Привычка выживать (СИ)

Он видел, но не помнит, где и когда.

Китнисс, к его ужасу, пересматривает запись дважды.

- И Джоанна тоже лечится здесь?

- Да, - следует осторожный ответ.

- Наверное, ее вы держите под наркотиками, - говорит огненная девушка медленно и облизывает потрескавшиеся губы, - иначе бы она опять повадилась бы ко мне, - и тихо смеется. – Вы же отпустите ее? Она, как видите, никого не убила. Я не в претензии.

- Джоанна Мейсон больна, - отчетливо говорит врач. – Ей предстоит долгое принудительное лечение. Не думаю, что ты сможешь решать за меня, выпускать ее на свободу, или продолжать держать в палате со связанными за спиной руками.

- Ее руки связаны за спиной? – уточняет Китнисс бесстрастно. – Я знаю вас, - говорит, не дождавшись ответа. – Вы бы не стали поступать настолько бесчеловечно. К тому же, эта сумасшедшая и с завязанными руками может такое натворить, что сама революция покажется вам детским праздником.

Ее шутка вовсе не кажется удачной. Она более чем неуместна, но человек, способный шутить, собирается пожить на этом свете еще какое-то время. Это не может не радовать, но сам Аврелий не выглядит обрадованным столь удачным поворотом событий. Если прежде ее спокойствие просто вызывало недоумение, то теперь оно пугает. Аврелий знает, что подобное спокойствие свойственно чаще всего сумасшедшим, и пусть этот диагноз уже не единожды присваивали Китнисс, в этот раз все выглядит на порядок серьезнее. Когда Китнисс Эвердин говорит, что не собирается выставлять Джоанну Мейсон своей убийцей, он лишь качает головой. Чего бы ни хотела Джоанна, что бы ни побуждало ее так себя вести, он узнает это, он уже почти знает это – Мейсон никогда не умела молчать, а в нескончаемом потоке гадостей ее всегда находилась тщательно спрятанная правда. Но у Китнисс властный взгляд, и, когда она позволяет отпустить на волю свою потенциальную убийцу, Аврелий резко возражает ей, впервые за дни, проведенные рядом. Он делает послабление в режиме содержания Мейсон только потому, что считает один из этапов лечения пройденным, и даже позволяет Питу прогуляться с Джоанной по одной из аллей. Он наблюдает за ними двумя – и видит людей, лишенных надежд на нормальное будущее. Но он смотрит в их сторону не в полном одиночестве, как ожидалось.

Китнисс Эвердин, так же получившая право перемещаться по коридору этажа, на котором расположена ее палата, тоже смотрит в сторону двух своих знакомых. Мир вовсе не рушится пред ее глазами, она не дрожит и не плачет, но ловит взглядом каждое прикосновение Джоанны к Питу, каждый взгляд Пита, направленный на Джоанну. Стоя у окна, она выглядит резко повзрослевшей, из-за световых бликов она вдруг кажется Аврелию совсем седой, но в выражении ее лица он не видит никаких резких перемен. К тому же, она задает вопросы:

- Значит, они теперь вместе, так? – она улыбается, и не отходит от окна, и не оборачивается, просто зная, что доктор стоит за ее спиной и понимает, о ком Китнисс хочет узнать сейчас.

- Да.

- И как давно? – следует другой вопрос, но Китнисс медлит, прежде чем задать его.

- С тех пор, как Пит вернулся в Капитолий.

- Он уезжал?

Это странный допрос. Китнисс говорит быстрыми короткими фразами, на одном дыхании, и вид у нее строгий, как у учителя на экзамене. При этом она не смотрит на того, кого допрашивает, она смотрит на Джоанну Мейсон, прижимающуюся всем телом к Питу Мелларку, и почему-то улыбается. Ей нравится то, что она видит, или же она тщательно скрывает свои чувства под одной из тех масок, которых прежде у нее никогда не было.

- Да. После выхода из больницы он какое-то время путешествовал по дистриктам, - Аврелий с долей смущения вспоминает, с какими чувствами следили за действиями потенциального убийцы он, Пэйлор и несметное количество военных.

