mediatores (СИ)

Es fiel ein Reif in der FrЭhlingsnacht.

Er fiel auf die zarten BlaublЭmelein,

Sie sind verwelket, verdorret.

Ein Knabe hatte ein MДgdlein lieb,

Sie flohen gar heimlich vom Hause fort,

Es wusst's nicht Vater noch Mutter.

Sie sind gewandert hin und her,

Sie haben gehabt weder GlЭck noch Stern,

Sie sind verdorben, gestorben.

Закашлялась снова: этот приступ кашля длился дольше прочих.

-- Тебе не нужно бы петь, -- обеспокоенно заметил я. -- Да и говорить лучше не стСит: надо беречь горло.

-- Да, не стоит, не стоит, -- легко согласилась она. -- Ничего не стоит... Сядь ко мне поближе, пожалуйста! Дай мне руку, любую...

Я протянул ей руку, левую -- но только совсем не ждал, что Августа, гордая, неприступная Августа, поднесёт эту мою грязную руку к своим губам и с настойчивым жаром будет покрывать её поцелуями. Мне самому стало и мучительно неловко, до краски в лице, и страшно, когда она начала делать это, приговаривая:

-- Милый мой, милый, зачем я убежала, зачем я придумала всю эту глупость? Хочешь, я буду твоей собачкой, послушной?

Горячие слёзы закапали на мою руку, а она не замечала этих слёз.

Я сидел рядом с девушкой, пока она не успокоилась, даже, кажется, задремала, а я, осторожно высвободившись, пошёл в деревню. Сопровождать Августу в её бегстве дальше было бы безумием. Я обошёл несколько дворов, стучал в окна, но только раздразнил собак. В одном доме мне наконец открыли. Я упросил хозяев позвонить от них. Мобильный телефон я хоть и взял с собой, да только он не ловил сигнала: в начале двухтысячных годов вышки сотовой связи на селе были редкостью.

В "Скорой помощи" мой вызов не приняли, ещё и обругали меня. Отчаявшись, я позвонил в милицию. Там моего звонка уже ждали: "дамочка", как мне сообщил дежурный, имея в виду Маргариту Сергеевну, за это время "весь город подняла на уши".

Экипаж прибыл через час. Августу отвезли домой, где передали плачущим и причитающим родственникам. Я этого не видел: меня ещё раньше сгрузили в отделении, где допросили и заставили подписать протокол. Заранее скажу, что последствий этот протокол для меня не имел: девушка ведь ещё раньше объявила родителям, что желает убежать. Лейтенант-дознаватель, моложе меня всего лет на шесть-семь, глядел на меня сочувственно, особенно под самый конец допроса.

-- Так что она пела? -- спросил он не официальным тоном, а почти задушевно.

-- Немецкую песню, про юношу и девушку, бежавших из дому, -- пояснил я. -- Я не так хорошо знаю немецкий, к сожалению, чтобы вспомнить каждое слово...

Лейтенант встряхнулся, убрал с лица выражение сочувственной мечтательности.

-- Это неважно, -- прохладно резюмировал он. -- Это отношения к делу не имеет! Не думаю, что нам надо эту песню писать в протокол.

Да, старая эльзасская песня, однажды услышанная и записанная Генрихом Гейне, едва ли имела отношение к делу. Отношение к делу имело то, что Августа Шёнграбен умерла через неделю после своего побега. Её недолеченный бронхит на фоне врождённой слабости лёгких, промокших ног, часов в холодном и сыром коровнике и нервного потрясения обернулся внезапной быстро прогрессирующей пневмонией, которую врачи с их частыми небрежностью и равнодушием распознали слишком поздно.

Маргарита Сергеевна и Эдуард Леопольдович не нашли нужным позвонить мне и сообщить об этом. Я узнал о смерти Августы, только когда небольшая фотография в чёрной рамке с траурной полосой в нижнем правом углу и лаконичный некролог появились на доске объявлений на третьем этаже пятого учебного корпуса.

IX

-- Ты... заснула? -- спросил я свою гостью, выслушавшую рассказ внимательно и тихо.

-- Нет, -- отозвалась Аврора. -- Я представила её себе так ясно, как только можно. Я могла бы совершить её incarnatio temporaria, хоть я и совсем другая. Есть даже инвокация: та самая немецкая песня... Ты хочешь этого?

-- Нет, спасибо! -- я передёрнул плечами от этого неожиданного предложения, в возможность осуществления которого легко было поверить. -- Пусть мёртвые покоятся с миром. Да и что бы я ей сказал: просил прощения? Надеюсь, она мне уже простила: моя вина перед ней не так огромна...

-- А она вообще есть, эта вина?

-- Да, -- серьёзно подтвердил я. -- Я не должен был слушать её, а должен был взять ответственность за нас двоих. В девятнадцать лет это нелегко просто потому, что в девятнадцать лет иногда не знаешь, чтС правильно. Книги об этом говорят не всегда, даже самые лучшие. Смешно: будто я сейчас это знаю! Правильно, например, было помогать тебе бежать?

-- Всё зависит от тебя! Не поздно ещё позвонить в больницу: за мной пришлют бригаду.

-- С ума сошла! -- сказал я искренне. Девушка тихо рассмеялась, я тоже улыбнулся, осознав, как это звучит применительно к недавней пациенте психиатрической клиники. -- Ты не замёрзла часом?

-- Я очень славно согрелась! Теперь, правда, снова замерзаю...

Быстрым движением я опустил руку в воду.

-- Вода уже вся остыла! Надо пустить горячую...

-- Не нужно: я не хочу шуметь и беспокоить Твоих соседей.

-- Тогда я ухожу, -- поспешил я сказать. -- Постелю Тебе в комнате, а сам переночую в кухне.

-- Отчего? -- невинно спросила девушка.

-- Оттого что как ты представляешь, чтобы я оставался в одной комнате с молодой красавицей?

-- Я не сестра Иоанна, я Аврора!

-- И что же?

-- То, что монашеских обетов на мне нет, я другой человек. Если честно, на сестре Иоанне их тоже нет. Её из монастыря выгнали...

-- Нет-нет, миленькая: я не могу воспользоваться Твоей благодарностью! ("...И вероятным нездоровьем", -- добавил я в уме.) Пакет с одеждой я оставил у стиральной машины, полотенце положил на неё. Свечку тоже оставляю. Она почти догорела, но другой у меня всё равно нет ...

В кухне у меня стоял короткий диванчик, и я, вместо того чтобы постелить себе на полу, улёгся прямо на нём, поджав под себя ноги. Да, девушка, которую я привёл к себе, в самом деле была другим человеком! Человеком, с первых минут мне близким, хотя и оставалось неясным, откуда исходило это взаимное доверие. Может быть, всё образуется? Но что же делать с назойливой и, видимо, бредовой, в медицинском смысле слова, идеей о монастыре? Просто игнорировать её? Допустим... Но вот, если история Августы чему-то научила меня, то одному: мужчина за женщину должен брать ответственность, а не полагаться ни на её мудрость, ни на её постоянство. Готов ли я за эту девушку взять ответственность? Посмотрим, посмотрим, что-то будет завтра... Хотелось думать ещё, хотелось рассмотреть со всех сторон эту мысль, но я уже крепко спал, несмотря на неудобную позу.