Запах искусственной свежести (сборник)

Решение пригласить на суп именно ее возникло внезапно, кроме желания съесть суп в девичьем сообществе, сюда примешался еще, кажется, и мстительный азарт, а может, просто любопытство. Словом, многое намешалось, я уже не помню точно всего…

Во время путешествия девчонку обступал говорливый кавказский мужчина, везде сопровождал, подарки покупал, на ушко что-то шептал – клеился, одним словом. Она кокетливо хихикала, подарки принимала, ухаживания тоже, что было даже немного странно, поскольку ухажер внешностью не задался: явно кавказского типа – из-под ворота рубашки почти до подбородка густая шерсть, животик, да и старше был лет на десять, а то и побольше. Говорил, правда, по-русски без акцента, видимо, жил прежде в России; по-немецки общался тоже бегло, значит, уже довольно давно живет в Германии. Поначалу он резво подступался подряд почти ко всем девицам в группе, но другие объекты домогательства от него шарахались, а эта вот принимала ухаживания весьма благосклонно. За путешественниками во время экскурсии наблюдается само собой, в особенности хорошо запечатлеваются зрением и памятью различные композиции на тему «кто с кем», ситуация же с этой парочкой была нестандартная, вот я и решил ее для себя прояснить. Но что скрывать – добавилось еще и мстительное раздражение…

На работе стараешься избегать частных контактов, даже разговоров с путешественниками я сторонюсь, не надеясь услышать уже ничего важного или интересного для себя; с какого-то момента стало казаться, что мне уже достаточно в жизни и знаний, и впечатлений. Все остальное лишь умножит скорбь, а понятней и, главное, легче мою жизнь не сделает. Когда-то я стремился к новым впечатлениям, знакомствам и разговорам с новыми людьми, но теперь наступил предел – никто мне уже не нужен, никто не интересен. И я стал с удивлением смотреть на пожилых путешественников в своих группах: стоит ли так мучиться, чтобы узнать что-то новое про какую-то другую страну и других людей перед самой смертью? Смысл тебе, дед, в этих знаниях? Ты не сумеешь их ни применить, ни рассказать о них толком, ни даже по-настоящему обдумать-переосмыслить. Лежал бы уже на печи, готовился к отходу в вечность. Правда, еще большим задором в перемещениях обладают как раз пожилые женщины, неустанно снующие по миру взад-вперед. Может быть, это какая-то популярная компенсация за годы невзгод и страданий в браке и хочется себя чем-нибудь вознаградить и утешить? Дело, видимо, в немалой степени еще и в том, что путешествие, даже в таких вот массовых группах, считается престижным и следует по этому критерию сразу за покупкой автомобиля или квартиры.

Словом, я старательно избегал в поездках всякого общения и за пределами публичного вещания о достопримечательностях старался даже долго не стоять на виду у туристов, чтобы не подходили для пустых вопросов, ответы на которые человек и сам знает. Бывает, чуть только расслабишься и уделишь человеку немного больше внимания, чем того требует вежливость, так потом об этом будешь долго жалеть. Человек, принявший вежливость за интерес, станет затем всякую минутную паузу использовать для истязания тебя своим обществом: будет грузить своей биографией, мировоззрением, бессмертной душой, политическими убеждениями, будет изнурительно демонстрировать ум, честь и совесть, а также необыкновенно широкое образование. Да провалитесь вы все пропадом, особенно те, кто не устал от мира так, как устал от него я!

Так и этот деятельный джигит – он совершенно не хотел замечать того, что я пытался избегать общения, и находил меня везде, выковыривал из всех закоулков и подворотен, которые я специально отыскивал во всех городах по пути следования и использовал для короткой передышки не на виду у туристов. Он неожиданно поворачивал именно за тот угол, где я перекуривал в тени и одиночестве, и затевал какой-то бессмысленный и ненужный мне разговор – и бежать было уже поздно. Вращая поднятой головой по средневековым окошкам старинного тосканского городка, он вопрошал:

– Ни-ичего себе! Неужели здесь тоже люди живут?

– А в чем проблема проживания в этом доме? – отвечал я кисло, вынужденный продолжать эту беседу, только отнимающую у меня силы и хорошее расположение духа: я ведь на работе, не пошлешь.

Если русский турист видит водоем, то всегда спрашивает: «Рыба есть?»; если церковь, то: «Действующая?»; а если видит какой-то дом, отличающийся от его ободранной многоэтажки в спальном районе, то обязательно вас спросит: «Неужели здесь тоже люди живут?» Хоть турист был и не русский, да все равно…

– Ну как же, а водопровод, канализация… неужели все здесь есть? – продолжал джигит.

