Волшебная сказка Томми

— Все путем, — сказал я, вспомнив еще одно американское словечко.

— Давно тебя не было, — продолжал он.

Кажется, его звали Бред, или Чад, или как-то еще — односложно и очень по-американски.

— Да уж, давненько. Я только сегодня из Лондона.

— Решил сразу пойти оттянуться? — Он улыбнулся.

— Ага. — Я улыбнулся в ответ. Он мне нравился. Интересный. Эспаньолка, бритая налысо голова, колечко в брови, футболка с отодранными рукавами, татуировка на правом предплечье — разноцветный дракон. Такой грубоватый дрянной мальчишка. То что доктор прописал.

— А совсем вечером что собираешься делать? — Вот как все просто.

— А ты?— Я решил флиртануть по-серьезному.

— А я, вероятно, с тобой. — Он рассмеялся. — Угостить тебя пивом?

Его смена заканчивалась ровно в полночь. Я дожидался его, пил пиво, общался с народом. Мне даже не верилось, что все пошло так замечательно прямо со старта. Пиво пилось на удивление легко. Бар потихонечку заполнялся. Лондон и все, что с ним связано, отступило куда-то вдаль. Как будто все это было совсем в другой жизни, сто лет назад. А ведь я прилетел в Нью-Йорк только сегодня, и сегодня же утром — вот что мне нравится в путешествиях: если действительно постараться, можно столько всего упихать в один день, — Чарли с Финном пришли пожелать мне счастливого пути, а вчера вечером я с совершенно невинным видом врал Бобби и Сейди про Индию. Но теперь все казалось таким далеким, на что я, собственно, и надеялся.

Разве это так плохо, когда тебе хочется отдохнуть от людей, которые по-настоящему тебе дороги? Путешествия, как известно, расширяют кругозор. И еще они переключают внимание. Именно этим я и занимался — на самом деле. Просто переключался и расширял кругозор. Пиво, приятные беззаботные разговоры, флирт и Бред (да, его звали Бред) — это были лишь средства для переключения внимания, а таблетки, которые я непременно употреблю чуть позже, безусловно, расширят сознание, а заодно и кругозор.

Моя жизнь продолжалась уже без меня. На другом континенте, где меня сейчас нет. Но она никуда не исчезнет, когда я вернусь. Я обязательно вернусь. Но сейчас у меня есть какое-то время, чтобы придумать себя заново. Сегодня я просто мальчик в баре, ничем не связанный и не стесненный, у меня нет бывшей девушки и вроде как бой-френда с сыном, меня не мучают мысли о собственном ребенке (мысли, похожие на ноющую боль), мне не страшно, что скоро мне будет тридцать, а я все еще не такой, каким мне хотелось бы быть. Хотя бы сегодня, хотя бы сейчас я именно тот, кем мне хочется быть, — пьяный отвязанный мальчик, который пришел оттянуться в бар и сразу же снял себе парня.

22. Завтра все будет так же, на самом деле

У меня не было времени оценить огромную мягкую кровать, что ждала меня в «Мерсере». В том смысле, как на ней спится. Я сидел на ней, вставал на колени, лежал грудью на краешке, но так, чтобы нормально лечь и закрыть глаза, — как-то не склалось.

Но зато мне удалось полежать в ванне. Вместе с Бредом и еще одним мальчиком по имени Питер, которого мы подцепили на выходе из клуба. Я не помню, какого именно. Их было много. Когда у Бреда закончилась смена, мы очень даже неплохо прошлись по окрестным заведениям. Питер стоял на пороге и уговаривал охранника пропустить его бесплатно, потому что он должен быть в списке диджейских гостей. Его английский акцент привлек наше внимание, и мы предложили ему пойти с нами, и он согласился.

Питер учился в нью-йоркском кинематографическом колледже и ужасно скучал по дому. Он был рад познакомиться с соотечественником в моем лице, ведь со мной можно было поговорить о любимой Англии, и плюс к тому я остановился в роскошном отеле, и у меня в номере был мини-бар — настоящая сокровищница для бедного студента. Ему было двадцать два года, и хотя он одевался в стиле свободных художников из деклассированных элементов, у него была очень хорошая и аккуратная стрижка (слишком хорошая и аккуратная для представителя нищей «богемы») и чересчур утонченное лицо, и когда он рассказывал о себе, то говорил про «загородный дом» и что его «вышибли из универа», и все это изобличало мажорского мальчика из приличной семьи — слегка подпорченный продукт либерального образования (Бидейлз-скул*) и родителей, занятых, видимо, только собой и не утруждавших себя воспитанием сына. У него были светлые волосы и очень белая кожа. По сравнению со смуглым Бредом мы с Питером смотрелись как две бледные поганки с легким голубоватым отливом.

