Новый день(СИ)

На следующий день мамы не стало: автобус, на котором она уехала на ту чёртову фабрику, слетел с трассы в пропасть.

Джеймс молчал три года. Когда он открывал рот, чтобы что-то сказать, оттуда вырывалось какое-то шипение и бульканье. И он прекратил попытки заговорить.

Тётка здорово переживала за него, как и её муж. К нему относились с трогательной заботой, словно к родному сыну - у них была нормальная семья. Повзрослев, Джеймс понял, что в его приёмной семье не то чтобы царила любовь, но обитал мир. Простой бытийный мир.

Тётка преподавала в школе математику. Она была строгой, но доброй, как его мама - они ведь сёстры. Джеймс молчал, и учёба давалась с трудом. Он всё понимал, был способным учеником, но то, что нужно было произносить словами, ему приходилось писать на бумаге. Его хотели перевести в специальную школу, но тётка не позволила - просила дать ему время. Так, кое-как он и учился.

И если предметы ему давались не легко, то в спортивных играх он был на высоте - в школьную футбольную команду он попал с первого дня. Он играл по правилам, сильно, смело, а болтать в игре было лишним. Там он вскоре стал молчаливым лидером по призванию, и вошёл в отдельную школьную касту в одном лице.

После школы он прилежно делал уроки и шёл помогать в автомастерскую тёткиного мужа. Честно говоря, ему очень нравилось, как пахнет в мастерской: мазутом, бензином, железом. Он убирал, подавал инструменты, держал, крутил и изучал, как там всё устроено - в железном нутре машин. Его никто не принуждал, но делать было нечего, тем более машины были ему по душе. Тёткин муж болтать не любил, он работал усердно - от клиентов не было отбоя, и помощь Джеймса приходилась кстати.

Друзей он в школе не завёл. Кому нужен тип, который всегда молчит и держится особняком. Ребята из футбольной команды тянулись к нему, но вне поля Джеймс был замкнут и всегда спешил домой или в автомастерскую.

Джеймс жил в одной комнате с двоюродным братом, к которому часто наведывались друзья. Они притаскивали старую акустическую гитару и пытались на ней бренчать. Джеймс слушал неумелые арпеджио, и его так и подмывало попробовать. Однажды он пришёл со школы - брата дома не оказалось, но оказалась забытая его друзьями гитара. Он украдкой взял её и то, что испытал в первый раз, когда зажал первый в жизни аккорд, подсмотрев, как это делали старшие, ему не забыть никогда. Тогда ему исполнилось десять.

Он всё ещё молчал. Зато играл на старой акустике - ему её отдали за ненадобностью: ребята играли для баловства, пытаясь привлечь внимание школьных подружек. Но заметив сильную тягу к гитаре у младшего товарища - подарили её.

Джеймс взял у преподавателя музыки самоучитель. Он читал, изучал, играл. Потом сами собой полились мелодии и зазвучали риффы - сильные неумолимые риффы - к ним ещё предстояло привыкнуть домашним обитателям.

Сначала его слушателем была шестилетняя сестричка Мари. Её часто оставляли с Джемсом - он за ней присматривал, когда не находился в школе или в автомастерской. Слушать его игру, виртуозную и чистую, несмотря на самообучение и малый срок этого обучения, она напрашивалась сама. Мари брала его за руку, уводила в его комнату, влезала на кровать, садила рядом с собой игрушечного щенка, визжала и хлопала в ладошки:

- Концерт по заявкам зрителей начинается!

Джеймса это вдохновляло безумно. Он так расходился, что придумывал риффы на лету. Приделав верёвку к старой гитаре вместо ремня, вешал гитару на плечо, вставал напротив кровати и бил по струнам что есть мочи. Малютка Мари покатывалась со смеху над его выкрутасами.

В один из таких джем-сейшенов его застигли врасплох тётка с мужем, которые, придя домой, услышали наверху невесть какие громкие звуки, состоящие из воплей прыгающей на кровати Мари и безумных риффов упавшего в исступлении на колени Джеймса. Они стояли и смотрели, пока сет не был окончен. После этого Джеймс получил комбик, не новую, но неплохую электрогитару и ключ от гаража, чтобы не сводить сума домашних громким музицированием.

В гараж заглядывали друзья брата. Он стал местной звездой и учителем для старшего поколения в игре на гитаре. Как-то один из них притащил с собой двенадцатилетнего мальчишку по имени Дейн. Он учился в той же школе, что и Джеймс. Дейн подошёл к нему и заявил, что он хочет играть в его группе. Джеймс опешил - никакой группы не было, Джеймс и не думал. Но Дейн всё болтал и болтал без умолку про своих рок-кумиров, обещал принести их записи и свой барабан.