– Не вижу, при чем здесь проблема водопровода… Если он есть в стоэтажном доме на Манхэттене, то почему бы ему не быть в трехэтажном средневековом в Тоскане?

– Ну-у… все равно-о… – протягивал он недоверчиво. – Это ж какой все-таки век?

– Двенадцатый-тринадцатый, – отвечал я уже в сотый раз.

– Прям как у нас Баку…

– Ну да, понимаю… А собор Святого Петра в Риме, что мы вчера видели, это просто типичная азербайджанская архитектура, – пытался я съязвить, уже не вполне контролируя свое собственное поведение.

Но мой собеседник не уловил злой иронии и охотно со мной согласился. Оставшиеся десять минут перекура мне пришлось выслушать сообщение о влиянии азербайджанской культуры на мировую. В последние годы такую пропаганду можно чаще всего услышать от украинцев или казахов, но вот и азербайджанская культура оказалась весьма влиятельной во всем мире. В том числе ее влияние распространилось и на древнеримскую. Оставалось только смиренно и молча дослушать эту лекцию до окончания паузы между экскурсиями.

Вообще-то психика у меня тренированная, как у всякого человека, имеющего дело с большим потоком людей, иначе долго не проработаешь. Но этому путешественнику все-таки удалось меня добить. В двухэтажном автобусе, на котором мы перемещаемся по Италии, есть одно счастливое местечко – кабина водителей, куда вход посторонним запрещен. А мое место как раз за их спинами. Слева, за спиной водителя сидит моя помощница, справа, за спиной запасного водителя, – полностью моя лавка из целых двух мест: там на стенке микрофон, солнце туда не проникает, все плотно занавешено, вентиляция дует из всех специальных дырок, ноги можно вытянуть. Вернешься с группой после экскурсии из раскаленного города, заберешься на свою скамейку, направишь в лицо струю прохладного воздуха – и переживаешь кратковременное счастье. Водителями были довольно строгие турки, которых нанимала наша фирма, они внимательно следили за тем, чтобы в кабину никто из туристов без нужды не проникал, что и с моими интересами совпадало. Но исключение они решили сделать именно для этого путешественника. Турки с азербайджанцами понимают друг друга, говорят, во всяком случае, вполне свободно. Водителям, видимо, было приятно поговорить на своем языке с одним из пассажиров русского автобуса. Он приходил в кабину сразу после нашего отъезда из очередного города и затевал громкий и оживленный разговор с водителями по-турецки, иногда, впрочем, обращаясь и ко мне по-русски, отчего моя голова раскалывалась еще больше. В жару, да еще после целого дня говорения для туристов, громкая турецко-азербайджанская речь – это не то, подо что хочется расслабиться и отдохнуть; для русского же уха она не благозвучней соседской дрели в стене. Поэтому в том путешествии спасу мне не было; едва зайдешь с жары в прохладный автобус, как тут же над ухом сплошной турецкий улей: талды, балды, мангалды… в три глотки. Тихо разговаривать турки, как и итальянцы, не умеют. Мы с водителями коллеги, нам вместе еще колесить и колесить, посему мы должны быть терпимы к безумию друг друга, и я честно терпел… сколько мог. А когда отчаялся, по-товарищески попросил своих турецких коллег избавить меня от слишком резвого джигита хотя бы на переездах, устаю я… И они сразу же любезно согласились устранить помеху, ведь они были хорошими товарищами и водителями. Вполне возможно, что он им тоже надоел, но отвадить его не решались из вежливости. А тут вот как раз случай – я об этом прошу. И они так ему по-честному и сказали: экскурсовод, мол, устает, ему наши разговоры мешают, так что больше в кабину не приходи. А джигит только-только возгордился своим особым положением в автобусе: в глазах остальных путешественников он стал чуть ли не членом нашего экипажа, уже взявшись посредничать между нами и туристами в автобусе, передавая нам «просьбы трудящихся». Это такая особенная спесь энергичных людей, которые заметно гордятся тем, что могут все моментально организовать, со всеми договориться, всюду проникнуть, где другим ходы закрыты, – своего рода тщеславие приказчика. То, что обычный человек не будет делать из стеснения и деликатности, урожденный приказчиком сделает в первую же очередь, да еще и станет этим гордиться. А теперь вот получалось, что по моей вине он лишился самого очевидного своего достижения в глазах путешественников, демонстрирующего его превосходство над смертными, – доступа в кабину. Пусть это всего лишь кабина водителей, а не дверь в министерство или банк. Но это была символическая дверь туда, куда надо всем… Месть обещала быть беспощадной.