Последний самурай

Не найдя в этих книгах ничего, я стал думать, что, возможно, как человек он совсем другой.

Во время знакомства с мамой он жил с первой женой, затем брак их распался, он женился снова и переехал в другой дом. Так что даже если бы я отыскал тот дом в Медли, то нашел бы там его бывшую жену.

Потом я подумал, что он часто выступает в разных местах и что можно затем пойти за ним и выследить, где он теперь живет. Но по зрелом размышлении понял, что подобного рода выступления всегда заканчиваются выпивкой и проследить за ним будет трудновато. Можно, конечно, вырядиться в костюм карлика-горбуна, в котором я ходил смотреть «Плач калеки», но все равно в бар меня вряд ли пустят, даже в образе карлика, столь болезненно воспринимающего свой рост.

А потом вдруг меня осенило. Отец много писал в разные журналы и очень многие вещи понимал неправильно. Наука обладала для него фатальной привлекательностью. Он так и не уловил разницы между частной и общей теориями относительности, но по некой непонятной мне причине упоминал о них в статьях при каждом удобном и неудобном случае. Иногда он выбирал слово, имеющее как техническое, так и обычное значение (хаос, цепочка, относительность, позитивный/негативный, полураспад, — ну, надеюсь, вы поняли, о чем я), и делал умозаключения, применимые к этому слову в его техническом смысле с целью дальнейших обобщений относительно того же слова в его обычном смысле. Иногда техническое значение слова можно было выразить лишь математически, что уже указывало на несоответствие значений, но это его никогда не останавливало. И мне оставалось лишь дождаться, когда выйдет очередная его статья, а затем написать ему письмо с анализом всех допущенных им ошибок, — письмо в эдаком невинном и задорном мальчишеском стиле, и подписаться: Стивен, 11 лет. На подобное послание он наверняка должен ответить, — и если повезет, укажет на конверте обратный адрес.

Настал понедельник. Я пошел в библиотеку и просмотрел все воскресные газеты, но ни одной статьи отца там напечатано не было. Тогда я пролистал все субботние газеты, но и там ничего не было. Тогда я стал просматривать газеты за понедельник, 30 марта, — тоже ничего. А ведь я уже десять дней знаю, кто он.

Каждый день я приходил в библиотеку и просматривал газеты. Но ни одной статьи, подписанной моим отцом, так и не нашел. Я стоял у стола, с шуршанием переворачивал страницы, и иногда попадалось что-нибудь занимательное, и я увлекался и начинал ее читать, а потом вдруг меня так и пронзала радость. Я вспоминал, что теперь точно знал, кто он.

И вот в субботу я в очередной раз зашел в библиотеку, и на этот раз в журнале «Индепэндент» была напечатана статья о Галапагосских островах. Речь там шла об исчезающих видах и селекции. Я обнаружил в ней массу чисто логических ошибок, а также несколько фактических, особенно в той части, где говорилось о динозаврах. Похоже, он просто недопонимал генетическую теорию. Что ж, теперь у меня появился шанс!

Я решил, что не стоит указывать ему на логические ошибки, это может сразу оттолкнуть. Решил также не напирать на тот факт, что он путает ДНК с РНК, поскольку, даже если бы я и объяснил, в чем состоит разница, он все равно не понял бы. Зато подумал, что вполне спокойно могу указать ему на какую-нибудь незначительную фактическую ошибку и подписаться: «Стивен, 11 лет». И я решил остановиться на генетической теории, правда, и здесь были свои трудности. Ведь раз он недопонимает ее изначально, объяснение не должно быть слишком сложным. Но затем я счел, что оно будем звучать просто неприемлемо, если я ограничусь односложными словами.

Я переписывал письмо раз десять, стараясь, чтобы оно выглядело умным и вполне приемлемым на его вкус. Мог бы, конечно, напечатать его на компьютере, но потом подумал, что мой ужасающий почерк покажется более трогательным, и переписал окончательный вариант от руки.

