Таежная богиня

— Ну и как он на вкус? — рассеянно спросил Никита, отряхиваясь от снега. Он никак не мог понять, что с ним произошло. “Ну, пусть крыша поехала, но ведь не до такой же степени! Пусть полусон, полуявь... и все равно быть такого не может!”

— Да что-то не понял я твой напиток, вроде пощипало немного, но прокатилось и не согрело. Как ты такое пьешь?

— Да не пью я, это не мое, как ты не понимаешь, здесь был этот... гость, я его Армянином зову... — неожиданно сорвался Никита и понес какую-то ерунду.

— Ты кому баки заправляешь? “Гость”, “Армянин”, может, инопланетянин? В горах, знаешь ли, многие всякие объекты космические видят.

Никита взял пустую бутылочку, пощелкал по ней ногтем — стекло. Подошел к стулу, потрогал, сел на него, поерзал — нет, все нормально, стул как стул.

— Слушай, — глядя на чересчур озабоченного Никиту, начал Виктор, — выброси ты все из головы. И мой упрек по поводу коньяка забудь. В конце концов, твоя вещь, и ты вправе поступать с ней как хочешь. Мы ж с тобой не друзья, чтобы делить последнее.

— Да не мой это коньяк, Виктор, не мой, как ты не хочешь поверить! — закричал Никита, захлебываясь дымом.

— Верю, — тут же ответил тот. — Верю, только ты забудь об этом. И давай-ка чайку выпьем с моими корешками, а то что-то в брюхе нехорошо стало.

Взяв котелки, Никита вышел в пролом. Снежные хлопья с прежней ожесточенностью все летели и летели строго по горизонтали. Никите казалось, что это белые рваные космы Хад-хаде — “Старухи-Пурги” — неслись в лиловых сумерках, залепляя все, что стояло у них на пути. Речка была черной, как деготь. Вернувшись в вагончик, Никита не сразу обратил внимание, что Виктор лежит на лавке в странной позе, а по столу разбросаны аптечка, таблетки, пакетики, коробочки.

— Дай запить, Столица, — глухо проговорил Виктор, — что-то хреново мне стало.

— Подожди, у меня Но-шпа была, — бросился к своей сумке Никита.

— Да я уже... — с трудом выдавил Виктор, — ты лучше чай поставь.

“Может, это от “Арарата”?” — шевельнулась мысль у Никиты. Он с ненавистью посмотрел на бутылочку, потом перевел взгляд на стул и вдруг начал его ломать. Обломки он бросал в костер. От уничтожения одного из вещественных доказательств ненавистного визитера Никите стало немного легче.

— Ты вот что, — проговорил Виктор с большим трудом, — присядь-ка поближе. — И сам завозился на лавке, кутаясь в спальник. — На твоем месте я бы, наверное, так же поступил. — Виктор криво улыбался. — Скоро снег ляжет... Пока хватятся...

— Подожди, ты о чем?! — Никита начал догадываться, куда клонит Шатун, и его замутило.

— Слушай, Виктор, — начал было Никита, но тот закрутил головой и сморщился. — Лучше слушай. Тогда, в шестьдесят шестом, от вогула Прошки Лаплаха я случайно узнал, что эта самая карта находится у начальника геологоразведочной партии Матвея Борисовича Гердова. Они тогда базировались в районе озера Балбанты, рядом с одним из особо почитаемых и священных мест вогулов. Тогда я уже знал, что эта карта будто волшебная, через нее как через рентген видны все месторождения меди и железа, золота и платины, серебра и изумрудов и так далее и тому подобное. На ней обозначены богатейшие капища аборигенов, старинные и поздние клады, на ней будто бы даже колчаковская казна нарисована. Вот я и решил ее свистнуть. Но я не ведал, что на карте нет ни масштабной сетки, ни меридиональной, ни широтной привязки. То есть она как красивая схема, не более. Реки и горы условны. Названия изменены. Твой отец плотно занимался ее расшифровкой. Он прекрасно понимал, какой бесценный материал в его руках, поэтому прятал ее и тщательно охранял. — Виктор снова завозился, едва слышно постанывая. На его лбу выступил пот, а руки мелко дрожали.

— Может, мне за людьми сходить? Ты скажи, куда, я готов, — участливо проговорил Никита и поднялся со своей лавки, готовый на самом деле пойти за подмогой.

