Стадия серых карликов

— Получится. Не беспокойтесь, — пообещал на прощанье Толик.

«Откуда ему такая сила привалила? — размышлял по пути к трем вокзалам Аэроплан Леонидович. — Неужели от курсов по повышению квалификации прорабов перестройки? Невозможно умным стал, а был дурак-дураком или прикидывался? А он не играет в демократию? Как в дурака подкидного, нынче — в гласность и перестройку?»

Аэроплан Леонидович доехал до трех вокзалов, зашел на ближайшую почту, по памяти написал на бланке адрес начальника Шарашенского уезда Декрета Висусальевича Грыбовика и отправил такую телеграмму: «ПРОШУ ЗАБРОНИРОВАТЬ МЕСТО В ГОСТИНИЦЕ ПРИЕЗЖАЮ ТРИДЦАТОГО ПОЕЗД 709 ВАГОН 13 ОКОЛО ТИРЕ БРИЧКО». Самого странного он и не заметил: вначале отправил телеграмму, а потом взял в кассе билет, сверил дату, номер поезда и вагона — не ошибся, все сходилось.

Глава тридцать пятая

У Всемосковского Лукавого было задумчиво-созерцательное настроение. В такие периоды кривая преступности в милицейской статистике резко поворачивала вниз, поскольку правоохранительные органы начинали охранять права граждан, а не тех, у кого больше прав. Ворюги становились честными, рэкетиры отпускали с миром намеченные жертвы. Без пяти минут насильники преподносили представительницам прекрасного пола цветы, сопровождая букеты удачными комплиментами. Почти убийцы начинали обниматься с кандидатами в покойники, уменьшалось количество пустопорожних речей, докладов и сообщений, ненужных собраний и псевдомитингов. Во всей столичной торговле прекращались обмеры, обвесы и обсчеты, на прилавки выкладывались припрятанные товары и, странно, очереди за ними не удлинялись. Короче говоря, Москва переставала быть Лимитградом, а наполнялась благородством, добропорядочностью и даже государственной мудростью, как того и требовал статус столицы столь огромного государства.

Причины для хандры имелись. Вчера на крыше ресторана «Седьмое небо» без пяти минут в полночь, как обычно, началось аппаратное совещание всей столичной нечисти. Зрелище не для слабонервных — тут и Баба-Яга (кликуха — Карянная Масквичка; не путать с Баба-Йога по ведомству доброжилов), она же председатель ведьмсовета, которая, кстати, в последнее время стала сильно гордиться тем, что у слов ведьма и ведомство, как, впрочем, и заведовать, один корень, и которая, не взирая на никакие научно-технические революции, передвигалась по-прежнему на ступе и метле. Тут и Кощей Бессмертный, он же предводитель самых лукавых спецслужб, в вороненых рыцарских доспехах, за которыми ключи от важнейших нечистых тайн, и Черт-Эколог, денно и нощно загрязняющий белокаменную, и Бес-Дендролог, раззеленяющий ее же, сводящий в ней леса, парки и вообще все, содержащее хлорофилл, и Змей Горыныч, ведающий лукавой наукой и лукавым прогрессом, и Дьявол-Непман, не от слов «новая экономическая политика», а «не политика», потому и не нэпман, но направляющий не в ту сторону столичное кооперативное движение и цены, совершенствующий налоговую систему таким образом, чтобы невыгоднее всего было самым честным, трудолюбивым, талантливым, но чтобы выгоднее всего было воровать, обирать, обманывать и спекулировать, короче говоря, драть три шкуры с честных граждан. И мадам Костлявая тут, навела фосфорный макияж на ребрах, вся светится, костьми погромыхивает, с косы искры сыплются, трещат, словно она у нее бенгальская — воистину у каждого собственное понятие о красоте! Вся эта нечисть входила в Лукавбюро, на аппаратные пятиминутки слетались также начальники разных бесовских главков, отделов и подотделов, сошка и помельче — всевозможные инициаторы, активисты, победители соревнования и прорабы перестройки нечистого дела, в общем, все как у людей. Шум, гам, скрежет, шуршание — публика-то преимущественно в чешуе, перьях, при когтях, панцирях и вся, без исключения, с самым прескверным характером. Кто заверещит, кто филином ухнет, кто выпью застонет так, что мурашки по коже, не говоря уж о шерсти. А по самой кромке крыши, по традиции, меланхолически крутит педали ржавого трехколесного велосипеда бледный юноша, делая вокруг собравшихся круг за кругом и позванивая призывно-малиновым колокольчиком. Это ангел смерти Асраил.

