Бог не проходит мимо

Мальчик перестал скрипеть и удивленно сопел, слегка перебирая ручками. Алена заплакала. Рядом стояла сияющая от счастья Вероника, казалось, она тоже прослезилась.

- Я думала, они розовые рождаются, - и Алена завыла в голос то ли от счастья, то ли от пережитого, но скорее всего и от того, и от другого вместе.

Она держалась все это время, все ужасы: побег из плена и роды, показавшиеся ей сплошным кошмаром, - все было позади. Сейчас она держит на руках своего ребенка, такого маленького, теплого, беспомощного, да еще и синего.

- Так, все, будем рыдать, а я забираю ребенка, его надо осмотреть, обработать, запеленать, да и тебя зашивать надо. Матушка, пойди, скажи отцу Андрею, что мы родили мальчика его молитвами.

Вся остальная возня доктора показалась Алене пустячным сном, она наслаждалась нахлынувшей эйфорией.

Наконец все процедуры были закончены, ей вручили чистенького, порозовевшего, туго запеленатого младенца, который пытался смотреть по сторонам и пускал из ротика смешной пузырь, надувая губки.

Алена зажмурилась от восторга и трепета и прижалась губами к темным пушистым волосикам.

- Что, пахнет?

Алена вздрогнула, подняла глаза, над ней стояла улыбающаяся Вероника. Алена первый раз увидела ее улыбку.

- Они все пахнут, это ни с чем не сравнимый запах - запах младенца. А когда он сосать молоко начнет, будет еще сильнее пахнуть, особенно за ушками, там такая нежная кожица, вот понюхай за ушком.

- Вы что, ребенка нюхаете? - послышался радостный голос вошедшего отца Андрея. - Никочка всех детей обнюхивает. Когда мы первого из роддома принесли, она мне его дает и говорит: на, понюхай. Я так и обомлел, думал, она скажет: вот смотри, какой носик, какой ротик, а она... А и правда, они так замечательно пахнут.

Общей радости не было предела. На дворе забрезжил рассвет, запели первые петухи. Дети крепко спали, и лишь четверо взрослых любовались вновь родившимся человеком. Они еще долго смеялись и вспоминали.

Наконец Алену с ребенком оставили спать, сквозь щели в ставнях сочился ранний утренний свет. На Алену навалился сладкий томящий сон. Она зевнула, еще раз посмотрела на маленькое кукольное личико и крепко и безмятежно заснула.

Султан метался по маленькой комнате с низким потолком. Он был в ярости. Его, как зверя, обложили со всех сторон, его гнали все эти ФСБ, спецслужбы, они шли буквально по пятам. Все явки, все схроны, тайные лагеря, три особняка - все было под их контролем. Его загнали далеко в горы, в маленький бедный аул, в дом старого глухого чабана. Он вынужден прятаться здесь, в этой комнате-норе, похожей на чулан, спать на вонючем топчане, покрытом овчинными шкурами, но и здесь ему долго не продержаться. Пока они не знают, где он, они потеряли его след, но фээсбэшные ищейки скоро его вновь возьмут, и тогда конец.

Он сидел здесь, в этом глухом ауле, и ждал какого-то проводника, который должен был перевести его тайными тропами через границу в Грузию, а оттуда его обещали переправить в Тегеран с чужими документами. Все было бы ничего, но его сдали, сдали те, на кого он работал, поэтому шансов на спасение практически не было. Конечно, работал он только на Всевышнего. Он был призван устанавливать высшую справедливость. Создавать справедливое и чистое общество, исповедующее чистую религию - не ту, которую испортили сами мусульмане, пытающиеся пришить веру к государству, - покорность Аллаху, без государства, только кровнородственные отношения, мощнейшие, сильнейшие кланы.

Все шло прекрасно. Он был создателем могущественной террористической организации, исповедавшей новый чистый ислам, отличный от традиционного; он был влиятелен, не ошибался и шел к своей цели - созданию справедливого общества. Он был настоящим героем, ему было очень важно, что думают о нем чеченцы, как воспринимают его. Все было налажено, пока не появилась она, эта русская сука. С нее начался крах.

