Волшебная сказка Томми

И вот малыш спит...

Мы с Бредом остались вдвоем. Мир уже не бурлил и не искрился, а тек тонкой струйкой, возвращаясь в нормальное состояние, хотя лично я затрудняюсь определить, что такое нормальное состояние мира. Ночь приближалась к концу, действие экстази истекало, а вместе с ним истекала и наша невинность. Мы сумели поймать самый правильный момент, когда уже возвращались к кондиции озабоченности (я имею в виду сексуальной), но еще не утратили эту невообразимую суперчувствительность, пробужденную кислотой, и поэтому, когда его губы смыкались на моем члене или когда его член проникал мне в рот, это было потрясно — мы взяли все самое лучшее от обоих миров.

Бред, к сожалению, оказался истинным сыном нации маньяков, помешанных на гигиене. Честное слово, как только он кончил — если вообще не в процессе, — он сразу же включил душ. Прошу заметить: мы неоднократно лежали в ванне (как минимум раза четыре) и все равно приняли душ после секса. Я в общем-то не собирался, но Бред посмотрел на меня как на последнего идиота, и мне пришлось принимать душ вместе с ним. Хотя я действительно не понимаю, что здесь такого?! Почему надо сразу бежать под душ?! Мне нравится, когда у меня на коже остается сперма. Нравятся ощущения, когда размазываешь сперму по животу, и она засыхает, и кожа стягивается, и напоминает тебе целый день о приятных минутах.

Проснись и пой

Из-за капитального расстройства биоритмов, связанного с перелетом через несколько часовых поясов, Джулиан проснулся часа три назад и когда мы с ним встретились в холле, был отвратительно бодр и весел.

— Доброе утро, Том! И какое прекрасное утро! Ты уже был на улице? Я проснулся пораньше и сходил прогуляться до Эпицентра взрыва*. Зрелище невероятное, по телевизору все не так. Не передает даже сотой доли. Это надо увидеть в живую! Я там разговорился с одним полисменом — прошу прощения, с копом, — и он мне сказал, что там, под землей, до сих пор горит. Чтобы потушить все очаги возгорания, потребуется еще несколько лет. Представляешь?! Это потрясающе!

* Название части Манхэттена на месте разрушенных в результате террористических актов 11 сентября 2001 года небоскребов Центра международной торговли и соседних зданий.

Джулиан продолжал в том же духе, а я удивлялся его безграничному неукротимому энтузиазму, которому все нипочем. Даже трагедия 11 сентября. Это не значит, что Джулиан — человек циничный и равнодушный, из той категории людей, которые живут под девизом «Кого ебет чужое горе?». Нет, вовсе нет. Просто он относится к жизни с таким неуемным восторгом, с таким экстатическим оптимизмом, что его жизнерадостность не прошибает ничто. Или, может быть, это был своего рода защитный барьер, чтобы оградиться от всего грустного и плохого. Я уверен, на самом деле Джулиан имел в виду: «Блин, я сходил к Эпицентру взрыва. Я в таком потрясении. Это действительно страшно». Но он никогда так не скажет. Он же у нас оптимист. Однажды меня попросили описать его в двух словах. Я надолго задумался и в конце концов определил его как «истеричного жизнелюба».

Но в это конкретное утро он был все-таки чересчур истеричным и явно не в меру жизнелюбивым, а мне, как вы знаете, было мутно и вяло, поэтому я извинился, сказал, что забыл кое-что в номере, и поднялся к себе. Бред уже одевался и готовился к выходу. По вечерам он работает в баре, а днем подрабатывает официантом в одном ресторане в Ист-Виллидж. А вообще он актер. — Бред, у тебя не осталось кокса? Вчера вечером, перед тем, как закинуться ешками, мы втянули по паре дорог. Я уже понял, что мне надо взбодриться — причем радикально и очень быстро, — иначе я просто не выдержу общения с Джулианом, если он собирается продолжать в том же духе. (Как говорится, если не можешь победить врага, присоединяйся к нему.) А единственный способ взбодриться — это принять рафинада.

