Совьетика

Таким был мой первый в жизни сознательный политический шаг. В возрасте, когда некоторые другие девчонки, выдавливая из носа перед зеркалом прыщи, неумело красят губы да гадают на ромашках, любят ли их такие же прыщавые пацаны, Алла и я думали о будущем социализма. Мы пытались решить для себя, как мы сможем продолжить дело, которому посвятил свою жизнь наш герой…

… После школы я приходила домой, где меня уже ждала тарелка горячей гречневой каши. Я переодевалась (терпеть не могла сидеть дома в школьной форме!) и начинала есть и что-нибудь читать. Большая часть остатка дня проходила за чтением (в зависимости от погоды – и на улице); к вечеру, пообедав рисовым супом и печеной картошкой, я садилась делать уроки. С работы приходили мама и Шурек, рассказывали о своих новостях. После обеда включали телевизор. Смотрели фильм, в 9 вечера в программе «Время» слушали о том, как рабочие какого-нибудь завода перевыполнили план (не о том, сколько голов сегодня отрезали в Чечне и скольких детей изнасиловали маньяки!) Около 11-и ложились спать.

И так – каждый день, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год… Много лет подряд. Казалось, что ничего не происходило. Было даже скучно. И именно поэтому я так стремилась в Африку – потому что вокруг не было революционеров, и в революциях не было нужды! По радио время от времени объявляли, что по многочисленным просьбам трудящихся то вводят бесплатные школьные учебники, то снижают цены на ряд потребительских товаров, то продляют декретный отпуск… Одним словом, мы элементарно зажрались!

Только теперь, когда нет Советского Союза, стало так «весело», что наконец понимаешь всю великую мудрость слов: «Счастье – это отсутствие несчастья»…

– Счастье – это когда мы с мужем просто по субботам под руку ходили на базар,- считает сегодня Алла. Ее муж, став безработным, повесился в «золотые» ельцинские годы, когда их малышу было всего 3 месяца….

…Как же трудно втиснуть в несколько страничек целых десять лет жизни – лет, в которых было столько всего…

Отчетливо помню почему-то предновогодний вечер 1979 года – на пороге нового десятилетия. Он запомнился мне гораздо больше, чем пресловутый миллениум. Это была первая на моей сознательной памяти смена десятилетий – и минут за 10 до Нового года я вышла на террасу, посмотрела на горевшие вдалеке за рекой красные огоньки нашего цирка и подумала: «А какими-то будут они, восьмидесятые?» На душе почему-то было тревожно, хотя видимых причин для тревоги не было. Ничто не предвещало того, что произойдет с нашей страной к концу того нового десятилетия. Не считать же знаком этого такую ерунду, что из продажи временно пропали шоколадные конфеты! Обычно мы их вешали на елку, а в том году не смогли найти. Москва готовится к Олимпиаде, объясняли нам, и поэтому делаются запасы. Ну что ж, конфеты – не хлеб и не молоко. Не предмет первой необходимости. Когда сегодня горлопанистые «демократы» описывают «ужасы советской жизни», «пустые прилавки» и «дефицит», такое чувство, что мы с ними жили в разных странах! Да, был дефицит: ковры, хрусталь, импортные вещи. Да, было трудно получить квартиру – но зато их давали семьям совершенно бесплатно! А квартплата была таким мизером, что если рассказать об этом западным гражданам, они просто не поверят.

«Реальная обеспеченность доходов населения гарантируется стабильностью государственных розничных цен на основные предметы потребления и снижением цен на отдельные виды товаров по мере создания необходимых условий и накопления товарных ресурсов. Индекс государственных розничных цен в СССР в 1974 составил 99,3% по отношению к 1965. В течение длительного времени не меняются ставки квартирной платы (с 1928), а также коммунальных и транспортных услуг.», «В бюджете семей рабочих и служащих квартплата в среднем составляет около 1%, а вместе с коммунальными услугами – примерно 4%, в то время как в промышленно развитых капиталистических странах расходы трудящихся на жильё составляют в среднем около 1/3 семейного бюджета и имеют тенденцию к повышению» . Надо ли к этому что-то добавлять?…И это не слова – мы теперь сами, к несчастью, имеем возможность сравнивать .

