Запах искусственной свежести (сборник)
Запах искусственной свежести (сборник) читать книгу онлайн
Ты искал лампу с предгрозовым, преддождевым светом. Хотел включать ее, когда станет невыносимо жить, и наслаждаться ее теплыми, словно пропущенными сквозь янтарь лучами. Искал и вдруг вспомнил своего друга-фотографа, истинного художника, который бросил все и уехал далеко-далеко в поисках такого же прекрасного света. Уехал – и не вернулся. Трагически погиб в погоне за мечтой – в нищете и одиночестве. И тогда ты задумался: а не напрасной ли была жертва? Стоила ли она мечты? Может, лучше остаться здесь, в невыносимой жизни, чем, сражаясь за идею, вдруг погибнуть и оказаться там – в непостижимой смерти? И поразмыслив, ты купил обычную галогенную лампу, функциональную и недорогую. А свет… Зачем этот свет?..
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ведь счастье, равно как и несчастье, по существу, имеет химическое происхождение (не говоря уж об обычном даре пророчества), что было замечено еще в древности. Дельфийский оракул, как известно, предсказывал судьбу, исключительно нанюхавшись предварительно серных испарений в своей пещере. И ведь ты представляешь – в России очень многие регулярно употребляют в пищу грибы, а особенно жители лесной полосы, для них это едва ли не главная пища! Может быть, именно по этой причине все наше население находится в состоянии постоянного воодушевления? Не на любовь ли к грибам постоянно намекают русские, когда говорят о своей повышенной «духовности»?
Но однажды, после бани, завеса над этим тайным учением приоткрылась и для нас с приятелем, но лишь вскользь и тоже благодаря определенным химическим реакциям…
Ну конечно, любимая, ты очень проницательна – мы тогда сильно напились самогона. И когда самоконтроль учителя псковского дзена был уже не столь жесткий, он заплетающимся языком попытался изложить нам суть своего учения или, по крайней мере, идей, которыми он был охвачен. Если освободить их от алкогольного многословия и псевдоязыческой терминологии, то он, кажется, действительно надеялся поймать такое преломление света в воде, или сквозь ветви деревьев, или сквозь тучи и туман, словом – через природные объекты, после которого должно было наступить что-то вроде сатори. То есть к просветлению приведет, по его мысли, не чистый свет от источника света, а преображенный природой – водой, листвой или облаками; это может быть и тусклый, рассеянный свет зимних сумерек, и едва заметный свет мерцающего снега, когда в почти непроглядную ночь он отражает всего одну случайную звезду в прогале плотных туч; а также, возможно, свет, просочившийся через заляпанное окошко, впечатывающий мимолетный рисунок жизни в обшарпанную стенку в виде теней от пока еще существующих предметов – стула, цветка и занавески. Словом, что именно будет являться причиной просветления, от какого света оно произойдет – он не знал, и ему оставалось лишь умножать попытки отыскания этого света, надеясь на случай в награду за упорство.
Он не успел ответить на вопрос, считал ли он и какую-нибудь другую иностранную природу – французскую, немецкую или итальянскую – способной до такой степени преобразовывать свет, чтобы он стал источником сатори, или это только наша русская природа была способна на такое, – поскольку упал пьяным под лавку в предбаннике. И уж совсем смешной вопрос, пришедший в голову мне лишь впоследствии: способна ли на это природа татарская, чувашская, мордовская, а также смешанных территорий проживания различных этносов бывшего СССР? Интуиция подсказывает мне, что он решал этот вопрос исключительно в патриотическом духе. В крайнем случае, «там у вас» (в его своеобразной метафизической географии это было определение местонахождения всего мира, кроме хутора, где он жил, но в особенности – Москвы и заграницы) – например, в Германии, Франции, Италии и Москве – если и произошло бы что-то подобное, то есть преображение солнечного света через местную природу, то это могло послужить просветлению лишь местного населения – французов, немцев и итальянцев, а для нас, русских, все равно не подошло бы. А что тут удивительного? Он разрабатывал теорию «нашего русского» или даже – «нашего псковского» сатори, вполне возможно, он считал, что оно вообще достижимо лишь для жителей Псковской губернии, или даже одного Печерского района этой губернии, где стояла его хибара. А ты думаешь это самое сатори общее и для японцев, и для Сэлинджера, и для нас – русских? Это уж вряд ли – у них свое сатори, а у нас свое. Иначе зачем было бы жить в этой глуши?
Однако, в отличие от известных учителей просветления, он искал его не только для себя, но также жаждал запечатлеть его на фото, чтобы оно стало всеобщим достоянием. Что-то вроде «просветления для всех». А что? Необыкновенно современная идея: «Фольксваген» – народный автомобиль, всенародные выборы, всеобщее и полное просветление человечества… очень красивая идея.
