Моя Шамбала (СИ)

- Ну, вот что, голубчики. Я вас всех как под микроско-пом вижу. Знаю, кто здесь верховодит. Что, Аникеев, за Нефедова прячешься? Тебе чтобы спрятаться, шкаф нужно вместо Нефедова поставить.

- Как что, так Аникеев! - привычно затянул Колька Аникеев, стараясь не смотреть на Костю.

- Встань, когда с тобой директор разговаривает! - гаркнул Костя. Аникеев быстро встал.

- Головой скоро потолок проломишь! Какой год-то в шестом?

- Первый. Это я в пятом два года сидел.

- И в третьем два... А ты, Пахомов, что ухмыляешься? Не-далеко от Аникеева ушел ...И остальные голубчики. Знаете, ко-го я имею в виду. Правильно. Агарков, Андриянов, Королев, Себеляев ... Первые кандидаты на вылет из школы.

Пахомов, довольно рослый для своих лет и крепко сбитый, переростком не был, он добросовестно переходил из класса в класс, но энергия, бившая из него через край, не давала покоя ни ему, ни учителям и привела его на "кам-чатку", где сидели переростки. Среди переростков только трое были второгодниками Аникеев, Андриянов и Агарков, остальные пришли в четвертый класс после оккупации, на-верстывали упущенное и не могли дождаться, когда закон-чат семилетку и пойдут работать. Некоторые уже брили усы, а у Кобелева на груди росли волосы. Переростки томи-лись с младшими и тяготились школой. И еще они все вре-мя хотели есть. Они не отнимали у младших, но клянчили и отрабатывали "хлеб", заступаясь за тех, кто их регулярно подкармливал.

Нагнав страху и внушив нам уважение к англичанке, Костя, наконец, покинул класс. Внушения хватило ровно на остаток урока, а потом все пошло своим чередом. Класс об-наглел, а бедная Алла Константиновна, добрый и хороший человек, терпела наши выходки и ничегонеделание, в кон-це концов, махнула на свой предмет рукой и тратила все свои силы только на то, чтобы обеспечить хоть какую-нибудь видимость урока.

В результате, к концу года мы знали хорошо два слова: "фазе" и "мазе", которые произносили по-русски твердо и уверенно.

Глава 2

Симулянты. Покровская церковь. Разрушение. Наваждение. "Попухли". Учитель математики Филин.

На английский мы не пошли. Со стороны Московской доносились взрывы. Взрывали Покровскую церковь. Здра-во рассудив, что такое зрелище грех пропустить, мы с Па-хомом, Женькой Третьяковым и Генкой Дурневым тихо "смылись" с урока, наказав старосте Женьке Богданову, чтобы он сам придумал, почему нас нет: то ли мы болеем, то ли школьный двор метем. По дороге к нам присоединил-ся откуда-то взявшийся Сеня Письман.

- А ты почему не на уроке? - строго спросил Сеню Пахом.

- Я с вами, - не ответил на вопрос Семен.

- Шел бы ты на урок. Нас и так много, и ты еще под но-гами крутишься, - недовольно сказал Дурнев, но Сеню мы не прогнали, и он молча трусил за нами.

Стоял этот красивый пятиглавый храм у моста на бе-регу реки в самом центре города, был на виду, и мимо него ежедневно ходили и ездили тысячи людей.

К храму привыкли, и посмотреть, как его взрывают, собралось чуть не полгорода. Народ стоял на противопо-ложной стороне улицы и в безопасной близости возле хра-ма. Ближе, чем на сто метров, к церкви не подпускали. Дальше стояло милицейское оцепление, и милиционеры зорко следили, чтобы никто не пересек условную черту. Взрывы гулко бухали где-то внутри уже изуродованного здания с обвалившимися после первого взрыва куполами. Но стены оседали неохотно, с каждым взрывом лишь вздрагивая испуганным животным, и уступая какую-то часть. Глыбы завалили нутро. Пыль толстым слоем окуты-вала полуразрушенную церковь и медленно оседала на еще непорушенную кладку.

- Хрен возьмешь! - раздался чей-то радостный возглас и вызвал восторженную реакцию. Толпа свистом и смехом встречала каждый взрыв, после которого стены оставались все еще стоять.

- Это вам не барак! - весело хрипел пьяненький мужи-чонка, получивший неожиданно к своему хмельному загулу еще и зрелище.

