Неверноподданный (СИ)

- Интересно было бы услышать эти высказывания, - ехидно заметил ведущий, уверенный, что автор записки не отважится выступить перед такой аудиторией, - мы предоставляем трибуну не только своим единомышленникам. Давай, писатель, выходи, процитируй наших классиков. Только уж, пожалуйста, не каг"тавь, а то здесь тебя п"госто не поймут.

В толпе захохотали, но к немалому удивлению присутствующих к трибуне пробрался молодой человек, поднялся на неё и взял микрофон. Заподозрить в нём инородца было невозможно.

- Как же так, - разочарованно сказал ведущий, - русский парень, а защищаешь пархатых.

- Потому и защищаю, что я русский. Сами они на вашем собрании выступать боятся. Они уже достаточно натерпелись от черносотенцев.

- Мы не черносотенцы, мы черномиллионщики. Смотри, сколько нас, - он показал на одобрительно загудевшую толпу.

Борису стало не по себе. Он действительно испугался, тем более, что рядом с трибуной стоял фотограф и снимал всех выступающих. Может, в его фотоаппарате и плёнки-то не было, но само его присутствие наводило на очень неприятные мысли. Молодой человек встал перед камерой и, проверив микрофон, стал зачитывать цитаты из публицистических произведений Л. Толстого, Горького, Короленко и Лескова, каждый раз давая точные ссылки, но Борис не мог больше слушать и ушёл. Они поехали к Саше и там впервые в жизни Боря напился.

Через несколько дней в газете "Правда" появилась сочувственная статья об обществе "Память". Боря дал её жене и сказал, что больше жить здесь не может.

- Моя мать не даст разрешение, - ответила Рая.

- Даст как миленькая, - возразил Борис. Он настроился на тяжёлую борьбу и длительные уговоры и не ожидал, что его жена так быстро согласится.

- Ты всё же с ней поговори, прежде чем что-либо делать.

- Конечно, поговорю, а пока попрошу Фиму прислать два вызова.

Один нам, а другой ей.

- Второй не нужен. Она никогда отсюда не уедет.

- Э, Рая, жизнь идёт вперёд. За последние годы расстановка сил в империи зла изменилась. Даже апостолы веры позволяют себе критиковать родное коммунистическое правительство, и, какой бы верноподданной твоя мать ни была, она не может этого не видеть. Я и то изменился. Раньше я считал, что всех коммуноидов надо перевешать, а теперь думаю, что некоторых можно и расстрелять.

- Кончай паясничать, Боря, эмиграция это огромный риск, я боюсь.

- Я тоже боюсь, особенно после того как я побывал на собрании

"Памяти". Да и не только поэтому. Там среди всех этих подонков я видел и Вислоухина.

- Какого Вислоухина?

- Того самого, произведениями которого мы зачитывались. Он стоял рядом с нами и я сначала думал, что обознался. Мало ли людей, похожих на него.

- Так это был он?

- Да, я узнал его по голосу, а по реплике стало понятно, почему он оказался на митинге. Когда там выступал один парень и зачитывал отрывок из статьи Толстого "Не могу молчать", Вислоухин с типичным оканьем стал говорить соседу, что он мог бы процитировать других русских писателей, например, Достоевского и Гоголя, которые изображали жидов совсем в другом свете. И ведь это правда. Ты понимаешь, Рая, это правда. Наступает смутное время, народ будет искать козла отпущения, а кто виноват во всех бедах России, давно известно. Раньше их называли жиды, потом безродные космополиты, теперь сионисты, как их будут называть завтра, я не знаю, но становиться жертвой не хочу.

- Пока были только армянские погромы.

- Это лишний раз доказывает мою правоту. В Советском Союзе сейчас такой бардак, что даже не знают, кого надо бить в первую очередь. Мне страшно, Рая. Конечно, может, всё и утрясётся, но лучше наблюдать за этим с другого берега.

- Значит, ты готов расписаться в собственной трусости?

- Готов и ничего позорного здесь не вижу. Впрочем, среди советских евреев нет трусов.

- Неужели? - язвительно сказала Рая, глядя на мужа.

