Ярость

– Сводите их в Большой дворец, пусть лучше посмотрят там выставку императорского фарфора, а мне они зачем? Меня просто тошнит от мысли, что придется битый час разговаривать с этими старыми канальями!

– Да всего десять минут, и мы тут же уедем! – жизнерадостно заверил Микимаус. – Ну я вас очень прошу! Они мне еще в Штатах прожужжали все уши про то, что мечтают с вами познакомиться. Пусть посмотрят картины, а мы с вами пока пообщаемся. Мне так много хочется рассказать про наших общих друзей в Нью-Йорке, ведь мы не виделись больше года!

– Да, действительно, уже прошел почти год, – пробормотал художник.

Лукаво улыбнувшись, Микимаус продолжал:

– А я ведь не забыл, что вы большой поклонник хороших вин, и потому привез вам дюжину бутылок прекрасного «Кастэларэ». Вы должны помнить этот удивительный букет, еще по Риму…

– Я, конечно же, люблю итальянское вино… – удивленно произнес Георгий. – Но…

– Тогда вернусь через минуту!

Блаженно улыбаясь, Микимаус молитвенно сложил ручки и выскользнул за дверь, а Пепел устало махнул в его сторону рукой. Они с Соней направились в глубь дома.

– Какой настырный! – сочувственно заметила Соня. – Может, доверить Перро охранять ваш покой?

– Вы не поверите! – снова помрачнев, стал жаловаться Пепел. – Эти проклятые американцы насели и уже час одолевают меня своим вниманием, а по сути, нахально лезут в мою личную жизнь. Они мешают мне работать! Мне жаль тратить энергию на общение с пустомелями.

– Так гоните их прочь! – удивленно воскликнула Соня.

Пепел просиял лицом и радостно улыбнулся.

– Прекрасный совет. Решено. Я, конечно, давно знаю Микимауса, и он очень веселый малый, но решительно не понимаю, почему я обязан знакомиться с его коллегами по бизнесу.

– Вот уж действительно. А что такое «Кастэларэ»?

– Знал ведь, пройдоха, чем меня сразить – это один из моих любимых сортов «кьянти».

– Двойственная ситуация.

– И не говорите, – вздохнул Георгий.

Они прошли через анфиладу жилых комнат и оказались в большой прямоугольной зале со старыми, местами обсыпавшимися до дранки штукатурными стенами, скрипучим паркетом и свежеразмытой лепкой на высоком потолке. Вооруженные луками и стрелами, веселые круглощекие амурчики беззаботно порхали вокруг крюка для люстры. Самой люстры не было. Десять окон с потемневшими от времени дубовыми рамами пропускали в помещение мягкий поток уличного света. Комната была обставлена набором ампирной мебели с шелковой обивкой и золочеными пиками, между окон высились барочные зеркала, потолок подпирали пыльные пальмы в деревянных кадках, возле камина расположился круглый стол с мраморной столешницей, на стенах висели картины, а в углах громоздились пачки подрамников.

Георгий подошел к стойке с аппаратурой, вытащил из конверта пластинку и поставил диск на проигрыватель – мощный звук разнес по дому забойную танцевальную музыку. Георгий отрегулировал звук и радостно улыбнулся. Соня уселась к кресло. На столе перед ней стояло блюдо с виноградом и шахматы. Она жадно принялась уплетать ароматные ягоды и расставлять фигуры на доске. Дверь в дальнем углу комнаты раскрылась, и в комнату вошли Юрий и Наташа – старинные приятели Пепла еще по музыкальным экспериментам юности. Юрий, крепкий и коренастый, с мощной шеей и тяжелыми руками, казался ужасно неповоротливым и медлительным, но внешность была обманчива, так как давняя страсть к у-шу, когда нужно, делала его движения подобным молнии. Наташа, высокая и стройная, очень улыбчивая и веселая, составляла ему приятную противоположность.

Пыхтя от натуги, Микимаус втащил в комнату увесистую картонную коробку, извлек бутылку, вооружившись штопором, открыл ее, наполнил вином бокалы, а остальное сразу же перелил в старинный декантер.

– Прошу!

Присутствующие выпили по глотку.