Как это обычно бывает, когда народ собирается в студии на раннюю съемку, все тормозили и сонно бродили из угла в угол, и только я один носился электровеником. Бред отсыпал мне очень даже неслабую дозу, так что вштырило меня сразу, и я распаковал и установил необходимую аппаратуру в рекордно короткие сроки. Не обошлось и без драм, потому что нам не подвезли часть костюмов, и мы опасались, что их не успеют доставить до того, как появится госпожа Будущая Звезда — лично мне ее имя не говорило вообще ничего, но, как выяснилось, она играла в каком-то там супер-пупер блокбастере, который уже две недели занимает в американском прокате первое место по кассовым сборам, — и тогда может выйти большой скандал, потому что отсутствие обещанных туалетов от Гуччи вряд ли обрадует нашу почти уже звездную модель (как стращала побледневшего стилиста ее агент). Я так думаю, задержка костюмов была связана с тем, что съемки назначили на время, когда все нормальные люди еще спят, и сотрудники модельного дома Гуччи, отвечающие за «рассылку изделий» (еще одна фраза из сферы модельного бизнеса, которая всегда меня радует), наверняка еще даже не встали, не говоря уж о том, чтобы со всех ног мчаться в офис и приступать к исполнению своих обязанностей. Компромисс был достигнут, когда агент придирчиво рассмотрела все имевшиеся в наличии костюмы и сказала, что сразу же с ходу попробует склонить свою подопечную к Николь Фари или Миу-Миу, а если те вдруг покажутся ей недостаточно яркими и красочными, тогда — к Синтии Роули. Таким образом, она, может быть, и не заметит отсутствия Гуччи и не обрушит на нас свой гнев, и мы будем жить. Уф! Вот и счастье.

Даже под действием коктейля из недосыпа, постэкстазического уплывания резкости восприятия, кокаинового бодряка и расколбаса от крепкого кофе мне все равно было странно, что три взрослые женщины без явных признаков психических отклонений — агент восходящей звезды, студийный стилист и редактор моды из журнала — напрягаются по такому пустячному поводу в половине восьмого утра, и особенно если учесть, что у мисс Первое Место По Кассовым Сборам есть выбор из сотни нарядов, не меньше. Театр абсурда как он есть. Но я счел за лучшее промолчать и не высказал своего крайнего недоумения. Джулиан, который панически боится любой конфронтации, тоже не стал комментировать происходящее и неожиданно первый раз в жизни проявил интерес к макияжу и принялся увлеченно обсуждать «образ» сегодняшней модели с мальчиком-визажистом. Меня это развеселило, потому что обычно весь «образ» модели в понятии Джулиана заключается в том, чтобы направить ей в глаза основной свет и тем самым придать им искристости, а потом сразу сорваться обратно в отель и засесть в баре с коктейлем.

Именно по этой причине работать у Джулиана было легко и приятно: фотография не была его страстью, и он не стремился достичь совершенства. Хорошо освещенный снимок с нормальной резкостью и кадровкой по центру, без дефектов и пятен — больше ему и не требовалось. Я разговаривал с другими помощниками фотографов, и они рассказывали всякие ужасы о перфекционизме своих начальников и сверхурочной работе, которая для них больше правило, чем исключение. Джулиан в этом смысле был просто золото, а не начальник. «Быстренько сняли, и по домам» — мне очень нравился такой подход. Иногда, когда я видел, что модель явно способна на большее или что при минимальных затратах усилий общий вид снимка можно было бы сделать значительно интересней, я покидал студию с чувством легкого неудовлетворения, которое, впрочем, быстро проходило. Джулиан — сам себе Джулиан. Его фотографии — это его фотографии, и если меня вдруг пробило на креативность, я всегда могу взять домой камеру и унять творческий зуд в нерабочее время. Раньше я так и делал, но в последнее время уже не делаю. Вернее, делаю, но очень редко. То ли я стал ленивее с возрастом, то ли за годы работы у Джулиана заразился его пофигизмом, то ли меня утомила его благодушная ординарность. Пару раз я брал камеру, чтобы зафотать Сейди. Она — замечательная модель, потому что раскрепощенная и естественная. И не только когда ее фотографируют, а вообще по жизни. Моя самая любимая фотка Сейди — когда она сидит на унитазе, подпирая ладонями лицо, и задумчиво смотрит в пространство. Локти стоят на коленях, джинсы и трусики спущены до лодыжек. Дверь ванной распахнута настежь. Еще у меня есть несколько замечательных снимков Финна. Он очень фотогеничный (как у нас говорят, камера его любит) и обожает фотографироваться. Иногда я снимал и интимных партнеров, которые соглашались позировать «без всего». Это так здорово и приятно: фотографировать обнаженного человека, тело которого знаешь близко. Обычно, когда я снимал обнаженную натуру, я тоже был полностью голым, и поэтому люди на снимках получались раскованными и, опять же, естественными. Индию я тоже фотографировал обнаженной, но потом сразу сжигал почти все фотографии. Потому что, когда я рассматривал эти снимки, я видел не свою девушку, а профессиональную фотомодель, которая за годы работы перед камерой изучила все тонкости мастерства. Я сохранил только те снимки, на которых она не модель, а живой человек. Но таких было мало.