Он хотел провести идеальный теракт, это была гениальная идея: русских врагов уничтожает русская шахидка.

Это страшно и красиво, величественно и символично. Это нагнало бы на них страх и ужас, ведь бомбу взрывает не девушка с кавказской или арабской внешностью, не приезжая из Махачкалы или Грозного, не дочь неграмотного чабана, а такая же, как они, - светлоглазая славянка с московской пропиской, рожденная в столице от благополучных, обеспеченных и образованных родителей. Это был бы для них удар ниже пояса. Вся пресса изучала бы ее биографию, мусолила детские фотографии, пыталась брать интервью у мамы с папой, подруг, сослуживцев и однокурсников. Пресса сделала бы свое дело - очень нужное дело, ради которого все и затевалось. Такой теракт нужен был не столько для уничтожения, сколько для устрашения.

Страх управляет, страх держит, страх покоряет и ставит на колени, страх делает свободных рабами, людей - нелюдями. Это была бы хорошая пощечина государству, которое отнимает право на самоопределение народов, уничтожает культуру и самобытность, разрушает родственные связи, отнимает веру, - и все ради государства, бизнеса, цивилизации. Султан ненавидел все эти понятия, его организация была призвана уничтожать так называемые человеческие ценности.

Нет, его организация все еще работала - по инерции, но работала, несмотря на то что он, глава этой организации, прятался в логове, как загнанный зверь. Люди, верные ему, еще не понимали до конца своего плачевного положения, его понимал только сам Султан. Хотя надеялся, что и из этой переделки ему удастся выкрутиться. А пока организация работает, он должен найти эту русскую и отомстить, он должен наказать ее по закону. Потому что она нарушила закон и должна ответить за это по всей строгости, так требует его религия. Всякий, нарушивший закон, должен отвечать за это.

Султан метался из угла в угол, как зверь в клетке. Он ждал важных новостей, его дальнейшая судьба зависела от того, какие это будут новости, хорошие или плохие.

В дверь постучали условным сигналом, в приоткрывшуюся щель просунулась черная лохматая голова тринадцатилетнего мальчишки - внука старого чабана Зелимхана.

- Там Тагир приехал, - доложил парень по-чеченски, он совсем не говорил по-русски и, кажется, не понимал.

- Скажи ему, чтобы проходил, да и чаю нам принеси, - ответил ему Султан по-чеченски.

Почти сразу вошел Тагир - старый проверенный боевик. Казанский татарин, имевший богатый послужной список. Еще в советское время был дважды судим за изнасилование и вымогательство, но оба раза отпущен за примерное поведение. Затем, в начале девяностых, участвовал в одной из казанских группировок, но, став идейным исламистом, прошел подготовку в одном из лагерей в Татарстане и по окончании, в девяносто четвертом году, был переброшен в Чечню. Участвовал в знаменитом басаевском захвате больницы в Буденновске, потом был Кизляр, и вот уже четыре года работал с Султаном. В отличие от сентиментального Ахмета был жесток, никогда не жалел ни детей, ни беременных баб, ни старух. Как оказалось, эти качества необходимы на войне. Единственной его слабостью была огромная жадность к деньгам и женщины, именно поэтому он не стал первым приближенным к Султану человеком, первым стал Ахмет. Султан не любил людей, жадных к деньгам, считал их потенциальными предателями, а оказалось, что его предал самый идейный и совершенно равнодушный к материальным ценностям Ахмет. Теперь, после отпадения Ахмета, Тагир наконец занял его место и очень старался оправдать оказанное ему доверие.

После краткого традиционного приветствия сели.

Тагир заговорил было по-чеченски, но Султан его перебил.

- Говори по-русски, пацан подслушивает, не знаю, зачем ему это надо, любопытный очень, -Султан попытался улыбнуться и скрыть свое волнение, он не хотел выглядеть перед Тагиром трясущейся крысой.

- Ахмет никакую информацию властям не сливал, впрочем, он не успел этого сделать. Раньше тоже не сливал. Его убрали в Ростове люди из нашего джамаата, - и Тагир принялся грызть грязный ноготь.