Вчера выпала очередь докладывать Кощею Бессмертному. Он вкратце отметил положительные тенденции, которые развивались, набирала широту и глубину в столице: в магазинах все меньше товаров, но больше стало митингов и собраний, все хуже качество работы на предприятиях, но все выше цены, на полтора месяца удалось добиться полного исчезновения из государственной торговли картошки, моркови, капусты, а весной — и ранней зелени.

Сахар дают по талонам, самогон варят из карамели и леденцов. «Сла-в-но-о!» — выдохнула нечисть, потирая от удовольствия конечности, кто, известное дело, какие имел. Выпит одеколон, исчезли из продажи даже очень ядовитые аэрозоли — славно-о-о! Исчезла зубная паста и щетки, мыло, стиральные порошки, речи генерального секретаря стали еще длиннее и бессмысленнее.

— Шынок, ты жабыл шобачье мыло, желеное, оно еще раштет, оно еще ешть! — добавила Баба-Яга из-под кучи тряпья и захохотала. — И шулков моим штервочкам нету, у кого льготы отымают, а у моих колготы пропадают! Шрам закрыть нечем, штервочки пошти не мажутся, кошметика ишшежла, токо праштитуткам штала по карману. Штрашные они немажанные-то. Шамый наштоящий крижиш наштупил, шесть и шлава Шатане!

— Совершенно верно! — поддержал идею насчет кризиса Дьявол-Непман и, поправив бабочку, прошелся, поцокивая отполированными копытцами перед президиумом. — Даже академики науки из числа авторов ускорения (они так считают, ха-ха!), скажем, Перепрыгян или Запопулярская, тоже склонны расценивать положение как кризисное и начинают постепенно приучать население к переходу на карточную систему. Наши успехи налицо!

Докладчик продолжал дальше. Растет число краж, ограблений, разбойных нападений, убийств, изнасилований, вымогательств, набирает силу проституция — преступность, что весьма отрадно, становится все более организованной и профессиональной. Это дает плоды внедренный через Кремль девиз осатанения: все разрешено, что не запрещено законом. А законов новых нет, если они и будут, то их никто не станет исполнять, так как девиз окончательно отделил нравственность от юриспруденции, открыл простор для полного беспредела. Но политические свободы по-прежнему не всеми москвичами понимаются, как освобождение от всякой общественной морали и любой ответственности перед законом. Есть еще остатки морали, и это вызывает беспокойство. Слишком медленно воцаряется идеология всеобщего предательства и всеобщей продажности. Беспокоит, что в такой многонациональной конгломерации, как Москва и Подмосковье, нет серьезных межнациональных конфликтов, побоищ, погромов. Весьма опасно, что под прикрытием плюрализма в органах массовой информации все еще иногда публикуется правда. Эту угрозу не замечает наше руководство, — тут взглянул на Всемосковского Лукавого, ведающего в столице идеологией сатанизма и процессом осатанения. — Медленно становится основным содержанием жизни общества клевета, наветы, оговоры, сплетни, компромат на всех, материалы о товарище Сталине почти никто уже не читает, поскольку начинают догадываться, что не только в нем дело. Ситуация здесь явно выходит из-под нашего контроля.

— По моим предположениям, — проскрипел особенно многозначительно докладчик, — наш руководитель испытывает головокружение от успехов, недостаточно коварно ведет борьбу даже с Великим Дедкой, не говоря уж о службах самого Бога. Вот пример, Аэроплан Леонидович Около-Бричко. Мы все знаем его, все любим, все восхищаемся его энергией, непроходимой глупостью, энтузиазмом и пафосом. Он наш. Доброжилы задумали, используя гласность, представить нашего рядового генералиссимуса в истинном свете, взяли под свою гравизащиту. Инициируют бурный интерес к его личности. Мы хотели переквалифицировать его в мелкого квартирного беса, вывести из игры, но вместо того, чтобы успокоить Около-Бричко, помогли отдать концы его соседу-шоферу. Кикимора подменила формулу спирта в анализах и тем самым повесила на нашего человека подозрение в убийстве. Между тем, надо менять ему устаревшую программу на более современную, иначе мы можем потерять одного из лучших своих помощников. И в такое время, когда процесс пошел! Идеологическая служба тут, полагаю, недоработала.