Надежный человек

 — Никаких дел у меня нет! — с досадой проговорил Кику. — Скрестил руки, как ангел небесный, и жду! Ты, кажется, этого и хотел?

Волох обвел глазами каморку: слишком уж ненадежны фанерные стены, разговор могут подслушать.

 — Туда не доносится? — спросил он погодя.

 — Если не будешь кричать во все горло, то ничего. Ну давай, давай, отчитывай…

 — Значит, стал вторым ангелом? Скрестил руки и ждешь?

 — Конечно, если ни черта не понимаю в светильниках, подсвечниках, свечах! — резко возразил пекарь. — В лампадах и в чем там еще… Одно только хочется спросить: где партия? Куда вы ее спрятали? Или же она вообще больше вам не нужна?

 — Послушай, Илие… — Волох вздрогнул, как будто пробудился ото сна. — Неужели ты совсем забыл това–рищей, с которыми мы вместе сидели когда‑то в тюрьме?

 — Многих из них — конечно. Но есть и такие, которых забыть нельзя.

 — А сейчас — никаких вестей оттуда?

 — Какие могут быть вести? — Пекарь притворился, будто не понял вопроса. — Как‑то выдалось несколько свободных часов, решил нанести кое–кому визит…

 — В самой тюрьме? Неужели может такое получиться? Ну, брат… Ты просто чудо на земле, вот кто!

 — Так уж и чудо! Сам же когда‑то просил, неужели забыл, дорогой товарищ? Только поэтому я и позволил себе… освежить каналы, по которым поступают туда хлеб и медикаменты. А также кое‑что другое… Туда не так уж трудно пробраться, если служишь в военной пекарне. Куда сложнее потом выбраться назад.

 — А сколько раз собирался бросить эту самую пекарню. Так что же там — живы хотя бы?

 — Пока еще живы, но ходят слухи, что должны расстрелять, — ответил Илие. — Только они в сто раз более живые, чем мы… Хотя и живем на свободе.

 — Видел кого‑нибудь в лицо? — перебил Волох, чтоб увести пекаря от пустого разговора.

 — Некоторых заковали в кандалы, — тот не ответил прямо на вопрос. — С другими ничего не вышло: товарищи забаррикадировались в камерах и ведут переговоры с тюремным начальством, требуют немедленного освобождения. Короче говоря: в открытую борются! А ты как думал? Не прячутся, вроде некоторых. Не увиливают. Все стражники и надзиратели дрожат от страха. Это я понимаю! И говорят друг другу «товарищ» — не «брат мой».

 — Отлично, Илие! Их бесстрашие должно и для нас служить примером. Но ведь они находятся под стражей, изолированы, заперты в камерах, под дулами винтовок и пулеметов. Поэтому нет другого выхода. Зато у нас он есть. И мы должны использовать любую возможность. Вот хотя бы это… Проверь сначала, заперта ли дверь. — Достав из кармана какую‑то бумажку, он сунул ее в лицо пекарю. — Скажи, дорогой товарищ, ты случайно не знаком с этим документом?

Кику взял в руки бумажку, повертел ее и тут же вернул Волоху.

 — Могу точно сказать. Знаком.

 — А если точнее?

 — Не будем забывать о конспирации, — наставительно проговорил Илие. — Сам же постоянно призываешь к бдительности.

 — В зависимости от того, где и с кем. Мне, во всяком случае, должен был сообщить. Неужели не понимаешь, что означает эта листовка? Пахнет обычной провокацией, парень!

 — Если не хочешь, чтоб нас услышали, говори сдержаннее, — напомнил пекарь. — Я несколько раз пытался увидеться с тобой, попросить совета. И что же ты?

 — Хотел! Это враги хотят… разобщить нас, натравить друг на друга, — продолжал Волох. — В частности, оторвать от верующих.

 — Я всегда считал вредным элементом всяких баптистов, адвентистов. Кажется, ты сам не раз так говорил?

 — Возможно. Но нужно учитывать время, обстоятельства. Гитлер всех притесняет, в том числе и религиозные секты.

 — Не надо было обрывать связи со мной. Теперь нашлись люди, сумевшие объединить…

 — О ком ты?

 — Мало ли о ком.

 — Значит, дело куда серьезнее, чем можно было ожидать? Не своим разумением дошел — кто‑то подсказал? — Сделав несколько шагов по каморке, Волох решительно остановился. — Показывай шапирограф! — жестко потребовал он, чем привел Кику в крайнее замешательство.