- Конечно, - ответил он, - есть только смелые и храбрые. Смелые это те, кто уезжает, а храбрые это те, кто остаётся, так что я смелый.

Вечером Боря сказал тёще, что собирается эмигрировать, но для этого нужно её разрешение.

- Зачем вы едете, - спросила Поланская, - неужели вам здесь плохо? У вас же всё есть, а когда я умру, вам и эта квартира достанется.

- Нина Михайловна, вы не намного старше меня и мне пришлось бы долго ждать. В ваши идеалы я не верю и бороться за светлое будущее человечества не хочу. Мне достаточно того, что придётся бороться за своё собственное будущее.

- Если ты понимаешь, что тебя там не ждут, так подумай ещё раз.

- Уже давно подумал и ваша дочь, наконец, со мной согласилась, а вы, если хотите, можете к нам присоединиться.

- Не могу. В Америку коммунистов не пускают.

- Откуда вы знаете?

- Слышала.

- Вам не обязательно афишировать своё членство в КПСС. В крайнем случае, дадите торжественную клятву не разжигать в Америке пожар мировой революции, а я за вас поручусь. Видите, для приёма в партию вам требовалась рекомендация двух коммунистов, а для выхода из неё достаточно одного беспартийного. Ну, а пока подпишите, пожалуйста, бумагу, что никаких материальных претензий к Рае у вас нет.

- Куда вы так торопитесь?

- Не куда, а откуда. Я вашему правительству не верю. Сегодня оно разрешает мне ехать, а завтра выпустит закон, осуждающий поведение сионистов и всех, кто их поддерживает. А вы сами знаете, когда партия говорит "надо", народ отвечает "есть" причём в данном случае он с удовольствием примет участие в расправе над осуждёнными, потому что можно будет безнаказанно набить кому-то морду, потрахать молодых бабёнок или пограбить богатеньких евреев. Я боюсь здесь оставаться.

- У тебя паранойя. Сколько людей здесь живёт и ничего.

- Это их дело.

- Если я подпишу, меня выгонят с работы. Ведь детский комбинат является частью предприятия Министерства оборонной промышленности. У меня даже допуск есть.

- У вас паранойя, Нина Михайловна. Никто вас не тронет, вы никаких секретов не знаете и вражеским шпионам ничего рассказать не можете. Ну, разве только слова песен, которые разучиваете с детьми к очередному утреннику. А если вы действительно боитесь остаться без работы, езжайте с нами.

- Куда я поеду, Боря, я здесь всю жизнь прожила.

- Мои родители тоже здесь всю жизнь прожили, но им это не мешает.

- Им там пенсию дадут, а я ещё должна работать.

- Здесь же вы работаете и не жалуетесь.

- Здесь я у себя, а там я даже языка не знаю.

- Выучите.

- Ничего я не выучу, - заплакала Нина Михайловна, - и никуда я не поеду.

- А я поеду и мне нужна ваша подпись.

Боря уже считал себя жителем другой страны и неприятности людей, остающихся здесь, казались ему не стоящими внимания.

На следующий день он пошёл к директору техникума и сказал, что собирается выехать на постоянное место жительства в Израиль.

- Зачем? - искренне удивился тот.

- Жить, работать, растить детей. Иметь всё то, что имеют нормальные люди в нормальных странах.

- Так ведь у вас всё это есть.

- Нам бесполезно говорить на эту тему. Лучше дайте мне характеристику и мы расстанемся по-хорошему.

- Зачем вам характеристика?

- В ОВИРе непременно хотят знать, является ли отщепенец, предающий Социалистическую родину, политически грамотным и морально устойчивым и будет ли он достойно представлять первое государство рабочих и крестьян в мире загнивающего капитализма.

- Сначала напишите заявление по собственному желанию.

- Нет, сначала характеристика, потом заявление.

- После того что вы сказали, я и так могу вас уволить. Ведь обучение молодого поколения - очень важная задача и её нельзя доверять политически неустойчивым элементам...

- Поберегите свой пыл для очередного партсобрания, - перебил Борис, - я уволюсь только после того, как получу характеристику.