В середине дождя

— Он всегда так делает.

Таня посмотрела на кончик сигареты и сказала:

— Как-то я спросила его, хочет ли он, чтобы я ушла из борделя. Мне были противны другие. Мне уже было не все равно. Но Вадим сказал, что уходить необязательно.

Она помолчала.

— Я мучилась… Я не знала, что у нас за отношения. Страдала от неопределенности. Но забывала о всех своих переживаниях, когда он звонил.

Она отложила сигарету и допила чай.

— О своей беременности я узнала в конце мая. Организм стал барахлить, я без всякой задней мысли сделала тест. Когда узнала, поначалу испугалась, но потом тут же — обрадовалась. Такое внезапное ощущение радости. Словно в глубине души ждала.

Таня смахнула слезы. Я никогда не видел ее такой.

— Я сразу же бросила курить. Помнишь, мы ходили гулять в парк Горького? Это было в те дни. Ты, наверно, заметил, я была немного рассеяна. Я все это время думала — как сообщить обо всем Вадиму. У меня была надежда, что он одобрит ребенка.

Электрочайник вскипел, индикатор погас. Я только сейчас заметил, что дождь за окном уже кончился. Стало совсем тихо. Тихо и темно.

— Я позвонила ему лишь в середине июня. Долго и мучительно готовилась к этому разговору. И произошло то, чего я опасалась. Он не просто не был рад. Он сказал, что этот ребенок не должен родиться. Я сказала, что хочу ребенка. Я ведь делала аборт, и больше так делать не желаю. Даже дала понять, что могу позаботиться о себе и ребенке сама. Но Вадим был непреклонен. В конце сказал, что приедет ко мне, и мы еще раз об этом поговорим.

Таня взяла недокуренную сигарету и потушила ее. Сигарета напоследок испустила тонкий узор дыма.

— Почему ты не рассказала все мне? — спросил я.

— Я всю жизнь привыкла разбираться со своими проблемами сама. И даже когда ты опять появился в моей жизни, я не смогла отучиться от этой привычки.

— Что произошло потом?

Таня устало опустила голову.

— Потом… Он приехал и уговорил меня. Он умеет убеждать. Умеет настаивать. Я не могла не послушаться, хотя желание иметь ребенка было очень сильным. Но Вадим всегда добивается своего. Он обладает какой-то дьявольской силой.

— Если бы ты мне сказала раньше…

— Последний раз мы с Вадимом встретились две недели назад. Он дал телефон врача. Я тянула, откладывала. А потом все было, как во сне. Приезд в больницу, врач, полотенца, халаты, белый свет… Когда очнулась, все уже было кончено. Врач что-то говорил, я почти не слушала, а потом врач сказал. Сказал это…

Таня недоговорила и заплакала. Я взял ее за руку. Это все, что я мог сейчас для нее сделать.

Я посмотрел в окно. За занавесками темнела листва, а над ними — серое небо. Это небо было здесь вчера, и десять лет назад, и двадцать. Будет оно и спустя год, и тогда, когда никого из нас в этом мире уже не будет…

Таня тихо говорила:

— Я устала, очень устала. Устала ждать от жизни чего-то хорошего. И с каждым годом осознаю, что нет надежды, радости, спасения. И никакой справедливости нет. Хоть ты триста раз сделаешь добро, тебе тем же не откликнется. Да, я не святая, я виновата, я проститутка. Но я ведь не желала этого. Ты же знаешь, ведь ты знаешь, ты мой свидетель. Я не делаю подлостей, не использую людей, не издеваюсь ни над кем. Я просто хочу немного счастья для себя и своих близких. Я хочу нормальной жизни.

Таня повернула свое лицо ко мне. В ее глазах блестели слезы. Она прошептала:

— Наверное, Бога все-таки нет, да? Да?

Таня смотрела на меня, смотрела с отчаянием и безысходностью в глазах. Я обнял ее. Что я мог сказать?..

Я чувствовал себя виновником случившегося. И Вадим знал, что я буду ощущать острую вину. Он все просчитал. Это была игра, жестокий эксперимент. Но зачем?..

Кухня была погружена во мрак, предметы окончательно растеряли свои очертания. Я посмотрел на Таню. Она тронула мою ладонь:

— Только не включай, пожалуйста, свет… Он похож на свет больничной палаты.

