Лицо порока (СИ)

— Хорошо…

Некоторое время я стоял, уставившись на ходики, затем крепко обнял Машу. Она прильнула ко мне, как дитя к матери. Я был готов разрыдаться. Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, я взял ее на руки и закружил по гостиной.

Начались приготовления ко встрече Нового года. Маша носилась по квартире, как угорелая, бегала из кухни в гостиную, из гостиной — на балкон, и вскоре стол заполнился разными закусками. Управившись с сервировкой, она заперлась в спальне, чтобы переодеться к застолью. Готовилась не меньше получаса. Я терпеливо ждал, покуривая у светящегося экрана телевизора.

— Ну, как я тебе? — спросила Маша, смущенно склонив головку, когда, наконец, вышла в гостиную.

— Ты настоящая принцесса!

Я поцеловал ее скулы и волосы, благоухающие тонким ароматом розы. Потыкался губами и в вырез платья, изображая приступ страсти. Маша визжала и смеялась.

— Кажется, Ванечка, пора нам проводить старый год! — заметила она, когда я разомкнул руки.

— Пожалуй! — согласился я и взял со стола бутылку шампанского.

— Нет, нет! — запротестовала Маша. — Шампанским будем встречать Новый год. А пока налей мне абрикосового ликера.

Я наполнил ее бокал ликером — тягучей отвратительной жидкостью, свой — водкой, и, приподняв руку, как лектор, требующий тишины у аудитории, достал из нагрудного кармана пиджака перстень.

— Ну-ка, мадам, ваш драгоценный пальчик!

Глаза Маши радостно засияли.

— Ой, Ванечка! — выдохнула она восторженно.

Я осторожно надел перстень на безымянный палец ее правой руки.

— Вот так подарочек! — счастливо защебетала Маша. — Какой красивый и изящный! У тебя хороший вкус. Спасибо!

Она обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Потом отстранилась и, подлетев к шкафу, распахнула дверцу.

— А это тебе! Примерь, Ванечка! — Маша протянула мне целлофановый пакет с чем-то искристо-серым внутри.

Это был нарядный мохеровый свитер. С довольным видом я снял пиджак и напялил на себя Машин подарок. Он приятно щекотал горло.

— Тебе нравится? — она смотрела на меня со смущенной и ласковой улыбкой.

— Не то слово, ласточка! — воскликнул я с восхищением и, подхватив ее на руки, опять закружил по комнате.

— Ой-ой! — завизжала Маша. — Сейчас опрокинем стол!

Но мне было наплевать на него. Я все кружил и кружил ее, пока у самого кругом не пошла голова.

Выпив и перекусив, мы танцевали под магнитофон, целовались. Маша сильно вспотела и казалась сонной. Но счастливая, блаженная улыбка не сходила с ее лица.

Потом мы встретили шампанским наступление Нового года. По местному, Машиному времени. И снова танцевали.

Я уходил от Маши, когда ее часы показывали уже два с четвертью.

— Ну вот, Новый год мы встретили, теперь я лягу спать, — сказала она немного грустно, провожая меня на лестничную клетку.

Мы обнялись и долго не отпускали друг друга.

— С Новым годом, любовь моя! — еще раз поздравил я Мажу, уже стоя у распахнутых створок лифта. — Прости меня, что ухожу…

— С Новым годом, Ванечка, с новым счастьем! — ее тощая, маленькая фигурка в кремовом платье казалась жалкой и согбенной, как у больной исхудавшей старушки.

— Спасибо тебе за эту ночь! Я никогда ее не забуду…

В лифте я не сдержался — слезы брызнули из моих глаз и потекли по щекам.

У подъезда, злобно мерцая зелеными огоньками, меня поджидало такси.

— Где ты шляешься, Иван? — набросилась на меня Аня с упреками, когда я вошел в прихожую своей квартиры. — До Нового года осталось сорок минут!

— Прости ради Бога! — поцеловал я ее. — Друзья задержали. Нужно было с ними посидеть.

— Ладно! Раздевайся скорее! — скомандовала жена, и шепотом прибавила: — У нас гости.

Я вопросительно взглянул на нее.

— Соседи напросились, — тихо сообщила она. — Ну, ничего, в компании веселее будет.

Я кивнул и начал стаскивать с ног сапоги.

— О! Уходил в пиджаке, а пришел в свитере! — удивленно уставилась на меня жена, когда я снял куртку, и, пощупав Машин подарок, с одобрением заметила: — Хорошая вещица! Откуда?

