Привычка выживать (СИ)

- Нет, конечно, нет, - замечает Плутарх. – Что-нибудь еще?

- Да, пожалуй, - воодушевляется Аврелий. – Я могу узнать, когда будет окончательно налажена поставка морепродуктов в Капитолий?

…

После двух не самых приятных разговоров Аврелий предпочитает какое-то время прогуляться по президентскому саду, славившемуся в прежние годы своей незабываемой красотой. От незабываемой красоты мало что осталось, но впечатление сад до сих пор производит благоприятное, если выкинуть из головы недавние события с дважды взрывающимися бомбами и горящими заживо людьми. Доктор выбрасывает плохие воспоминания уже не так легко, как прежде, и старается ни о чем не думать, хотя думает обо всем и сразу.

Появление на его пути знакомой каждому капитолийцу девочки для него проходит незаметно. Какое-то время девочка даже идет рядом с ним, никак не выдавая своего присутствия, но потом все же не выдерживает.

- Вы действительно странный, - замечает едко.

Аврелий подпрыгивает от неожиданности и таращится на маленькое видение, с трудом осознавая, что видение обладает и плотью, и разумом.

- И у вас плохая слава, - добавляет Каролина, прищуриваясь. – Только доктор с плохой славой может взяться за лечение Китнисс Эвердин.

Ее слова немного смешат Аврелия. Он удерживается от того, чтобы погладить ее по светлой голове, и замечает идущую позади них Энорабию, невооруженную, но всегда очень опасную. Сейчас Энорабия вежливо улыбается, и от этой ослепительной улыбки доктора бросает в дрожь.

- Беспокойные пациенты – моя стихия, - пожимает плечом он. – Почему ты спрашиваешь именно о Китнисс? Насколько мне известно, тебе симпатичен Пит Мелларк.

- Разве его нужно лечить? – резонно спрашивает Каролина. – Не похоже, что он болеет. А охмор, как говорил дед, неизлечим, - поднимает свои голубые глаза и смотрит на реакцию взрослого собеседника. – Он ошибался? Мой дед ошибался в том, что считал охмор неизлечимым?

Аврелий пожимает плечом.

- Всегда есть шанс все исправить. По крайней мере, если не верить в это, ради чего жить? – спрашивает с горечью, и вспоминает, что говорит это ребенку. Ребенку, у которого такие внимательные глаза, и такие взрослые вопросы.

- А у Китнисс будет шанс выздороветь? – спрашивает Каролина и ждет ответа с упрямством, свойственным всей ее семье.

- От Китнисс сейчас требуется одно: желание выздороветь. Пока она не захочет, она не вылечится.

- И вы ей поможете?

- Для маленькой девочки, от которой только и ждут желания вернуть принадлежащий ей трон, ты слишком много говоришь, - не выдерживает врач.

Каролина капризно надувает губы.

- Просто я любопытна. И нет никакого трона. Трон только в сказках, к тому же, дед захватил трон силой. В сказках он был бы злодеем, которого победила бы Китнисс Эвердин. Не так ли?

Энорабия ускоряется, и идет уже вровень со своей подопечной. Аврелий тяжело вздыхает и отвечает на предыдущий вопрос, посчитав последний риторическим.

- Меня одного мало для того, чтобы Китнисс Эвердин захотела вернуться к жизни. Благо, что есть еще люди, которым она нужна.

Каролина расстается с ним у самого выхода. Длинные пальцы Энорабии сжимают ее плечо. Аврелий думает, что Энорабия причиняет девочке боль, но лицо Каролины остается безмятежно спокойным, и от сердца врача немного отлегает. Из больницы он делает несколько звонков, каждый из которых обговорил с министром связи заранее, после того, как узнал о приблизительной дате поступления в Капитолий устриц.

Безжизненный голос миссис Эвердин на секунду становится напряженным. Доктор долго мучается сомнениями, следует ли сразу говорить о том, что будто бы мертвая Китнисс вовсе не умирала, но, в конце концов, он выпаливает все, как на духу. Миссис Эвердин молчит, и причина ее молчания вовсе не в пропавшей на время связи. Затем Аврелий слышит сдавленный стон. Женщина отвечает, что приедет, как только получится, и тихо спрашивает, готова ли сама Китнисс к ее приезду.