– Прекрасное вино! – с восторгом воскликнула Соня. – Какой мягкий и фруктовый вкус! Немного отдает ежевикой или мне кажется? А я вот никогда не была в Италии. Мы с Тимуром собирались. – Тут она запнулась. – Да так и не собрались…

– Италия – родина всего прекрасного! – наставительно произнес Георгий. – Любой уважающий себя художник должен хотя бы раз туда съездить. Италия дала миру больше живописцев, чем скучные прибалтийские страны и прочие депрессивные земли, лишенные света и неспособные к пониманию красоты, вместе взятые. Нигде я не видел столько замечательной живописи, как в музеях Рима и Флоренции! А скульптура! Мы знакомы здесь только с копиями, а все подлинники находятся на виллах и в музеях Италии.

Микимаус аккуратно взял Георгия за локоть и, преданно глядя в глаза, стал умолять:

– Георгий! Они просто хотят пригласить вас участвовать в выставке русских художников, которая будет через полгода…

– Знаете, Николай, у меня нет работ даже для собственных коллекционеров, не говоря уже о музейных выставках! А групповые меня вообще не интересуют. Все мои работы зарезервированы на несколько лет вперед. Забудьте вы об этих людях. Давайте лучше выпьем еще вина.

– Георгий! – взмолился Микимаус. – Ну что мне для вас еще сделать?

– Что сделать? – задумался Георгий. – Мне нужно два костюма «Come de garson» из последней коллекции, размер S, черного и белого цвета.

– Вы шутите?

– Ничуть! Давайте сменим тему, – предложил Георгий. – Сонечка! Какая-то вы сегодня задумчивая.

Соня вспыхнула нежным румянцем до самых ушей.

– Знаете, я сегодня поняла, что не права, – тихо прошептала она.

– Вы о Тимуре?

– Да! Я бросила его в очень депрессивном настроении, и неизвестно, каких бед он теперь может натворить. Я знаю его и чувствую, что мне нужно вернуться, боюсь, как бы он не совершил чего-нибудь ужасного.

– Что же, может, вы и правы, – согласился Георгий. – Возвращайтесь сегодня же. Я знаю Тимура двадцать лет и очень люблю его. Он фантастически талантлив, но нуждается в постоянной опеке. Его нельзя оставлять без присмотра, нужно все время хвалить и позволять чувствовать свое лидерство, иначе он начнет добывать его самыми недозволенными методами.

– Знаете, наши отношения зашли в такой тупик, что мне еще сегодня казалось, будто я утратила к нему уважение. Он вел себя таким образом, что я постоянно плакала.

– Он просто очень гордый и самолюбивый человек. Что-то у него не получается.

– Да, я только сейчас поняла, как я его люблю, – прошептала Соня.

В прихожей зазвенел колокольчик, пес вскочил и, глухо ворча, понесся к дверям.

– Только не пускайте сюда этих американцев, – взмолился Георгий.

Наташа ушла и вскоре вернулась в сопровождении Горского. Куратор имел усталый вид, лицо его раскраснелось от жары, седая шевелюра была всклокочена, туфли в пыли. Горский бросил в кресло свой тяжелый портфель и заключил Пепла в объятия.

– Здравствуйте, Георгий, – устало произнес он, похлопывая хозяина дома по спине. – Здравствуйте, господа! Здравствуйте, Соня! – поприветствовал он компанию. – В городе жуткий ливень, а у вас здесь такая благодать, как на другой планете.

– Андрей Андреевич! – радостно вскочила с места Соня.

Совершенно неожиданно она обрадовалась появлению этого неряшливого человека. Близоруко щурясь, Горский надел очки и с жадностью стал осматривать незаконченную работу на мольберте:

– Обожаю вашу морскую тему!

– Спасибо. Что нового в городе, которого нет? – в ответ поинтересовался Георгий.

– Масса событий, – уставшим голосом сообщил Горский. – Не знаю даже, с чего начать.

– Начните с самого интересного.

– Боюсь, что мои новости скорее печальные.

– А что случилось? Закрылась галерея «Свинья»? – шутливо предположил Пепел. – Неужто вы остались без работы?

– На этот раз в точку. Только она не закрылась, а сгорела!

– Что вы говорите? – изумились собравшиеся. – Как? И кто же ее поджег? Неужели сам Дольф? Очередной рекламный трюк?

– Все не так весело, как вы предполагаете. Я бы сказал, что положение трагическое, и происшедшее не оставляет места для шуток – вчера вечером убиты братья Лобановы, бедняга Дольф получил тяжелые увечья, а сама галерея сожжена и уничтожена. Таковы вкратце новости из города, которого нет, – грустно закончил свой доклад Горский.