* Привилегированная частная средняя школа в графстве Гэмпшир, под Портсмутом, в часе езды на поезде от центра Лондона.

Мы замечательно провели время. Закинулись ешками, но вместо того, чтобы завалиться в клуб и танцевать до утра (все-таки был понедельник, а понедельник — везде понедельник, даже в Нью-Йорке), мы поехали ко мне в отель и просто сидели, болтали, рассказывали о себе, иногда танцевали под какой-нибудь диск (я привез с собой несколько штук), целовались и нежились в ванне, и все было красиво, пристойно и очень невинно, как иной раз бывает под экстази, когда грубая сексуальная чувственность сменяется тонкой чувствительностью, которая даже в чем-то приятнее секса. Я так делаю периодически, а потом всегда забываю, как это здорово. Забываю до следующего раза. Мы вместе переживали приход и поэтому открылись друг перед другом и делились друг с другом самым сокровенным — без стеснения рассказывали о себе, о своих чувствах. Мы рассказывали такое, чего никогда не рассказали бы никому, если бы не были под кайфом — ну, разве что самым близким, проверенным людям, — но никто не боялся, что собеседники злоупотребят этим предельным доверием, потому что они доверялись тебе точно так же. Мы обнимались и говорили, как это классно, что мы все встретились и провели вместе эту волшебную ночь.

Экстази — это действительно волшебная штука. Она не зря получила свое название. Ты и вправду впадаешь в экстаз, тебе весело и хорошо, ты ощущаешь себя живым и настоящим, и даже если тебя уносит куда-то не туда, все равно это не страшно, потому что ты чувствуешь себя в безопасности. Теперь между мной, Бредом и Питером всегда будет особая связь. Даже если мы больше уже никогда не увидимся. Мы были полностью обнажены — и в физическом, и в эмоциональном смысле. Мы разговаривали, и смеялись, и просто молча лежали в объятиях друг друга. Это было прекрасно. Кстати, сама кислота была очень неслабой — еще одно преимущество Нового Света наряду с мощным напором в водопроводных трубах.

Где-то ближе к пяти утра я решил, что мне уже просто нет смысла ложиться спать. Через два часа мы встречаемся с Джулианом в холле. Полтора часа сна — это мало. Тем более что я бы вряд ли заснул. Да, мне было сонно, после ванны (принятой неоднократно) меня разморило, но я знал, что заснуть все равно не получится. Перемена часового пояса, возбуждение от ешек, тревога, что вдруг я просплю, — все это вместе никак не способствовало здоровому крепкому сну. И потом, я же знаю, как это бывает. Даже если бы мне удалось задремать, я бы проснулся значительно более мутным и невменяемым, чем как если бы вообще не спал. Также меня угнетала мысль, что надо будет идти на работу, и выслушивать жизнерадостную болтовню Джулиана (Джулиан был типичным «жаворонком»: не самое приятное общество для человека, ведущего ночной образ жизни, и уж тем более — в семь утра), и бодриться, и делать вид, что я замечательно выспался, а не колобродил всю ночь под воздействием забойных наркотиков класса А. Но не сказать, чтобы она угнетала меня так уж сильно. Вот, кстати, еще одно дивное свойство экстази: малоприятные житейские мелочи типа того, что ты жутко устал, а тебе надо рано вставать и идти на работу, вдруг начинают казаться такими ничтожными и незначительными по сравнению с тем, что ты чувствуешь в данный момент, после того как проник в самую суть бытия и разглядел то, что действительно важно.

Питер отрубился. Ну, хоть кто-то использовал кровать по назначению в качестве спального места! Мы с Бредом долго смотрели на него спящего, стоя на коленях у кровати. Он улыбался во сне, как будто его спящее тело все еще радовалось замечательной ночи, случившейся у него сегодня. Он казался совсем-совсем мальчиком. Лет двенадцати, не больше. Я вдруг подогнался, что вот сейчас я оставлю его и пойду на работу, а горничная, которая придет убираться, еще чего доброго подумает, что я педофил, — но подгон быстро прошел. Я смотрел на него, и мне хотелось его защитить, уберечь от всего нехорошего — этого человека, которого я видел в первый раз в жизни, маленького ребенка, потерявшегося в большом плохом городе. Слава Богу, что мы успели его похитить. Кто знает, чем бы закончилась для него эта ночь, если бы нас не случилось поблизости?