Последний самурай

Да-а-а, протянул я в ответ. Я слышал, там у них даже нет падежных окончаний.

Он спросил: Кто тебе это сказал?

В книге написано, ответил я.

В книге этого нет, сказал он.

Значит, где-то слышал, сказал я.

Наверное, она тебе сказала. Но, полагаю, так и не смогла объяснить, как я это обнаружил.

И он усмехнулся. Ощерил в усмешке желто-коричневые зубы.

Она говорила, вы вроде бы прятались за палаткой.

Пытался, сказал он. Но это ни к чему не привело. Потом как-то раз ко мне подошла мать того мальчика Она снова продала его каким-то работорговцам, в племени не признавали детей нечистой крови. Но эта женщина была по природе своей страшно любопытной — именно это ее и сгубило еще тогда, в самом начале. Просто не могла находиться в стороне. И я заставил ее научить меня хотя бы нескольким словам, ну а уж дальше пошло-поехало. Другие женщины плевали в ее сторону, когда она проходила мимо, таскали ее за волосы, улучив момент. Короче, мы часто лежали с ней в траве, и я повторял за ней слова и фразы, копируя произношение, а она шлепала меня или разражалась смехом. А потом я как-то подслушал разговор двух мужчин, и тут до меня, что называется, дошло. Я хохотал как безумный. Прямо до слез. А потом она забеременела. И заставила меня уехать. Возможно, продала этого ребенка каким-нибудь китайцам. Может, оно и к лучшему, добавил он. Бедняжке не пришлось проходить церемонию посвящения. Тут он снова усмехнулся и сказал: Хотя если другие проходили через это, почему бы и моему сыну не пройти?..

Я сказал: Что ж, раз так, то, честно говоря, не понимаю, почему вас так тревожит, знаю ли я таблицу умножения? Хожу в школу или нет?

Он сказал: Находясь там, я ничем не мог им помочь. Не мог забрать эту женщину с собой. А если бы остался, они бы меня убили. Здесь же совсем другое дело. И твоя мать — совершенно безответственная женщина.

Я засмеялся.

Тут у двери послышались чьи-то шаги, и она отворилась. Вошла женщина в розовом. Я продолжал хохотать. Что происходит? спросила она. Это мой сын, сказал он.

Ничего подобного. Никакой я не сын, сказал я.

Это как понимать? спросил он.

Вы видели «Семь самураев»?

Нет.

Я видела, сказала женщина.

Это была всего лишь проверка, сказал я. Я не мог признаться своему настоящему отцу, потому что это правда.

Что-то я не понимаю, начала женщина, но он тут же перебил ее:

Знаешь, в тех краях тебя бы за это просто выпороли.

В ответ я заметил, что совершенно не обязательно покидать пределы Англии в поисках людей, которые делают глупости.

Кто ты? сердито спросил он. Как тебя зовут?

Дэвид, недолго думая выпалил я.

Не понимаю, сердито произнес он. Тебе нужны деньги? Ты затеял это, чтобы раздобыть денег?

Ну ясное дело, мне нужны деньги, ответил я. Хотя на самом деле мне было нужно нечто гораздо более важное. Иначе на что же я буду покупать мула?

Но зачем, Господи Боже ты мой...

Я не знал, что на это ответить. Да просто потому, что вы лингвист, сказал я. Просто как-то услышал эту историю о падежных окончаниях, вот и показалось, что вы поймете. Но вы, разумеется, не поняли. Ладно, мне пора.

Быть того не может, сказал он. А ну, говори правду! Откуда ты узнал о падежных окончаниях? Это она тебе сказала?.. Да, точно, так оно и есть. Кроме нее, просто некому. Где она?

Мне пора идти, сказал я.

Он сказал: Никуда ты не пойдешь.

Я спросил: А вы все еще играете в шахматы?

Так она и о шахматах тебе рассказала? спросил он.

Чего? Я сделал вид, что не понял.

Женщина сказала: Вот что, Хью...

Он спросил: Что надо сделать, чтобы получить в этом доме чашку чая?

Она сказала: Я как раз собиралась заварить. И, выходя из комнаты, покосилась на меня.

Он спросил: Что еще она тебе рассказывала о шахматах?

Я сказал: Вы имеете в виду, что позволяли ему выигрывать?

Он сказал: Разве она не рассказала?

