Молчащий

Любимой игрой Маймы была «ловля быков», для которой даже у четырёхлетнего мальца в стойбище имелся аркан из настоящей оленьей кожи.

Пока мальчишки-пастухи ловили этими арканами ребятишек, изображавших оленей, а те, подняв над головами рога, убегали от преследователей, Майма стоял в стороне. Презрительно улыбаясь, наблюдал за визжащими, хохочущими сверстниками и малышнёй. В игру вступал лишь тогда, когда «оленей» оттесняли к загону. По правилам игры — всё как в жизни! — должен быть один строптивый бык, который прорывается сквозь кольцо пастухов, и его долго не могут поймать. Наконец, ловят. Набросив на ногу мальчишке аркан, дёргают его, укрощая непокорного, свободолюбивого «оленя». А двое маленьких пастухов бьют его для вида арканами или хореями: не своевольничай, дескать, покорись. Вот тут-то и наступал час Маймы. Он, хозяин настоящего стада, всегда сам приручал своенравных, лупил по-настоящему, с таким наслаждением, что мальчишка-«бык» извивался, корчился от боли...

Майма вздрогнул. Зачем ему эти воспоминания детства? Что было, того не вернёшь... Майма оглядел своё крохотное стойбище. Разве таким оно было прежде?.. И он снова пожалел о том, что отец отпустил пастухов, дал им оленей... Ему казалось, что Мерча всегда был слишком добр к голодранцам. Будь он, Майма, безраздельным хозяином, эти нищие псы разве посмели бы думать о новой жизни?..

Майма опять вздрогнул. В последнее время стоит ему опуститься на нарту, задуматься, как тут же начинает мерещиться, будто кто-то подкрадывается к нему сзади, подслушивает его мысли. Но кто может подслушивать здесь, среди тишины и безмолвия? Здесь он недосягаем!

— Вот мои сторожа! — Майма взглянул на горные вершины. Крутые сумрачные плечи их смыкались на всех четырёх горизонтах. — Некого мне бояться. Я здесь хозяин! Все-гда и над всеми.

Он встал и направился к стаду.

Илир задыхался от радости. Впервые за долгое время он стоял на чистой, живой земле. Не опостылевшую поганую нарту видел у своих ног, а сверкающий, нетоптанный снег.

Тело было лёгким, невесомым, руки и ноги — сильными. Мальчик перебегал от одной кучки оленей к другой, ловко направляя стадо к подножию горы. К тем животным, ноги которых застряли в расщелинах между камнями, подходил медленно. Ласково упрашивал быть осторожней и ждал, когда они выберутся. Нельзя торопить животное, оно может испугаться, и тогда беда: рванётся, тонкая нога его хрустнет, и...

Когда стадо оказалось на безопасном месте, Илир сел на камень и улыбнулся. «Теперь хозяин поймёт, что я ему нужен. Нужен для дела. Как тогда, у Капкана Злых Духов. Может, разрешит пасти оленей... Станет кормить».

Даже самый несчастный человек всегда сумеет отыскать уголок, где можно развести костёр надежды, чтобы отогреть возле него заледеневшее в обидах сердце. Сирота тоже зажёг этот огонёк и поверил в него.

— Илир!

Грозный окрик подбросил мальчика. Он не услышал, как подошёл хозяин.

— Перегони стадо на другой берег. С нынешнего дня ты будешь Грехами Живущим! Бегом! — Майма насмешливо улыбался, разглядывая Илира.

Радостный, Илир бросился к оленям. Сгуртовал их. И, покрикивая, заметался от одной группки к другой, направляя их в речку.

Майма не спеша направился следом. Увидел, что мальчик перешёл на шаг, заорал гневно:

— Эй, Грехами Живущий, быстрей! Видишь, важенки отбились?

Илир кинулся выравнивать стадо. На другом берегу Майма, точно собаку, окликнул сироту. Поманил рукой. Потный, побледневший, мальчик замер перед хозяином, широко расставив ноги, чтобы не упасть от усталости. Майма скривился. Вечерами, снимая кисы с уснувшего Хона, он видел другие ноги — высохшие, со сморщенной кожей. Когда притрагивался к ним, боялся, что сыну больно; И никто не знал, как было больно ему, отцу.

— Почему олени расползлись по пастбищу?

— Я устал.

— Ты же сказал, что бегаешь быстрей, чем собака?

— Я не могу бегать целый день.