- И что он искал? – Китнисс отходит от окна. Интересная ей пара идет по аллее назад, к центральному входу в больницу. Они держатся за руки; Эвердин греет ладони дыханием и усмехается. – Он ведь явно что-то искал, доктор. Не мог не искать, он ведь чертов капитолийский переродок, - выкрикивает внезапно со злостью, часто-часто дышит, взгляд ее мечется от одного предмета к другому, Аврелий чувствует острую потребность ее обнять, защитить от всех бед, которыми переполнена ее короткая жизнь.

Вместо этого он пожимает плечом. Если Пит Мелларк или переродок с его лицом что-то действительно искал в дистриктах, которые посетил, то он это нашел. Нашел так, что его просто никто не заподозрил, а это уже из разряда совершенно невероятных событий.

- А я… - Китнисс делает паузу, стараясь дышать не так шумно, - а я могу отсюда уехать?

- Конечно, - Аврелий даже рад такому повороту событий. И внезапно принимает для себя совершенно неожиданное решение. – Я поеду вместе с тобой, - и, едва успев понять, чем чревато для него только что высказанное предложение, сразу находит, по крайней мере, один бесценный плюс происходящего безумия. – Ты ведь не против заскочить в Четвертый Дистрикт, так?

Китнисс не против.

Плутарх Хевенсби совершенно опустошен нелогичностью происходящих событий, о чем и говорит в несвойственной ему эмоциональной форме, используя многочисленные жесты, переходя из одного угла комнаты в другой, меняя интонации своего голоса и ежесекундно взмахивая руками.

- Нет, я не понимаю, ну отчего первое желание, которое появляется в их безумных головах – это посетить в беспорядочном порядке сразу все дистрикты?! – восклицает он, и уставшая Пэйлор ставит на паузу только что просмотренную запись из палаты самой известной пациентки. – И почему этот чертов доктор потакает их опасным капризам? – этот вопрос министр связи адресует непосредственно президенту.

Пэйлор молчит, рассматривая ставшее незнакомым лицо Китнисс Эвердин. Девочка выросла, думает президент отстраненно. Девочка выросла, обзавелась огромным количеством шрамов на своем сердце, ожесточилась, сошла с ума, замкнулась. Что плохого в том, что ей хочется вернуться туда, откуда ее насильно забрали? Пусть ненадолго, пусть не в ту, не в прежнюю жизнь, которая была гораздо более безоблачной, чем этот непрекращающийся кошмар, в котором призраки, как привязанные, круглосуточно следуют за ней, взявшись за руки. Ей будет полезно освежить свои воспоминания, пусть даже это будет стоить ей огромного количества растерзанных на части надежд. Ничего не изменилось, девочка, за то время, которое ты провела в наркотическом раю между жизнью и смертью. Там, быть может, ты была счастлива так, как никогда не будешь счастлива здесь. И, если ты не найдешь в себе наконец силы для того, чтобы бороться, ты продолжишь тихо гнить в молодом теле. Потому что душа – это не тело, которое ученые Капитолия могут собирать по кускам. Тебе придется найти способ собрать по кускам свою душу самостоятельно, без советов и подсказок со стороны.

- Оставьте ее в покое, Плутарх, - говорит Пэйлор. И вздрагивает.

В ее кабинет без стука заходит Каролина Сноу. Первое, что видит девочка, разумеется, изнуренное лицо Китнисс Эвердин. Затем Каролина переключается на не менее изнуренную Пэйлор и задает мучающий ее так долго вопрос. Она не обращает внимания на тенью следующую за ней Энорабию, и кажется безрассудно сильной здесь, среди заблудившихся в своих интригах людей.

- Вы ведь позволите Питу Мелларку учить меня рисовать? – и смотрит на Пэйлор пытливо, как простой ребенок, который безумно жаждет чего-то, что ему не собираются давать.

Пэйлор кивает, и смотрит в спину удаляющейся Энорабии. Та железной хваткой вцепилась в плечо своей подопечной, и тонкие пальцы кажутся сведенными судорогой. Пэйлор вспоминает про таблетки, которые обещала Аврелию не пить. Про камеры, которые должны были быть выключены. Про все невыполненные по разным причинам условия, кроме одного – он продолжает лечение сошедших с ума людей, и продолжает, по всей видимости, безуспешно.

Таблетки на время примиряют ее с ужасной реальностью, в которой она видит своих убийц во всех – от капитолийского переродка и до двенадцатилетней девчонки, виноватой перед всей страной лишь в том, что в ее венах есть доля пропитанной ядом крови.