Сочинение письма заняло два дня. Я мог бы написать его за 15 минут, если бы не старался, чтобы содержание казалось приемлемым. И потом, как не раз говорила Сибилла, незачем без нужды обижать людей.

Прошла неделя, и я уже начал думать, что в «Индепэндент», должно быть, отправили письмо не по тому адресу. Прошла еще неделя.

Прошла еще одна неделя, и я подумал, что уж теперь он наверняка его получил.

Прошло еще три дня, и кончился апрель. И я решил было, что он, должно быть, оправился в очередное путешествие. Прошел еще один день, и я подумал, что у него наверняка есть секретарь, который занимается разборкой корреспонденции. Прошло четыре дня. Секретарь, должно быть, получил указания не отвечать на письма от частных лиц.

А на следующий день пришло его письмо.

И я отнес его к себе в комнату, чтобы прочесть там.

Адрес был написан от руки, и мне это показалось многообещающим. Конверт самозаклеивающийся; писал он черной шариковой ручкой. Я медленно вскрыл конверт, внутри лежал белый лист бумаги, сложенный пополам. Я развернул его. И прочел:

Я заранее готовил себя к разочарованию. И все равно был страшно разочарован письмом. Несмотря на статью, несмотря на все его книжки, я надеялся, что оно будет необыкновенным и блистательным. Я смотрел на листок бумаги, зажатый в руке, на небрежный росчерк подписи внизу, и больше всего на свете в этот момент мне хотелось верить, что письмо это написано кем-то другим, а не моим отцом.

Если бы его написал кто-нибудь другой, я бы сочинил ответ, где подчеркнул бы, что вся статья говорит об отборе именно на генетическом уровне, что в ней прослеживается одинаковый подход к эволюции индивидуумов и видов, что категорически неверно и приводит к еще большей путанице. И пусть он сколько угодно твердит о Даукине, но ни на один из моих аргументов он так толком и не ответил. Но мне вовсе не хотелось обижать или раздражать его, а потому я решил, что лучше сдержаться. Главное то, что он написал свой адрес, в верхнем углу страницы. Я нашел эту улицу в справочнике, оказалось, что она совсем недалеко от кольцевой линии.

Я сел в метро и поехал по кольцевой. Нашел дом отца, стоял и смотрел на него.

Я знал, что у меня два брата по отцовской линии и одна сестра, но был совершенно уверен, что живут они с матерью. Примерно в 10.30 из дома вышла женщина. Села в машину и уехала.

К двери я подходить не стал. Просто не знал, что сказать, если мне откроют, боялся сморозить какую-нибудь глупость. Перешел на другую сторону улицы и стал смотреть на окна. Никакого движения за стеклами не наблюдалось. Около одиннадцати в окне мелькнуло чье-то лицо.

В 11.30 дверь распахнулась, из нее вышел мужчина и спустился по ступенькам. Он выглядел старше, чем я ожидал; очевидно, виденные мной снимки были сделаны несколько лет назад. И еще он оказался менее красивым, чем я ожидал, даже по сравнению с фотографиями. Я совсем забыл, что Сиб была пьяна, когда поцеловала его.

Он пересек улицу и пошел направо. А потом на углу снова свернул направо.

На следующий день я вернулся к этому дому. При мне был рюкзак, в нем лежали: «Введение в аэродинамику», книга по инженерным расчетам, «Сага о Ньяле» в переводе, изданная в «Пе́нгвин», «Бреннуньялсага», «Введение в древнескандинавский» и «Граф Монте-Кристо», — я захватил все эти книги на случай, если вдруг станет скучно. И еще взял четыре сандвича с арахисовым маслом и джемом и бутылочку мандариновой газировки. Через улицу, напротив дома, находилась автобусная остановка. Я уселся на скамейку и принялся наблюдать за домом, одновременно читая «Сагу о Ньяле» в переводе и сверяясь с исландским оригиналом.