Ну, сейчас мне трудно судить, может быть, это был даже коммерческий проект – прославиться и заработать. Сатори по фотографии – представляешь?! Но я думаю, что эта причина не была главной, по крайней мере, в последний период, после ухода второй жены. Просто он хотел, чтобы свет был – и был для всех и навсегда. Чтобы посмотревшему на его фотографию стало светлее во всех смыслах, и, может быть, смотрящий даже и сам не заметит, как переживет сатори.
Ты знаешь, мы так напились в ту ночь бредовых откровений, что, как только художник отключился на лавке, мы с приятелем, ошарашенные услышанным (хотя чего-то подобного мы и ожидали, только не думали, что это все так искусно закручено), решили тоже догнаться и через еще пару стаканов прилегли рядом с художником. Поэтому поутру легко было сделать вид, что никаких признаний и посвящений не было. Мы не возвращались больше к теме, но я запомнил это разъяснение навсегда с поражающей меня самого сквозь годы точностью деталей.
А наутро после ночной стрельбы – ты помнишь, когда он в знак примирения принес нам в подарок пачку своих фотографий, – засобирались дождь и гроза, и свет внезапно стал янтарным и щедро потек из сарая, из бани и колодца, и даже смоляные твои волосы покрылись тонкой пленкой янтарного света. Ты помнишь, что Сергей повел себя в эти минуты, как вампир, застигнутый внезапным восходом солнца: фразу он оборвал на полуслове, с лица его сползла улыбка, и, швырнув нам пачку фотографий, он помчался в свою хижину. Армейский мой товарищ ласково улыбнулся ему вслед: побежал снимать редкий свет.
Между тем дождь все не начинался, а волшебный свет, меняя оттенки, все не гас. Мы уже должны были уезжать и пошли разыскивать художника, чтобы попрощаться. Завидев из дому наше приближение (видимо, он снимал из противоположного окна, но дом просматривался насквозь) и не желая с нами объясняться в такое время, он спустил на нас собаку. Я поначалу не понял, что это было сделано умышленно, и принялся кричать, звать его по имени, просить, чтобы он унял пса. Но мудрый мой товарищ сразу все понял и, еще более ласково улыбаясь, потянул меня за рукав назад. Так мы и не свиделись напоследок.
Вопрос о том, было ли уже у самого художника это сатори, мы, если помнишь, обсуждали уже в его отсутствие на Псковском вокзале в ожидании поезда на Москву. Мой армейский товарищ считал, что уже было. Точнее, товарищ считал, что художник считал, что оно у него было: и мир хлынул в него ослепительным потоком света через переносицу, «как будто у ведра оторвали дно», как это обычно бывает при всяком нормальном сатори.
«Ну, как-то на питье самогона это не повлияло», – сказал я на это.
«Не повлияло, – согласился товарищ и пожал плечами, – просто теперь он хочет запечатлеть это самое сатори для других, а это уж совершенно другая задача, гораздо сложнее. Оттого и пьет».
Ты еще не знаешь, как он погиб, я расскажу тебе. Почему не рассказал прежде? Почему, почему – не знаю почему, забыл… ну не было случая.
Ну и… какое отношение имеет эта история, в конце концов, к тебе, к нам – оттого и не рассказал?
Он умер в своей избушке, напоровшись на косу. Знаешь, в этих деревенских избах в сенях все время стоит в беспорядке прислоненной к стене всякая сельскохозяйственная всячина: грабли, тяпки, лопаты, возможно, стояла и коса. Нет, подробностей не знает никто. Может, спьяну. Говорят, перед этим он долго пил самогон с местным егерем. Потом егерь уехал, а художника нашли только через пять дней уже мертвого и разлагающегося, нашел тот же егерь. Он просто истек кровью. Рана была довольно глубокой, но не смертельной, если бы медицинская помощь была оказана в течение часов четырех-пяти… все бы обошлось. Но у него шансов не было: десять километров до ближайшей деревни он бы просто не дошел, да если бы и дошел, дополз, то оттуда надо было бы еще везти ночью в Псков или Печоры в больницу. Ночью в деревне можно не найти ни машины, ни трактора. Думаю, что, оценив обстоятельства, он стал готовиться к смерти, как всегда, в полном одиночестве, к которому уже привык. Я вот, честно говоря, не могу себе даже приблизительно представить: легче ли помирать в грязной хибаре и в полном одиночестве, если ты уже просветлен, ну хотя бы отчасти, или это так же хреново, как и непросветленному?