Джеймсу он не понравился - слишком много говорил, а Джеймс всё ещё не произнёс ни слова, навязывался со своим барабаном, короче говоря, доставал его. Потом Дейн пришёл ещё и ещё раз. Джеймс не знал, как от него отделаться, но сказать ничего не мог. Нарисовать ему на лбу что ли! Но записи, которые приносил Дейн, он слушал - они его завораживали, по радио не часто крутили такую увесистую музыку. И Джеймс решил по чисто деловым соображениям: пусть Дейн приходит, приносит записи, за это он потерпит немного его болтовню и его барабан.

А Дейн припёр в гараж не барабан, а ударную установку и очень круто отжёг на ней - оказывается, этот Дейн не только болтать умеет. Дейн, конечно, болтал за двоих, но не попусту. Он рассказывал Джеймсу истории про разные группы, которые им нравились, и посвящал Джеймса в теорию музыки - Дейн учился в музыкальной школе по классу ударных. В школе Дейн слыл отличником. Нет, не каким-то ботаном, а незаурядным мыслителем. Настолько незаурядным, что был вне милости у большинства учителей за излишние вопросы и споры со старшими. Сильный ум наряду с болтливостью и полным отсутствием стеснения делали его звездой школы. Он был точной противоположностью Джеймса - задумчивому тихоне, вместо слов у которого дело.

Они дополняли друг друга.

Через пару месяцев Дейн понимал Джеймса только по взгляду сосредоточенных глаз. А неприязнь Джеймса к умному болтуну сошла само собой на нет в благодарность за чуткое понимание и за новизну в его жизни. И какая тут неприязнь, когда риффы Джеймса так славно ложились на ритм ударных Дейна и наоборот.

Как-то в дождливый осенний день Джеймс тихонько наигрывал мелодию одной давно понравившейся песни. В гараже было холодно, на душе - тоскливо, а в доме - пусто. Он сидел в своей комнате, а Мари в унынии слонялась по дому. Она зашла к Джеймсу, потому что услышала кроме тихого перебора струн посторонний, но очень мелодичный звук. Когда она тихонько открыла дверь в комнату Джеймса, то поняла, что её брат поёт. Она слушала его как заколдованная. Когда Джеймс закончил, Мари попросила спеть его ещё раз, но Джеймс даже не понял, что пел. Это был прорыв!

Когда Джеймс познакомился с Кэтрин, стояла жара. Они давали закрытый концерт в клубе перед большим турне. Кэт пришла с подругой - дочкой старшего менеджера группы, и застенчиво улыбнулась, когда их познакомили. Джеймсу она показалась милой, юной - она на семь лет была его младше, и такой беззащитной, что рядом с ней Джеймс почувствовал себя львом. Кэт была тихая и немногословная - Джеймс рядом с Кэт казался Дейном рядом с Джеймсом. После их первой встречи Джеймс уехал в очередное турне, которое, как известно, базировалось на грехе, разгуле и бесшабашности. Но грешить Джеймсу больше не хотелось. Кэт была слишком чистой, что бы предавать её. Он ведь - рыцарь.

Джеймс вернулся из турне и предложил Кэт руку и, как казалось ему тогда, сердце. Он делал для неё всё что мог, и она ни в чём не нуждалась. Джеймс хотел быть лучшим мужем на свете и создать настоящую семью, которой у него никогда не было.

Кэтрин была родом из благополучной семьи с приличным достатком, с хорошим образованием, светскими манерами и добрым нравом. Она давала Джеймсу всё, о чём он мог только мечтать: надёжный тыл, поддержку, заботу, внимание, время, великолепный секс. Джемс души в ней не чаял.

После свадьбы он купил для них огромный дом на побережье, заваливал её подарками, старался быть внимательным и чутким. Бесконечные турне, репетиции и преданность музыке, конечно, влияли на безоблачную семейную жизнь, ведь Джеймса бо́льшую половину времени дома не был. Кэтрин не жаловалась. Она всё понимала и поддерживала мужа. Всё о чём она просила, а просить больше было нечего, так это о расширении их семейного счастья детьми. Тут Джеймс сдал позиции: ему стало страшно, сможет ли он дать Кэт и их ещё не рождённым детям всё, что необходимо. Он не знал, каково это - быть отцом, и как сделать всё правильно. Его требования к себе были просто мегазавышенными. Кэтрин деликатно старалась снизить планку критического отношения Джеймса к себе, и вроде бы всё шло на лад, как ладный строй зазвучал фальшиво.