? язвительно спросил я.

О — мой — Бог!..

Мадрид? сказал я. А может, Барселона? Или Киев?

Где находится эта страна?

Буэнос-Айрес! воскликнул я. Сантьяго! Картахена! И только не говорите мне что это в Бразилии так сейчас вспомню одну минуточку этого никак не может быть Акапулько нет ну надо же прямо так и вертится на языке и только не говорите мне что это священный древний город инков под названием Касабланка!..

Он сказал: Лима.

Я заметил: Так и знал, что это не Касабланка. Может, спросите что-то еще?

Он сказал, что неплохо было бы узнать у меня телефон мамы. Что хочет перемолвиться с ней парой слов.

Я ответил: Знаете, мне бы не хотелось давать вам ее телефон.

Он сказал: Ты сам не знаешь, чего хочешь.

Больше всего на свете мне хотелось, чтобы все это кончилось. Я пришел вовсе не за тем, чтобы просить у него денег. Но нужно было что-то сказать, и потому я сказал: Послушайте, я пришел сюда вовсе не для того, чтобы обсуждать свое образование. Я знаю, что б умножить на 7 будет 42, что 13 умножить на 17 получится 221, что 18 умножить на 19 равно 342. И еще я знаю биномную теорему, и знаю, что

есть не что иное, как равенство Бернулли для расчета силы инверсионного несжимаемого и невращающегося потока. Я намерен научиться работать в команде, все члены которой уже вышли из подросткового возраста. Моя мать не знает, что я пришел сюда, к вам, она вовсе не хочет вас беспокоить. Но она постепенно сходит с ума от своей работы. Я хочу купить мула и отправиться на нем в Анды. Я думал, вы можете помочь.

Последнее, чего бы мне сейчас хотелось, так это оказаться где-нибудь в горах Урала с этим психопатом. Я также не видел возможности признаться ему в том, что хочу поступить в Оксфорд в одиннадцать лет. Но мне просто надо было что-то сказать.

В Анды верхом на муле? спросил он. Весьма оригинально, сказал он. Ты в этом уверен?

Да, ответил я.

Знаешь, вот лучший совет, какой я могу тебе дать, сказал он. Никогда в своей жизни ни на кого не полагайся, кроме как на самого себя. Всего, что я имею, я добился сам, без посторонней помощи. Ты никогда не повзрослеешь, если станешь думать, что все в этой жизни другие люди должны преподносить тебе на блюдечке.

Пока я повзрослею, будет уже поздно, ответил я.

Да у тебя впереди вся жизнь, сказал он. Перестал расхаживать по комнате и остановился возле меня, придерживаясь за спинку софы. Я заметил, что на руке у него не хватает одного пальца. Возможно, некогда он попытался дать совет одному из членов потерянного племени молчунов.

Это-то меня и беспокоит, сказал я.

Ну, здесь я ничем не могу помочь, сказал он. Вот мне, к примеру, никто не помогал, и вышла только польза. И я стал тем, чем сегодня являюсь.

Я порадовался тому обстоятельству, что мы с ним не сражаемся настоящими мечами. Иначе бы он меня, наверное, убил. Я сказал, что буду иметь это в виду.

Он сказал: У меня уже есть один сын. Он старше тебя, если еще жив. Не намного старше, но уже мужчина. Дети, они, знаешь ли, растут очень быстро.

Он сказал: Когда мальчику исполняется двенадцать, он проходит через церемонию посвящения. Его раздевают до пояса и хлещут кнутом, не слишком долго и сильно, так, чтобы спина начала кровоточить. А потом связывают. Водится в тех краях одна очень зловредная муха, ее привлекает запах крови. Ну, и эти мухи слетаются на кровь и начинают жалить, очень больно. И если мальчик вскрикнет хотя бы раз, то снова получает удар кнутом. И кончается это только в том случае, если он на протяжении целого дня не издаст ни единого звука. Видел бы ты, как они лежат связанные по рукам и ногам, сплошь покрытые этими мухами-кровососами. Иногда они лежат вот так, без сознания, часов двенадцать кряду. Иногда отец мальчика начинает хлестать его по щекам, чтобы очнулся, чтобы не думал, что так просто отделался. В тех краях трудно быть настоящим мужчиной.