— Сиди и слушай дальше. Мне тогда казалось, что я больше твоего отца знаю о тайне этой карты. У меня был архив купца Походящина и его ближайшего приказчика. Вот там-то и фигурировала эта самая карта как истинный документ о богатстве Урала и местонахождении кладов. Кто эту карту составил, неизвестно. По архивным бумагам, она должна была находиться в самом главном вогульском святилище. Потом она странным образом оказалась у вогула Прошки Лаплаха, а твой отец ее выкупил то ли за какие-то безумные деньги, то ли всего лишь за ружье, припасы к нему и провиант... Вогул все это быстро пропил и стал требовать карту обратно. Твой отец ему еще что-то дал. Тот и это пропил. Короче говоря, когда я узнал эту историю, меня чуть кондратий не хватил. Неужели, думаю, это та самая карта?! Цель моей жизни! Но спешить не стал. Сначала при подходящем случае хорошо угостил Прошку и, когда тот крепко набрался, потихоньку выпытал историю с картой. Он сказал, что это карта из священного капища. И если он ее не вернет, то духи накажут не только его, но и весь его род. Я предложил ему свою помощь в возврате карты, за это вогул мне добудет несколько соболиных шкурок. Это я так, для отвода глаз, чтобы Прошка не заподозрил чего. И мы стали готовиться. Я сам заряжал патроны одним только порохом и пыжами из газетной бумаги, — Виктор перевел дыхание. Немного помолчал и, явно пересиливая недуг, с трудом продолжил: — Когда я ее выкрал, — Виктор сморщил лицо то ли от боли, то ли от неприятных воспоминаний прошлого, — оказалось, что выкрал лишь половину. Кроме того, раскрыв ее, я понял, что без шифра, поясняющего все эти символы, знаки, схемы, рисунки, карта “закрыта”. Я смотрел на нее и дурел от ее красоты. Она была выполнена виртуозно и гениально. Ничего подобного в жизни не видел. Последние годы я пытаюсь хоть что-то раскрыть в ней, и все бесполезно. Нужен шифр. Двадцать лет я ищу этого Прошку... Никаких следов. Пока его искал, сам открыл кучу месторождений и золота, и платины, и другой драгоценности, — он вяло похлопал по рюкзаку, — кое-что добыл нынче.

Никита бросил в булькающий котелок несколько черненьких корешков и снял его с огня.

— Не-ет, Столица, не дотянуть мне до утра, — вдруг сказал Виктор и еще больше скукожился. — Что-то во мне сломалось, что-то лопнуло там внутри, не знаю.

— Ты это брось! — Взгляд Никиты вновь упал на плоскую бутылочку из-под “Арарата”. Вдруг он схватил ее и швырнул в стену вагончика. Бутылочка, гулко хлопнув, рассыпалась, зазвенев осколками по металлическому полу.

Решение пришло неожиданно. Взяв котелок, Никита бросился из вагончика. Черпая ладонями снег и бросая его в котелок, он ускорил остывание “чая”. Заставил Шатуна пить, сколько тот сможет.

Виктор пил с трудом. Потом, свесив голову между лавкой и столом, он совал в рот два пальца и, мыча, с ревом раз за разом обрушивал на пол многоцветные потоки жидкости со съеденной накануне пищей. Когда целый котелок прошел через желудок Виктора и вода стала выходить из него чистой, Никита укрыл своего проводника всем, что было теплого из одежды, и лег сам. Не хотелось ни спать, ни думать. Он долго лежал с открытыми глазами, слушая за стеной непогоду. Затих и Шатун.

Виктор Мальцев родился в старом рабочем районе Перми, Мотовилихе. Мать с отцом работали на заводе. Сестра Алла была старше Виктора на три года. Сколько Виктор помнил себя, в их семье постоянно ощущалось скрытое напряжение. Это напряжение он чувствовал с раннего детства. Чувствовал, как временами атмосфера в их доме начинала звенеть и становилась невыносимой. Маленький Витя пытался понять, почему все, в том числе и сестра, что-то скрывают от него, пока однажды не узнал причину.

Очередной праздник Октября родители отгуляли в компании заводских друзей и приятелей. Напились и наелись, насмеялись и напелись, в конце вечера мужчины, как принято, разругались и даже подрались. В одной из таких потасовок Витин отец вдруг повалился и давай дергаться на полу, крутиться. Гости соскочили, заголосили, стали его держать... Витя подумал, что его отца бьют, и с визгом бросился ему на помощь, расталкивая взрослых, щипая их за ноги, кусая, пока не увидел искаженное лицо отца в луже пены. “Папа болен!” — тихо сказала ему тогда мать и увела в другую комнату.