Да, я помню очереди. Не смертельные. Пустые прилавки на моей памяти я увидела только во времена Горбачева – как и талоны на мыло и водку. В моем детстве никто не голодал, продуктов было достаточно, причем настолько дешевых, что люди покупали зачастую больше, чем им нужно, а потом эти излишки либо выбрасывали, либо копили (у переживших войну наших бабушек сильно было чувство необходимости создания дома запасов на черный день). Да, сыра или колбасы в магазинах было 2-3 сорта, а не 25. Но что лучше: 2-3 сорта, которые всем по карману – или сегодняшние «полные» прилавки, на которых портятся красная рыба и икра потому что люди не могут себе позволить такую роскошь? Господа «демократы», да вы начните продавать эти деликатесы по советским ценам – и ваши полные прилавки опустеют в миг!

Ни для кого не было секретом, что дефицит возникал потому, что торговые работники прятали вещи и продавали их знакомым или нужным людям или же «из-под прилавка» – втридорога. Сейчас об этом не любят вспоминать, пытаясь приписать дефицит тому, что при социализме якобы производилось недостаточно. Разве ж на всех жуликов напасешься! В начале перестройки пытались нам внушить, что это якобы следствие низких зарплат продавцов. Так что, если вору повысить зарплату, он красть перестанет? Такие же аргументы нам приводили те же самые «прорабы перестройки» и в отношении медработников: вот, мол, если бы им платили как на Западе, да тогда б они…

Ну и что, стали они от этого лучше сегодня, когда бесплатной медицины у нас фактически больше не существует, а «гуманные» самопиарящиеся журналистики в прессе регулярно умоляют «благотоворителей» собрать деньги на операцию больным детям, которые иначе обречены? А тот, кто это говорил – бывал ли он в полуразрушенной лучшей в стране ирландской детской больнице, где детям время от времени по ошибке вырезают здоровые органы? И видел ли он, как лечат врачи кубинские – при все нехватке медикаментов из-за блокады и на свои социалистические зарплаты?

К слову, меня лично колбаса никогда не волновала. Единственное, за чем я была готова стоять в очереди – это за бананами. Они действительно были редкостью – и потому мы их так обожали, что при возможности накупали сразу килограмм по 5. Но если бы мне предложили выбирать между возможностью есть бананы каждый день и бесплатной медицинской помощью и образованием для населения и отсутствием в стране массовой преступности, думаю, не надо вам объяснять, какой бы я сделала выбор… Да пусть убираются со своими бананами! И «Пепси» пусть не забудут захватить в придачу!

*****

…Весной 81 года, когда мне было 14 лет, меня приняли в Комсомол. Если в пионеры нас принимали всех вместе, то прием в Комсомол был делом индивидуальным. И брали в него, вопреки тому, что теперь пишут, не всех. Жору, например, не взяли. Сначала твою кандидатуру утверждали в школе, потом принимали – после индивидуальной беседы с тобой – в райкоме Комсомола. Меня приняли в марте – как раз тогда, когда начал свою голодовку протеста со смертельным исходом в далекой Северной Ирландии Бобби Сэндс…

Когда в Дерри произошло Кровавое воскресенье, мне было 5 лет. Северная Ирландия, или «Ольстер», как у нас ее именовали (мы не знали тонкостей местной фразеологии: Ольстером Северную Ирландию называют только ее некоренные жители-протестанты),отложилась в моем подсознании с раннего детства как одно из самых мрачных мест на нашей планете. Из телерепортажей в новостях и в «Международной панораме»помню звуки стрельбы, бегущих и кричащих людей, бросающих в армейские броневички бутылки с зажигательной смесью (именно так их называли у нас, а не «коктейлями Молотова»)… Помню, как пытаясь понять, что происходит в Ирландии вообще, я читала переведенные на русский язык ирландские детские книжки вроде «Лошадиного острова» Эйлис Диллон или «Голуби улетели» Уолтера Маккина. Советские переводы были хороши еще и предисловиями, в которых подробно объяснялась история данной страны и символические образы в книге, которые можно понять, только зная ее. Именно из такого предисловия к детской книжке узнала я впервые о кельтских вождях, об ирландских монахах и о зверствах войск Кромвелля, о Великом Голоде и об эмиграции, о таких народных ирландских песнях, как «Четыре зеленых поля», и об ИРА…