- Нет, не готова, - отвечает Аврелий. - Но она будет готова, когда вы приедете. Я сделаю все возможное, чтобы это было так.

Второй звонок доктор делает неохотно. Для второго звонка еще очень рано, его можно считать предварительным, да и адресат временно оказывается недоступным. Женский голос, очень приятный на слух, замечает, что Гейл в ближайшее время будет слишком занят, чтобы посещать Капитолий. Но как только он освободится…

Аврелий вешает трубку, не дослушав. Интересно, как бы быстро Хоторн освободился бы, если бы узнал, что в Капитолии его ждет Китнисс Эвердин? Интересно, во втором дистрикте уже сумели сотворить сверхзвуковой планолет? Доктор не выглядит расстроенным вторым отказом, его больше мучает неопределенность первого согласия. Впрочем, у него нет права забивать свою голову ни к чему хорошему не приводящими мыслями. Его завтра ожидает тяжелый день. Его и Китнисс Эвердин, которую, он надеется, он сумеет вернуть к жизни. Хотя никому не придется по душе способ, которым он собирается воспользоваться.

========== ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, в которой доктор Аврелий приступает к лечению ==========

Китнисс Эвердин ненавидит больницы и все, что с больницами связано. Она пытается сопротивляться лекарствам, которые ей теперь почти не прописывают, как и пытается бороться с навязываемым ей режимом дня. Ночью она лежит с открытыми глазами. Днем пытается спать, но ей не позволяет этого делать назойливый доктор, с которым произошло одно из тех изменений, которые невозможно объяснить. Когда Китнисс отказывается принимать пищу, доктор остается в ее палате на целые сутки, и говорит, говорит, говорит. Он бьет ее словами, с жестокостью которых не могут сравниться даже удары, полученные Китнисс на двух Аренах. Он рассказывает ей подробности того, как голодали люди в дистриктах до восстания, и какие сейчас наблюдаются перебои в поставках еды в Капитолий. Особенно доктор Аврелий сокрушается по поводу отсутствия в столице морских гадов, которых очень сильно любит.

- Больницы обеспечивают питанием, - мирно говорит врач, взывая к совести своей пациентки, - поэтому, отказываясь от еды, ты не только убиваешь себя, но убиваешь и еще кого-то.

- Я не хочу жить! – зло восклицает Эвердин из-под подушки и одеяла, под которые ей пришлось залезть в попытке скрыться от его слов, проникающих в каждую клеточку ее сознания против воли.

- Это я уже слышал, - резонно отвечает врач и перелистывает блокнот. О чем-то молчит какое-то время, Китнисс даже приподнимает голову в надежде, что этот говорун заснул, но ее ожидания не претворяются в жизнь, потому что Аврелий просматривает последние записи и что-то подсчитывает. – За время, прошедшее с твоего пробуждения, ты говорила об этом тридцать два раза. Иными словами, ты только об этом и говоришь, когда не просишь кого-то из персонала приглушить свет или не требуешь, чтобы я заткнулся.

Китнисс хочется убивать, но, в конце концов, она старательно съедает все, что находится на тарелке. Доктор внимательно смотрит, с какой тщательностью пережевывается пища, и так же внимательно смотрит за каждым глотком, отчего Китнисс давится и злится еще больше. Но, по крайней мере, она не лежит и не смотрит в потолок. После ухода доктора она даже мечется какое-то время по маленькой палате со сжатыми кулаками и выкрикивает какие-то оскорбления в спину ушедшего, но устав, устраивается на кровати с поджатыми ногами, а ночью засыпает, так и не решив, что ей делать дальше.

Его присутствие ужасно выматывает.

Но потом он начинает мучить ее по-настоящему.

- Итак, ты спишь в положенное время, не устраиваешь голодных забастовок, не пытаешься вязать из простыней веревки и вешаться прямо здесь, - Аврелий внезапно поднимает взгляд от чистых листов своего блокнота и наблюдает за тем, с каким интересом Китнисс изучает прежде неинтересные ей простыни. – Нет, дорогая, можешь не пытаться. Эти простыни – специальный заказ прямо из Восьмого Дистрикта. Поверь, по приказу Президента Пэйлор, там из ткани умудрились сделать целое произведение искусства.