Я ответил: Она говорила, что вы не позволяли ему выигрывать.

Он сказал: Ну конечно, не позволял выигрывать. И раздраженно топнул ногой по ковру.

А потом добавил: Он выигрывал 10 игр из десяти. Перестал твердить «что мне теперь делать?», сидел и улыбался, глядя на доску. И еще говорил: «Я умею делать то же, что и ты, только лучше тебя. А вот ты никогда не научишься делать то, что я умею». Помню, я тогда еще подумал: «Да что бы ты вообще без меня делал, жалкий придурок!»

Я сказал: Послушать вас, так то была весьма интересная игра.

В смысле? спросил он.

Я сказал: Разве это игра только оттого, что я назвал ее игрой? И добавил: Лично я относился бы к этому как к игре лишь потому, что считал ее игрой. А вот он относился ко всему этому как к игре вовсе не потому, что считал игрой, но потому, что, как я уже говорил...

И он сказал: Да

каждый из нас занимается тем, чем думает, что занимается

И он сказал: Да

и тут я напоследок ему сказал

Перед экзаменом, сказал я.

Да, сказал он.

Так что он сказал вам напоследок? спросил я.

Не твое дело.

Что говорила моя мать? спросил я.

Не помню. Какие-то глупости.

Что? воскликнул я, от души надеясь, что уж кто-кто, а Сибилла просто не способна говорить на прощание глупости.

Ну, не помню я. Какие-то сочувственные слова.

Я хотел спросить, выглядела ли при этом эта женщина так, словно все это ей до смерти наскучило, но не стал. Подумал, что он скорее всего просто не заметил, как она выглядела.

Он сказал: Скажи мне, где ее найти. Я должен ее увидеть.

Я сказал: Мне пора.

Он сказал: Ты должен, просто обязан мне сказать.

Я отворил дверь и спустился в холл. Слышал, как он бросился следом за мной. Я побежал, споткнулся на коврике, который заскользил по паркету, потерял равновесие. И чтобы не упасть, ухватился за замок фирмы «Чабб». Услышал сзади шаги, он меня нагонял. Тогда я ухватился за второй замок той же фирмы щелчок, и он сработал, — потом за третий той же фирмы «Чабб», уже обеими руками. Замок щелкнул, дверь распахнулась, и тут он так и впился мне в плечо.

Я извернулся и высвободился. Тремя прыжками пересек лужайку, распахнул ворота и только тут обернулся. Он стоял в дверях и смотрел мне вслед. Смотрел через купальню для птичек и розовые кусты, а потом повернулся и вошел в дом.

Дверь захлопнулась. Всего лишь еще один скучный дом на скучной улице, сплошь состоящей из домов с плотно закрытыми белыми дверями.

И я побрел по этой улице. В конечном счете он никого не убивал, чтобы узнать все эти глаголы без наклонений и несклоняемые существительные. Но ради них произвел на свет еще одного раба.

Я побрел к Ноттин-Хилл-Гейт, сел в поезд и поехал по кольцевой линии.

Я решил не поступать в Оксфорд на отделение классических языков в возрасте одиннадцати лет.

Сибилла спросила, куда девался мой скейтборд. Мне тут же вспомнился длинный ряд белых закрытых дверей, выставленный на продажу дом, высокая трава. Я знал, что не смогу туда вернуться. И сказал, что скейтборд у меня украли. И еще сказал, что вполне это переживу. И продолжал думать о мальчике, который не был мне братом.

И еще я подумал о пленниках судьбы, которые уже не могли надеяться на удачу.

Я подумал: Да зачем мне вообще НУЖЕН отец? Без него по крайней мере я вполне свободен в передвижениях. Иногда я пропускал муниципальный автобус с надписью: «СЛЕДУЕТ В САУТУАРК: ТУДА, ГДЕ НЕ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ ПРОГУЛЫ» и шел пешком через Тауэрский мост и попадал в Сити, где к прогулам относились более лояльно. Да ни один на свете отец не будет с этим мириться! Следует расстаться со всеми этими дурацкими иллюзиями.

Я перестал спать на полу. Я перестал есть кузнечиков, жареных на решетке древесных жуков в соусе. Сибилла постоянно спрашивала, что со мной случилось. Я отвечал, что ничего не случилось. А случилось следующее: я понял, что ничего никогда не изменится.