Вид на рай

В тот вечер ничего более достойного внимания не произошло. Ригемур Йельсен возвратилась в комнату (по-прежнему держа в руке чашку) и снова села на диван. В тот момент, когда закончилась передача о животных из Зарангези и начался французский фильм, она встала и выключила телевизор. Почти сразу и в комнате, и в кухне погас свет. Желтый квадрат между окнами комнаты и кухни подсказал мне, что уборная и ванная заняты. Ее спальня выходила на другую сторону, я знал это. Значит, если что случится, так моей вины в том нет.

Запись в журнале: «Ригемур Йельсен».

Ни слова больше. Не получалось.

Когда я начал укладываться спать, я попытался онанировать на фото Гру на морских лыжах, но безуспешно. Не получалось. Очевидно, плохо сосредоточился.

На следующий день я завтракал в кафетерии торгового центра. Я прибыл к месту назначения точь-в-точь, в девять ноль-ноль, в час открытия — не позже и не раньше. Несколько необычно, даже можно сказать экстравагантно для меня, но так получилось. День-то тоже был не совсем обычный. Точнее сказать, должен был быть. Разумеется, я не имел ни малейшего представления о привычках Ригемур Йельсен. Но я просто посчитал, что одинокий человек, как она, не закупает продукты на целый месяц. Хотя кто знает? Неуверенность будоражила меня, признаюсь честно. Мои вчерашние наблюдения за Ригемур Йельсен позволяли предположить, что она не любит делать покупки в «ИРМА». Позволяли предположить, что она готова ехать куда угодно, в метро или на автобусе, лишь бы появиться в другом супермаркете. Не каждый день, а, например, по пятницам через неделю. А может, она предпочитала спецмагазины с деликатесами на Фрогнер? Извольте радоваться! Ригемур Йельсен, жительница блочных домов, питалась исключительно омарами и нежными, с золотистой хрустящей корочкой жареными перепелами, крабами-великанами с Канарских островов и улитками из южной Франции. Я видел ее перед собой, то есть не видел, а представлял себе.

Хорошо, пофантазировал и хватит. На самом деле это не так. Сам я во всяком случае съел рогалик с сосиской и сыром. И выпил кофе. (Чая в кафетерии не было.) Но что за кофе! Суррогат! Какой вкус..! Успели что ли добавить дубильную кислоту еще до открытия, когда засыпали кофе в фильтр в кофеварке? Что ж! Ничего не поделаешь! Как говорится, довольствуйся малым. Ведь сижу не просто за столиком,а за столиком у окна. И на том спасибо. Если Ригемур Йельсен и вправду надумает посетить «ИРМА» утром, до обеда, так она неминуемо прошествует прямо подо мной. Эта мысль взбодрила меня. Не потому что я уж очень желал смотреть на нее подобным образом, сверху вниз. Нет. Снова речь идет о контроле. Здесь наверху сижу я, а внизу мельтешится она. Ничего мистического, ничего загадочного. Реальный факт из жизни. Не более. Как, например, факт, что Гру находится сейчас в Берлине, а я — в Осло. У нее — свои задачи в жизни, у меня — свои. Приблизительно так обстояло дело со мной и Ригемур Йельсен. Я пошел еще за чашкой кофе.

Бог ты мой, сколько пожилых женщин в магазине, сколько, оказывается, их проживает в нашем районе на окраине Осло! Никогда фактически не замечал раньше. Мама была бы рядовым солдатом в этом подагрическом войске из серых подразделений. Вот они двигаются. Рядами, один за другим. С сумками на колесиках для покупок и палками и еще черт знает с чем. Зрелище, глаз не оторвать! Сижу, пью кофе и смотрю, смотрю. Но в уме сверлит одно — Ригемур Йельсен, где она? Где же? Неужто воспользовалась моментом и ускользнула от меня, когда я пошел за еще одной чашкой кофе? «Нет, маловероятно», — подумал я. Я отлучился буквально на несколько минут, притом только удостоверившись, что центральная площадка перед магазином и дорожки к ней пустовали, а возле кофеварки задержался на секунду. Но тут у меня в животе возникло нечто невообразимое, забурлило и забулькало. Невмоготу! Не кофе, а настоящее слабительное средство. Ведь, уходя из дома, выполнил по части туалета все, что положено. И на тебе! Черный яд прополоскал мои кишки с химической точностью! Я взмок, ощущение пота во всем теле, а сердце стучало, словно паровой молот. Я должен был, короче говоря, в уборную, а с Ригемур Йельсен… будь что будет!