В голосе сироты Майма уловил не только усталость, но и ненависть. Он подошёл ближе и прошипел:

— Ты будешь бегать весь день! Все дни. И ещё... я не хочу слышать твоего голоса!

— Как?!

— Теперь ты должен молчать. — Майма понимал, как нелепо требование, но хозяину достаточно и волчьего взгляда этого щенка. Не хватало ещё слышать его упрямый голос. — Я буду бить за каждое слово. Вот так!

И не успел мальчик отскочить, как удар аркана свалил его. Катаясь по снегу, Илир не кричал от боли. Он корчился в судорогах, зажимая рот кровоточащими ладонями. Как ушёл хозяин, мальчик не слышал. Ему было страшно. Великая Яминя забыла о нём. Она не видит его!

Илир приподнялся на локтях и посмотрел вокруг. Тихо, пусто. И больно. Очень больно. Мальчик понял, что так будет всегда. Хозяин никогда не станет добрым. И никто не поможет.

«А голубые великаны? — вспомнил Илир. — Им можно верить. Нужно только подождать, и сердце, скрытое в скалах, скажет, что делать. Ведь где-то есть хорошее, есть хорошие, добрые люди... Вот бы отыскать их... Как жаль, что те, с Красной нарты, не могли взять меня с собой... Но может, они придут? Может быть, Яминя сжалится над сиротой и укажет дорогу к стойбищу Маймы?..»

Он устало вздохнул. Лёжа на животе, с тоской смотрел, как далеко, по склону горы, бежали куда-то тени облаков — собаки Земли, дети Солнца. Никогда им не бывает больно, потому что у них нет хозяина; они могут уйти, куда хотят. Даже в новую жизнь, к Красной нарте!..

Давно наступила ночь, но Илир не спит. Очень болят ноги. И особенно — лицо, рассечённое арканом от щеки до подбородка.

Стало холодно. Мальчик натянул повыше рогожный мешок. Только тепла от него мало.

Илир вздохнул и повернулся на бок. Так лучше, ветер не трогает рану. «Что делать?» — спросил у него. Прислушался. Но голос матери, который всегда звучал в ушах во время таких разговоров, молчал. Видно, й она не знала, чем помочь сыну.

«Убегу отсюда. Завтра же! — решил мальчик. — А куда? Я не помню дорогу... Вперёд?»

Впереди были горы. Таинственные голубые великаны с живыми сердцами.

Мальчик сполз с нарты, поднял голову. Горы величественно возвышались в ночи.

— Вы добрые... помогите мне, — зашептал Илир.

Постанывая от боли, пополз, с трудом подтягивая тело

закоченевшими руками. Малица на животе разодралась, оставляя на снегу шерсть и клочья гнилой шкуры. Можно было подняться и идти, но Илир не хотел вставать. Он принесёт голубым великанам своё горе, не расплескав его, не потеряв самой малой капельки. Большие каменные люди примут его, утешат, посадят рядом, расспросят и приласкают. Только бы добраться до них!

И Илир полз. Над далёкими горами сияло голубое переливающееся зарево, оживляя сонные вершины. Мальчик верил, что там, в глубине хмурых и холодных скал, действительно живут сердца великанов. А может, горит костёр и вокруг — добрые существа, любящие друг друга, красивые. Плохих не примет такой огонь. Он не подарит им тепла, и они не отдадут ему своего. Потому что у них его нет.

Илир полз к пылающим сердцам, и чем дальше удалялся он от страшного чума хозяина, тем сильней становилась больная обострённая радость. Как затравленный зверёк, он время от времени оглядывался назад. Когда чум скрылся из глаз, Илир выдавил из простуженного горла радостный хрип. Кровь заледенела на щеках и подбородке. Руки и ноги онемели. Мальчик не чувствовал их. Тело тоже. Только когда острая боль полоснула по животу, он вспомнил о себе. Медленно, с трудом отрываясь от земли, поднялся. Весь перед малицы был в лохмотьях. Илир посмотрел вниз. Обидевший его камень торчал из снега окровавленным остриём. Мальчик лишь тупо взглянул на него и пошёл дальше. Вдруг горы закачались; Илиру показалось, что каменные великаны подняли головы и смотрят на него. Он заулыбался, потянулся к ним и со стоном упал лицом вниз.

Майма оттолкнул молодую жену и принялся разводить огонь сам. Руки его дрожали. Сухие тонкие прутики упали в золу, и он, подняв их, осторожно положил в слабое пламя.