— Хорошо.

Я встал и подошел к кухонному серванту. За стеклом находились блюдца, пара чашек, несколько стаканов. По углам серванта скопилась пыль. Рядом с чашкой, воткнутая в розетку для варенья стояла свечка. Я вытащил ее вместе с розеткой, показал Тане. Она кивнула.

Я положил розетку на стол, зажег свечу. Пламя вытянулось и затрепетало. По боку свечи потекли маленькие капли воска. Стол озарился тихим светом, Таня осталась в тени. Я сел.

Мы сидели, молчали и смотрели на тонкое, нежное пламя свечи.

Уходя тогда от Тани, я сказал:

— Осенью Вадим придет в институт. Там я его и встречу.

— Мне кажется, ни ты, ни я больше никогда его не увидим.

Она оказалась права. Я не встретил Вадима ни осенью, когда после каникул пришел в институт, ни зимой, когда началась сессия. Я его вообще больше не увидел. Он уехал в Америку, не оставив после себя ничего, кроме воспоминаний. Мы расстались с ним так же, как и познакомились — совершенно случайно.

В октябре Таня ушла из борделя и уехала обратно в Иваново, вместе с мамой и братьями. Она захотела поменять свою жизнь, в очередной раз. Начать ее заново — там, где эта жизнь когда-то возникла.

Тем вечером я провожал ее. Мы стояли на платформе, сырой и пустой. Таня крепко обняла меня, поцеловала и сказала: "Не пропадай опять на шесть лет". Когда поезд тронулся, она помахала мне из окна рукой.

А через несколько дней я поехал к Ане, в Питер. На нашу четвертую встречу.

Глава 16

Октябрь в том году в Москве выдался удивительно теплым и сухим. Желтые, красные листья усеивали дороги и аллеи, один за другим отключались фонтаны, а в воздухе продолжало пахнуть чуть сырым, но все же летом. Прогуливаясь вдоль канала, я наблюдал купающихся — и прохладным утром, и свежим вечером. Солнце в закат садилось медленно, алея на раздевающихся людях, и на раздевающихся деревьях. Придя домой, я подолгу стоял у окна, глядя в осенний вечер, вдыхая осенний воздух, втекающий в открытую форточку. Я прикладывал лоб к оконному стеклу — стекло было холодное и тем приятное.

"А у нас в Питере дожди. Не забудь взять зонтик" — написала Аня за день до моего приезда.

Но зонтик я все-таки забыл. Вечерело, мелкие гулкие капли летели с неба на землю — свет фонарей на вокзале был смазан этим обволакивающим, типично питерским дождем.

Кто-то тронул меня за руку. Я повернулся. Рядом под зонтом стояла Аня. Она улыбалась.

Мы доехали за сорок минут. Я пытался в сумерках, сквозь залитое дождем окно автобуса разглядеть места, мимо которых мы проезжали, но видел лишь свет фар, темные лужи, гнутые очертания деревьев.

Выйдя из автобуса и пройдя сквозь ряд домов, мы остановились у девятиэтажного здания. Это было общежитие. Анин номер располагался на восьмом этаже, в конце длинного коридора с обшарпанными стенами. Зайдя внутрь, я оказался в крохотной прихожей с ванной и туалетом. Отсюда можно было попасть в две комнаты, одна из которых была комнатой Ани. Сняв верхнюю одежду и обувь, мы зашли. Аня закрыла дверь, включила верхний свет. Потом повернулась ко мне.

— Вот здесь я и живу, — сказала она.

Комната была небольшой. Напротив двери располагалось окно, довольно огромное для комнаты такого размера. Оно было задернуто тюлевыми занавесками. В углу, на подоконнике стоял горшок с кактусом.

Я сразу же вспомнил фотографию, которую Аня присылала мне весной. Посмотрел налево — над заправленной кроватью висела географическая карта России. Рядом с кроватью стоял большой шкаф для одежды. Одна из створок его дверей была зеркальной. Между шкафом и окном висела небольшая картина: на ней толстый и полосатый кот ел бутерброд.

На столе у окна располагался компьютер, канцелярские приборы, бокс для дисков, лежали тетради, разные бумаги. Обычный рабочий беспорядок. На черном кресле-вертушке высилась стопка книг. На пол, покрытый ковром, упал исписанный тетрадный лист.