Дом, который построил Майк

Ну и еще сложность усваивания нашей пищи, конечно, сказалось. Так что у него было время хорошенько подумать над смыслом Мира в моём замкнутом пространстве.

Так давайте и мы, молодежь, комсомольцы, мать вашу маковку, подумаем тоже хорошенечко над этим смыслом Мира. Спасибо друзья за эту встречу с вами, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо".

Это была последняя фраза на этом заседании продвинутой молодежи знаменитого Советского поэта-современника.

Мы все, как к Мавзолею, выстроившись в длинную, костлявую, студенческую очередь, подходили к Евгению и жали его поэтически настроенную руку. Многие брали автографы. Мы нет. Мы с Павлом Блиновым знали, что нас ждет этот долгожданный автограф на этикетках "Столичной".

Когда подошла моя очередь, и Евтушенко уже вытянул наготове черную перьевую ручку, я скромно отказался от росписи, просто попросив еще раз показать мне шедевр Пикассо. Он глубоко вздохнул, очередь позади меня нехорошо зашуршала. Развернул бумажник, вынул туалетную бумагу, развернул бумагу, показал, вложил мне её в руки. Очередь зашуршала еще громче. Я затрепетал. Всего только одним ровным, мощным движением сильной руки, кое-где даже надорвав нежную мякоть бумаги, на полотне был выведен Голубь с веткой какого-то растения в клюве. В уголке мелко, но по утвердительному упрямо - знаменитое "Picasso". Поразительно, как можно было столько энергии вложить в такой маленький рисунок. Поразительно. "Это настоящая реликвия", - подумалось мне. И правильно подумалось.

Очередь позади зашуршала громче, послышалось:

- Вы тут не стояли!

- Покажите номер на руке!

- А еще пенжак одел!

Евтушенко быстро выхватил у меня из руки рисунок и, сложив, засунул во внутренний карман. Но сразу в карман, а не в бумажник. А я ретировался, решив не гневить сверстников и удовлетвориться этикеткой со "Столичной".

После пожатий и автографов всю молодежь быстренько вытолкали в теплый майский вечер, нас с Блином поставили у входа, вручили по пузырю Столичной с винтовой головкой, повелев не пить до конца фестивити.

Фестивити же было недолгим, но целеустремленным. Руководство Отдела Культуры города Свердловска, Члены Союза Архитекторов РСФСР, Писателей, Художников, быстренько нахрюкалось водки в красивую упругую сисю и после брудершафтных поцелуев с Женькой, (блин! классный! такой! чувак! парнишша!!!) разбрелась по домам в суете толковать, что пора положить бы конец безобразью, что и так скоро будем мы все голодать.

Главного героя увезли в Гостиницу "Центральная" отмокать после чая, а мы с Павлом серьёзно занялись уборкой помещения. Начали с недопитых бутылок шампанского, потом перешли на болгарский сухич, потом добрались и до российской водочки и поняли, что нам эту уборочку вдвоём не осилить. Поэтому было принято моментальное решение пригласить на помощь Немую-На-Четверых с Завьялкой и заняться очисткой помещений.

Очистка бутылок с некоторыми сладкими пятнадцатиминутными интимными перерывами во времени завершилась к четырём утра полной победой над зелёным змием.

Теперь предстояло убрать мусор в зале заседаний. Решили мы мести весь хлам с четырёх углов в центр, там набросать газет и всю гадость, крепко вчетвером взявшись за руки, вынести во двор, к помойному контейнеру.

Уверенно подметая пол своей неуверенной рукой, я вдруг увидел недалеко от стола, (где в недалёком прошлом находились такие славные бутерброды с ветчиной), знакомый лоскуток бумаги и сердце судорожно захлопало в жаркой печке комсомольской груди.

И?

Да! Это был тот самый Пабло Пикассо. Видимо Женя родной Евтушенко промахнулся рученькой своей знаменитой в свой глубокий карман, изрядно потеряв бдительность, после тяжёлой лекции с крепким чаем в подстаканнике.

Я не закричал, не всхлипнул, не стал звать Немую, просто поднял святой листочек бумаги и инкогнито стал обладателем произведения Великого Пабло в своей коллекции реликвий.

Тем более что мы, по причине пошатнувшегося здоровья Жени, так и не получили водку с автографом на этикетке.

АМСТЕРДАМ

Вывезти это знаменитое произведение Пикассо в Лондон не представляло, как понимаете, никакого труда. Потом в Амстердам, Париж, Лиссабон и так по миру далее. В конце концов, я сдал его на хранение Иосику Водовозу в сейф его торговой компании, сказав, что это просто семейная реликвия, чтобы никто не спёр.

