Шаги за спиной

н ушел к своей любовнице. Позвонил оттуда, облил нас всех помоями, прислал за чемоданами и сказал, что не придет на похороны. Но пришел. В нем было что-то человеческое. Когда Ася умерла, он пытался покончить с собой.

- Они были женаты долго?

- Нет. Он был из тех мужчин, которыми легко вертеть. У Аси был роман с одним очень представительным человеком (его, кстати, тоже звали Романом). Это было безнадежно. Ася даже родила от него, чтобы хоть немножко сдвинуть дело, но ничего не помогло. Пришлось искать мужа.

Она нашла этого - первого, кто подвернулся. По-моему, она была однолюбка. До двадцати лет - ничего, а потом - как с ума сошла. И главное, что все безнадежно.

- Расскажите ещё о ней. И о её муже, если можно. Постарайтесь быть объективной.

Мать задумалась. Ее щеки чуть вздрагивали, белые от пудры. Она была неприятно красива в свои пятьдесят, то есть красива неприятной, отталкивающей красотой. Такая красота заметна уже в десять, в пятнадцать она собирает поклонников, в восемнадцать поклонники позволяют легким ножкам втаптывать себя в грязь, примерно в двадцать один из поклонников не выдерживает и грубо, грязно, зверски, с наслаждением и не помня себя бьет этой красоте морду. Другие поклонники этот поступок тихо одобряют. В тридцать красота становится чуть-чуть ненастоящей: толстеют губы и щеки, губы приходится красить тонкой полосочкой, появляются первые морщины, а поклонники становятся не столь покладистыми, в сорок красота исчезает вовсе, а с ней и неумеренность в радостях земных, зато в пятдесят ненадолго проглядывает солнышко.

- Мне трудно быть объективной, - сказала она. - Ася, она была вся в меня. Непохожа внешне, но характер мой. Ей ничего не стоило плюнуть в душу, да ещё нагло, с вызовом. У неё был острый язык, могла переговорить кого угодно и отбрить, и отшить, и пришить к себе намертво, если нужно. Меня она не любила, только саму себя. И Романа, - ещё больше чем саму себя. Даже я была для неё мусор, а Валерий (Валерий - это муж), тот был мусор вдвойне.

Второй из посетителей (молодой человек лет двадцати в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, с благородными чертами лица и бычьей силой, сразу заметной в наклоне шеи) приподнял голову, услышав слово "мусор", и вопросительно посмотрел; ничего не сказал. Он стоял, прислонившись к дверному косяку; стоял молча.

- А Валерий, - спросил "корреспондент", - он кто был такой?

- Он? Разнесчастный учитель музыки. Я мало что могу сказать о нем. Он был никто и никакой. Замкнутый. Злой, но сдержанный. Нас он боялся. Все сидел в своей комнате. Иногда играл, и играл неплохо. Впрочем, не мне судить. Однажды он чуть было не избил Асю, она его слишком довела. У меня самой был такой же в молодости (она взглянула на мужа, но муж только пошевелил пальцами).

- Как это было?

- Ну, как это бывает. Приятно разбудить в мужчине зверя (она улыбнулась и сразу помолодела) и приятно потом этого зверя укрощать. А как укрощать - широко раскрыть глаза и так невинно - невинно спросить...