Горислава<br />Повести

Председатель колхоза отделался устным выговором. Инструктор по низкой цене купил полпуда говяжьей мякоти и на грузо-пассажирском пароходике отбыл восвояси.

Безостановочно крутилось колесо времени.

В крутые рождественские морозы неподалеку от Дектяревки взревели бульдозеры и пнекорчеватели. За согрой кочевые дорожники расчищали зимник. Река омертвела до мая, поток грузов для недроразведчиков торопились пустить сухопутьем. Самые срочные доставлялись вертолетами, самолетами. Дороговизна воздушного моста пугала нефтеразведочные экспедиции.

Под гусеницами, бульдозерными ножами трещал сухостойник, молодняк: расширялась старая лесовозная дорога, заросшая березняком, сосновой порослью. Бетонная земля выдерживала тяжелую технику. Отполированные траки хищно клацали над промерзшей твердью зимника.

Передвижные вагончики дорожников, установленные на трубчатых полозьях, по вечерам наполнялись гвалтом, смехом и песнями. Мастер просил дектяревскую продавщицу не продавать вахтовикам спиртное. Власть денежной выручки брала свое. Однако дорожная братия дело знала твердо, была по утрам, как штык. По-военному занимала кабины и продолжала вести на север зимник, нужный под грузопоток.

Игольников продавал дорожникам молоко, картошку, сало. Изредка оставлял ночевать загостившихся парней. Шумоватые постойщики наливали хозяевам вина. В отличие от жены Крисанф не отказывался. Дорожники возбужденно говорили о будущем городе Быстринске. Быстрина закрутит рабочих в глубокой воронке труда. От города побегут на нефтепромыслы новые пути-дороги, дел будет — пруд пруди.

Хайластые вахтовики в забывчивости сыпали за столом словесную непотребщину. Матрена Олеговна дважды приструнила: хлебосольничайте, при детях да при иконах не лайтесь. Курил хозяин, смолили гости. Дым висел плотным туманом. После ухода шоферов, трактористов жена напускалась на хозяина:

— Чего привечаешь кочевых пьянчуг? Наскотинили за столом, убирай за ними сам.

— Нишкни, Мотря! Я от них выгоду буду иметь. Скоро машины с грузом пойдут. Обещали с цементом помочь. Вода болотная, грунтовая с весны начинает мучить. Буду подполицу бетонировать. Песку вволю, запасусь цементом. Такое заграждение сделаю — капля влаги не просочится. Крысам все ходы-выходы перекрою.

— Пусть цемент для города везут, он на стройке нужен. Под суд угодить захотел?

При слове суд Крисанфа передернуло. Потянулся к недопитому стакану. Засаднила ошпаренная страхом душа.

Зимник ожил после новогодья. Гремели по нему тяжелые машины, дробился в стволах корабельных сосен свет фар. Отдельные лучи проникали в сотру, вспыхивали над кустами и сугробами. По воле случая изба Крисанфа, поставленная на отшибе, оказалась самым первым от дороги жилищем. Сворачивала сюда с зимника утомленная долгопутьем шоферня. За короткий постой рассчитывались тушенкой, кирпичом, цементом. К весне накопилась горка плотных, тяжелых мешков. Крисанф сколотил опалубку, приготовил для бетона объемистый ящик. Мужиком одолел строительный зуд. Сыны подносили приготовленный отцом раствор, опускали в подполицу наполненные ведра. Принимая желанный груз, бетонщик кричал весело:

— Молодцы-удальцы! Дело идет.

Торопился, заливал бетон между плотно сколоченных опалубочных досок. До появления воды успел зацементировать пол в яме. Из проточенных нор посверкивали глазами настороженные крысы, не по ним был поднятый в подземелье шум.

Жалея любимых апостолов, мать сама бралась за ведра. Наливала совковой лопатой раствор, подносила к квадратному зеву подпола.

— Мотря, ты не надсажайся, по неполному ведру носи, — жалел надомный бетонщик.

— Кончай скорее свою бетонную канитель, — ворчала жена, — развел в избе грязищу.

— Э-э-э, нет. Я еще прокоп в сторону бани сделаю, в бетон замурую. Будет личное бомбоубежище. Американцы строят, мы не хуже их. Сделаю здесь запас еды, питья и… сам поганый атомный гриб не страшен. Цемент сам в руки идет — упускать не намерен.

Увлеченный укреплением подземелья Крисанф позабыл про самогонку. Ему не терпелось отторгнуть от избы воду, избавиться от противной сырости, атакующего грибка.