— Да понимаешь, какое дело, — начал я мямлить, лихорадочно соображая, чтобы такое сморозить поубедительнее. — Жена Потоцкого подарила. А пиджак я у них забыл. Потом как-нибудь заберу… Кстати, завтра мы едем с Василием в Бердянск. Отвертеться нельзя…

— Как, ты завтра уезжаешь? — недовольно переспросила жена. — А я думала, что мы как следует отоспимся и отправимся в цирк.

— Придется вам сходить в цирк без меня. В Бердянске нас с Потоцким ждут крутые ребята. Наверное, удастся прилично подзаработать, — развел я руками с сожалением, подумав, что надо будет предупредить Василия насчет этого дела, а то невзначай и впросак попасть можно.

— Понятно! Ладно, иди, мой руки. И давай скорее за стол! Пора проводить старый год.

Я послушно шмыгнул в ванную.

Новый год в компании соседей мы встретили шумно и весело. Поспать мне, конечно, так и не удалось. Ничего, успокаивал я себя, отосплюсь в автобусе. Как-никак, дорога в Бердянск из Запорожья занимает добрых три с половиной, а то и четыре часа.

Гости ушли под утро.

Жена и дети сразу завалились по кроватям. А я пошлепал в ванную бриться.

В семь часов автобус уже мчал меня по пустынной трассе на юг, в сторону моря. Пассажиров не набралось даже на треть салона.

Вскоре все, кто ехал, задремали, утомленные Новогодней ночью. А мне, как я ни старался, заснуть не удавалось. Я закемарил лишь после Васильевки — первой остановки на пути следования, где мне повезло разжиться стаканом крепкого самогона у бабушки, которая на автостанции торговала для виду семечками.

Бердянск сонно дышал перегаром праздничной пресыщенности. Редкие легковушки неторопливо катили по улицам. Под порывами влажного ветра зябко сутулились дремлющие многоэтажки; скучая, косились на прохожих мутными окнами безмолвные учреждения; лениво поблескивали яркими вывесками магазины, устало вывалив пестрые языки витрин. Было одиннадцать часов дня, но Бердянск и не думал стряхивать из себя остатки сна, он продолжал дремать, хмельной от томной тишины. Такую роскошь — роскошь праздничной пассивности и апатии — мог позволить себе только небольшой, не шибко индустриальный город. Крупный, такой, как Запорожье, — нет. Он бодр и активен даже в первый день года, и тем несчастлив.

До санатория «Целебный» я добирался на трясущемся от холода автобусе. Продрогший, простужено кашляющий, он неохотно тащился по молчаливым улицам и улочкам вдоль тощих, замученных тополей.

Санаторию, видимо, вообще было наплевать на то, что пришел Новый год. Он затаился, притих, всеми своими сонными корпусами выражая презрение к суетности мира. Никаких признаков радости, никакой праздничной приподнятости духа. Только суровые глаза окон, равнодушие чопорных елей и звоном отдающаяся в ушах степенно-наглая тишина…

Многих женщин беременность портит. Скажу без лицемерия: некоторые становятся просто уродинами. Обрюзгшие или, наоборот, худющие, темные и изможденные лица с пигментными пятнами, бесформенные комки грудей, плоские задницы, худосочные, синюшные ноги… Зрелище, прости Господи, не для слабонервных. Конечно, потом, после родов, женщины в большинстве случаев не только восстанавливают былую красоту и привлекательность, но и по-настоящему расцветают.

К явственным изменениям в облике Насти я готовился заранее. Почему-то решил, что увижу ее такой, какими обычно бывают дамы на сносях. Но напрасно. Беременность Настю пока никак не изменила. Грудь все так же топорщится, живот — плоский, талия — тонкая.

В комнате тепло и уютно. Пахнет жареным мясом и легкими, не французскими духами.

— А когда начнет расти животик? — спрашиваю, пристально рассматривая ее со всех сторон.

Настя стоит посреди комнаты, ласково улыбается и покорно ждет, когда я закончу осмотр.

— Скоро! — отвечает она коротко.

Нас ожидает праздничный обед. На столе — мясное и овощное ассорти, привезенный мной, запеченный в духовке гусь, вяленая, копченная и маринованная рыба, российский сыр, бутерброды, отечественные и заморские фрукты, конфеты, шампанское и водка…