- Пятьдесят лет строили, - объяснял интеллигентный пожилой мужчина. Шляпу он снял и держал в руках. Седые его волосы шевелил легкий ветерок. - Стены в пять кирпи-чей. В раствор белки яиц добавляли.

Мужчину внимательно слушали.

- Правда, неудачно встроили центральный купол, и он обвалился. Но стены вечные... А купол потом укрепили.

- Грех это великий, - сухонькая старушка с укором ка-чала головой.

Старух собралось много. Верующие пришли попро-щаться с символом своей веры, который рушили на глазах. Старушки крестились на то, что еще утром называлось По-кровской церковью. Многие плакали.

Взрывы прекратились. Стены, наполовину разрушен-ные, все же внушительно высились еще, заваленные напо-ловину глыбами кирпича и цемента. Кое-где виднелись толстые пласты штукатурки с фресками.

За дело взялись рабочие с отбойными молотками. Они влезли на стены и, стоя на них, как на лесах, точь-в-точь, как шахтеры в кино, только каски без ламп, затрещали от-бойными молотками. Стены поддавались плохо, кирпич от-валивался скорее, чем кладка. Наверно, угольный пласт от-валивать легче, чем любой их этих кирпичей.

Заработал экскаватор, но зацепить ковшом мусор не смог, мешали крупные глыбы. Экскаваторщик остановил машину, вылез из кабины и пошел к бульдозеру. Вскоре бульдозер пополз по горе, становясь чуть ли не вертикаль-но, так что бульдозерист почти лежал на спине и рисковал свернуть себе шею. Глыбы поддавались и послушно сдвига-лись в одно место.

Неожиданно я услышал тихий колокольный звон. "Наверно, в Богоявленской церкви, стоящей как раз напро-тив, через речку, или в церкви Михаила Архангела, которая стояла подальше, ударили в колокола", - подумал я. Но нет, звон стал различимей, усилился и шел он от этой, По-кровской церкви.

Звон колоколов заглушил все остальные звуки. Зако-лыхалась толпа и оказалась вдруг подо мной. Только это уже была другая толпа. Богомолки в белых платках со свеч-ками в руках. Неправдоподобно медленно проехала, словно проплыла, карета, запряженная парой лошадей. Мужчины в цилиндрах и дамы в шляпках с вуалями и длинных юбках то ли шли, то ли стояли, покачиваясь из стороны в сторону. Полицейский в белом кителе с золотыми пуговицами и бе-лой фуражке с лаковым козырьком неподвижно стоял у моста. И мост был другой, с чугунными литыми перилами и сходом к церкви.

И тут я увидел храм во всем его величии. Он наплыл на меня или это я приблизился к нему. Золотые купола слепили глаза. Они находились как раз на уровне моего ли-ца и почти незримо колыхались, точно отражение в воде, но казались реально осязаемыми, как в хорошем сне, о ко-тором говорят, "как на яву". В церкви шла праздничная служба. Свет от сотен свечей заливал храм. Батюшка в рас-шитой золотом рясе и митре беззвучно шевелил губами.

Колокольный звон становился все сильнее. Казалось, в колокола бьют над головой. А потом моя голова сама пре-вратилась в колокол. Она звенела глухо, и лопались пере-понки.

И внезапно все кончилось. Так же неожиданно, как и возникло.

- Вовец, что с тобой? Голова болит? - Генка Дурнев с беспокойством смотрел на меня. Я стоял, зажав уши рука-ми, а из носа сочилась кровь.

- Сейчас пройдет, - мои губы плохо слушались меня. Такое ощущение я испытал, когда мне удаляли больной зуб и сделали укол новокаина. Тогда мне было смешно, потому что я никак не мог выговорить слово: губы не слушались меня, а когда я потрогал их пальцами, то будто залез в сту-день...

Я провел тыльной стороной ладони по носу, размазав кровь. Но кровь быстро свернулась, и я слюной и платком, как мог, вытер следы.

Экскаватор ревел двигателем, и ковш ползал по горе битого кирпича, нащупывая, где податливее строительный мусор, и захватывал очередную порцию, чтобы отправить ее в кузов трехтонной машины. Кузов оседал под напором высыпанного разом груза и отъезжал, лениво урча, как сы-тое животное, уступая место другому грузовику.