Электрическая лампочка-переноска ярко освещала подполицу. Бетонщик бросал в раствор битый кирпич, топил березовой палкой. Подошло время отдирать внутренние опалубочные доски. Строитель удовлетворенно тыкал острым концом лома в монолит — стена гудела.

Через три года бетонное чудище было готово. Бункер с несколькими потайными нишами протянулся метров на пятнадцать. В случае надобности через возведенную бетонину можно было попасть на улицу: люк с крышкой выходил около огорода.

Детям и жене строгий наказ: о бомбоубежище никому ни словечка. Постойщики подарили хозяину жаркую электрическую печку. Энергию печь-самоделка просто жрала. Мастер просушил бетонину: жара в подполице стояла африканская. Сюда не доносились даже раскаты грома. Ребята устраивали в подземелье засаду, прятались в нишах. Голоса летали коротким пугливым эхом.

В каторжной работе тонули тоска и страх. С устатку даже не хотелось тревожить бутыль со своегоночкой. Матрена Олеговна крестилась: слава Троеручице-заступнице, хозяин бросил пить.

Сколотив из струганых досок топчан, Крисанф в летнюю духоту отлеживался в прохладном бункере. Курил, бабахал кулаком по бетону, удивляясь проделанной адской работе. Его окружала настоящая неприступная крепость. Иногда чудилось: где-то рядышком, не то за стеной, не то под полом журчит вода. Напрягал слух до шума и звона в перепонках. Думал: пусть себе бежит. До лягушечьей канавы всего метра три… там стена воды, тут незатопляемое углубление… накося выкуси.

Обживал бункер с большей охотой, чем избу. Настелил, выкрасил пол. Купил в магазине рулон репродукций с известных картин, приклеил к бетону сосновой смолой. Над лежаком изнуренные бурлаки тянули груженую барку. Напротив Серый Волк мчал по дебрям Ивана-царевича. Крисанф-царевич вслушивался в звенящую тишину бетонного мира, наслаждаясь отрадным покоем и прочностью монолитного склепа.

Прошлым летом устранил кособокость избы. С помощью домкратов поднял осевшую стену, выложил кирпичные тумбы. Отцу крепко помогали Петр и Павел: пообещал купить им к открытию охоты по двуствольному ружью. Изба превратилась в арсенал оружия: пять стволов, много пачек дробовых и пулевых патронов успокаивали главу семьи, даже прекратилась на время бессонница. Теперь на охрану магазина выходил с двустволкой, пряча патронташ под старым, покоробленным дождевиком.

Вослед за светлыми днями бабьего лета полились нудные затяжные дожди. Сыпалась надоедливая изнуряющая морось, приводящая в уныние землю, людей. Подступила грузная, неотвратимая тоска, и Крисанф запил. Главные работы по хозяйству сделаны: заготовлено сено, выкопана картошка, хранящий немоту бетонный бункер врос в болотистую почву, стоял неколебимо. Бутыли, трехлитровые банки с самогонкой были умело упрятаны в подполице. Долгое воздержание от спиртного не пошло на пользу. Игольчиков принялся наверстывать упущенное с нескрываемой жадностью человека, изнуренного долгим безводьем. Пил в подполице втихаря от жены и сынов. Открыв банку с маринованными огурцами, выхватывал закусь пальцами, блаженно хрумкал. Держась за выщербленную стену, шатаясь, брел к топчану, тупо разглядывая репродукции. Ватага волжских бурлаков заметно увеличилась. Вместо одного Серого Волка по стене неслась целая стая. Присутствие в подполице крепких волжских мужиков вносило покой. Первый крутоплечий лямочник озорно подмигивал Крисанфу и клянчил шкалик. Расплескивая самогонку, хозяин щедро налил полный стакан, поднес волгарю бурлацкую дозу. Стоя перед бурлаками в позе кормчего, заточник подземелья выкрикивал:

— Мил-ляги! Я ввас всех уп-пою!

Тут же валился на лежанку, покрытую войлоком, спал беспробудно до заступления на ночное дежурство. Не отрезвев ладом, подневольник вина тащился к магазину, упрятав в кармане плаща четвертинку на опохмелку.

У магазина бороться со сном стало невыносимо. Обняв двустволку, засыпал на крыльце спиной к двери. Ненастной ветреной ночью у спящего пьяного сторожа утащили ружье и патронташ. Живую охрану взвалили на носилки, унесли на кладбище. Прислонив к кресту, накрепко привязали руки. Распятый Крисанф мычал, икал, но не сопротивлялся. Бормотал спьяну: «Ммотря, оппохмели».