А когда в 1993 выпала возможность поехать на заработки в Шанхай, а денег не было на билеты совсем, этот кусочек бумаги с почеркушкой гения выполз наружу.

Да, забыл совсем сказать, что на бумаге с "Голубком" отчётливо проступали кое-какие другие характерные для туалетов рисунки или я бы даже сказал - инстолляции. Выведенные отнюдь не рукой, как вы подозреваете и не перьевой ручкой. Однако это ни сколько не преуменьшало триумфа искусства в одной отдельно взятой туалетной комнате.

Наружу же рисунок выполз благодаря Марэнте, которая в то время работала в "Алхементе Статс Блад" маленькой корреспонденткой уличных новостей, перед тем как получила контракт на Шестом канале Питерского телевидения.

Марэнта мне грит на какой-то выпивалке-бухалке: - Давай я эту историю твою в газете пропечатаю, может найдется какой-никакой покупатель завалящий.

Я грю:

- Давай!

В субботнем номере напечатали фотографию с произведения искусств, пышущего непристойно сильной энергией, а Марэнта нарасказала такого славного обо мне, что я сам себя в туалете за всё это хорошее, в тайне от жены, в тот вечер сильно полюбил вот этой самой правой, нежной рукой.

Имя, правда, моё в статье было вымышлено, адрес не указывался. Типа того что, дескать, мол, всё окей, звоните, присылайте все вопросы в редакцию "Алхементе Статс Блад" Марэнте дэ Моор, великой журналистке всех времен и народов.

Сразу на следующий же день начались звонки в редакцию от частных лиц и компании с просьбой о возможной покупке. Статью перепечатал национальный "Дэ Тэлеграф", дело получило широкий резонанс в узких заинтересованных кругах. Если бы Марэнта выдала тогда моё имечко, то рожа моя радужно-фиолетовая не сходила бы с главных полос газет и журналов, потеснив рожи великой и могучей Королевской семьи.

Предлагаемая цена начала зашкаливать за четыре тысячи гульденов. Как раз хватало на наш с Машкой билет в Шанхай, Земля, Солнечная Система. Но ушлая Марэнта посоветовала подержать наживку подольше. И точно, однажды крупная рыба клюнула.

Народная журналистка прилетела на всех порах однажды поздним вечером ко мне в студию на Адэлаарсвэх 31, хлопнула стакан моего портвейна со стола, плюхнулась на мой мягкий стул и тупо уставилась мне в добрые глазки.

- Микха! Эту картинка хочет купить прынц. Прынц Вильям-Александр. Инкогнито. Но сначала он хотеть сделать ДиЭнЭй тэст. То есть это, как это - ДНК пробу.

- Ты чо сдурела что ли, Марэнтушка? Зачем ему мой ДНК? Он что, больной что ли?

- Ты сам больной, как это - ни ума, ни фантазии, вот. Зачем ему твой ДНК, ему Пикассо ДНК проверить надо. Чтобы убедиться, что произведение подлинный.

- Как же он проверит то его?

- Ты же показывал мне этот бумага. Там же его какашка есть по чуть-чуть. По этот какашка он его и проверит. У него дома есть немного картинок Пикассо, он там одну графику пальцем писал, там возможно найти настоящий ДНК. Он с какашка сравнит и всё окей. Согласен?

Цену он дает почти такую же, пиать тысяч, но

говорит, что рад будет с нами познакомиться

поближе. Майк! Мы долшни соглашаться! Он

оттягиваться любить. Говориат, классный он весь

такой парень, не женатый.

- Поближе, говоришь? Кхэк!

ЦИТАТА (к месту)

" - Павлины говоришь? Кхэк!"

Тов. Сухов

"Белое Солнце Пустыни"

Марэнта ускакала на своём лесопеде "Олд Дачмэн" в свою комнатушку в район Сафатистраат, а я достал из глубоких штанин дубликатом бесценного Голубя и принялся долго его рассматривать. И так мне вдруг жалко этот клочок бумажки стало, что я (вот такой я слабак) даже расплакался. Через столько испытаний этот рисунок прошел со мной, столько натерпелся, совсем как эта медвежья шкура под моими ногами, совсем как эта моя первая английская книжка "Аэропорт", совсем как жена моя Манечка, (да будь она неладна со своим "Гденьги! Гденьги!!").