Неужели думаешь, побоюсь? — Он все еще пытался держаться уверенно. Однако послушно подошел к большому бочонку, стоявшему в углу, резко наклонил его и одним движением отставил от стены. — Смотри…

 — Откуда? Говори сейчас же: где взяли?

 — Кое‑кто раздобыл, — ответил Кику, на этот раз, правда, с некоторой опаской.

 — Но если этот «кое‑кто» подброшен оккупантами с провокаторскими целями?

 — Задушим собственными руками!

 — Чьими именно? — Резко вскочив на ноги, Волох повернулся к пекарю спиной. Потом снова опустился на табурет, наклонив голову и задумавшись. — Дай мне стакан чаю, — попросил он погодя, словно переждав, пока пройдет приступ боли.

Илие зажег примус, поставил чайник. Делал все это он словно из‑под палки, машинально… На столике, прислоненном к стене, появилась. буханка хлеба.

Сыргие, однако, ни к чему не притрагивался.

 — Собственными руками… — прошептал он словно бы про себя. — Один, несомненно, Антонюк… Второй? Гаврилэ — нет, не замешан, исключается. Тудораке Хобоцел тоже. Ни в коем случае, даю голову на отсечение. Значит, второй…

 — Один. из учеников, — пришел на помощь пекарь. — Распространять взяли еще двух парней…

 — Значит, школьники, — пробормотал Сыргие. — Основали типографию по всем правилам! Хоть газеты печатай.

 — Можно, в любую минуту. Все, что попросишь. Скажи только слово — и будет сделано, — начал оправдываться пекарь. — Главное, Сыргие: верь мне. Станок был рассыпан, набор — тоже… Доставали из‑под руин. Собрал «доброволец», он умелый парень…

 — Дан из «Полиции нравов» — вот кто вас надоумил! Он, никто другой.

 — Я так и знал, что ты взвалишь все на него, — возразил Илие. — И он знал. В первую же минуту предупредил, что не доверяешь ему, терпеть не можешь с того самого дня, как впервые увидел… И это правда, Сыргие, чего греха таить! Но ведь и я привел тебя к Лилиане без ее разрешения. Мне и самому… не хотелось этого. Но что тут можно поделать, если она любит его, а он ее.

 — Замолчи, ради бога! — остановил его Волох. — Не хватало только лезть еще и в это болото!

 — Тогда предъяви конкретные факты, которые говорили бы против него, — потребовал Кику. — Хотя бы самую малость… Я долго к нему присматривался. Конечно, не очень приятный тип, но иначе нельзя было бы поддерживать связь с Бабочкой, которая, будь по–твоему, тоже не должна ему верить. Но в том‑то и дело, что она верит… Даже рассказала про этого… Кудрявого! — последнее слово он прошептал на ухо Волоху. — Она, видишь ли, хорошо с ним знакома…

 — Кто это такой, Кудрявый? — с деланным недоумением спросил Волох.

 — Разве не знаешь? — Илие не повторил имени только потому, что ни за что не мог поверить, будто Волох не знает Томы Улму. — Ну ладно, Сыргие, пей чай. Закуси хоть куском хлеба. Пей, остынет. Что же касается Дата… то предъяви против него доказательства… Тогда вот этими руками…

 — Еще на инструктаже, до того как расходиться, Антонюк, если помнишь, стал говорить про Лилиану: дескать, рыжая, с голубыми глазами… Однако почему‑то не очень искал ее среди присутствующих, не хотел узнавать… Надеюсь, помнишь?

Пекарь как‑то неопределенно кивнул головой: не то да, не то…

 — Очень хорошо. Но как тогда объяснить… Вот, смотри, я только сейчас припомнил одну подробность — которую, кстати, не могу для себя уяснить даже сейчас, когда прошло столько времени: девушка вышла одновременно со мной, сразу после того, как исчезли Илона и тот товарищ, что появился на пороге… Я сам, своими глазами видел, что ты подал девушке знак — пускай идет вместе со мной… Быть может, меня подвело зрение?

 — Нет, ничуть, — ответил Илие. — Все было именно так.

 — Но зачем ты это сделал?

 — Не знаю. Знаю, только не скажу.

 — Если не хочешь — не надо, — неожиданно легко согласился Волох.

Он все еще стоял, не зная, на что решиться — говорить ли дальше или же сразу уходить. В руках у него по–прежнему была листовка. Еще раз пробежав глазами бумагу, Волох решительно разорвал ее пополам.