Господи, помилуй! Когда же это кончится? Ничего подобного со мной не случалось! Только подумаю, что готово, освободился, и протяну руку к рулону с туалетной бумагой, как сию минуту начинается снова. Я зрительно представил себе, как именно сейчас Ригемур Йельсен входит в торговый центр… нет, я не заклинал и не молил, сидел, где положено сидеть мне в таком состоянии, и только твердил про себя, что с кофе в этом торговом центре навсегда покончено, ни капли в рот не возьму. Впрочем, несмотря на плачевную ситуацию, было забавно читать украшавшие двери и стены туалета надписи. До чего можно додуматься, оказавшись наедине и взаперти и вооружившись ручкой, карандашом или грифелем! «Ронни, 22 года, прошел огонь и воду. Любит лизать и сосать». Телефон. «Бенте — проститутка». Рисунки тушью попы и женских половых органов, плюс две огромные куклы. Господи! Ронни, само собой разумеется, не прошел огонь и воду. Телефонный номер принадлежал явно соседям этого сомнительного писаки, или, возможно, его учителю физики. И проституция Бенте заключалась, без сомнения, в том, что она порвала с автором чудных утверждений. Как-то мне пришлось побывать в женском туалете Дейхманской библиотеки [7]. (Он служил некоторое время общим туалетом, поскольку мужской ремонтировали; это я говорю, как бы между прочим, к слову.) Интересно, что все там выглядело по-иному. Другая атмосфера. Короткие слащавые любовные стишки, рисунки с цветами и маленькими сердечками. Неужели мужчины и женщины столь различны? Каждый существует на своей планете, в своем отдельном мирке? Да, так думали многие женщины, я во всяком случае слышал об этом, и лично я склонен считать, что они, по всей видимости, правы. И пока я, справившись, в конце концов, со своими делишками, натягивал с облегчением и с некоторой долей уверенности брюки, я размышлял о том, что, возможно, так уж устроен мир, что мы, люди, живем по отдельности, каждый на своем собственном земном шарике. Да, возможно, даже в своем собственном космическом пространстве. Взять хотя бы одиночество. Разве оно не присуще всем нам без исключения? Знаю, многие привыкли видеть во мне очень одинокого человека. Но если присмотреться внимательно… Громкий смех людей, объятия и рукопожатия, дружеские похлопывания по плечу — это же все внешнее, показное, наигранное! Желают скрыть свое внутреннее настоящее, не проявить себя. Можно сказать — это одиночество в содружестве. Жить одному (или вместе с матерью) представлялось многим явной, видимой формой одиночества. Но было ли это одиночество горестнее и тягостнее, чем одиночество в семье с детьми? Есть ли что на свете реальней и правдивей моего сильного чувства сопричастности с другими людьми (причем постоянного, неизменного), с моими 40 000 «сожителей» в блочных домах на окраине Осло? Насколько я знаю, нет.

Теперь я пью колу. Или кока-колу, правильнее будет сказать. На вкус — сладкая парфюмерия с добавлением газа. Но, кажется, на желудок действует благотворно.

Ригемур Йельсен. Я почти сожалел, что бросил курить. Сидел бы сейчас с сигареткой во рту и горя не знал. А может и с трубкой. Пускал бы этак голубые струйки дыма, как ни в чем не бывало. Ну если посмотреть со стороны? Сижу один, безвольно сложив перед собой руки, на столике стоит стакан кока-колы. Что подумают люди? Разное. Подумают, что неудачник? Сижу, грущу и наблюдаю, поскольку ничего иного не осталось в жизни? Я оглянулся. За двумя соседними столиками у окна расселась веселая болтливая ватага молодых людей. Далеко, почти у стойки сидел пожилой мужчина и читал, углубившись, последний номер газеты «ВГ» [8]. Трудно определить, как они воспринимают меня. Да заметили ли они вообще мое присутствие? По-настоящему стало страшно. Ведь я, словно человек-невидимка, сижу здесь, а меня никто не видит. Я скромный по натуре и не люблю привлекать внимание общественности к своей персоне, но тут… Чтобы удостовериться, как оно есть на самом деле, я встал и громко хлопнул четыре раза в ладоши.