Моя Шамбала (СИ)

Когда сердце немного отпустило и бабушка Паша смогла перевести дух, ее отвели домой. Соседка Мотя дала ей капель и оставила одну.

Оставшись в своей комнатенке, бабушка Паша почув-ствовала себя плохо. Ноги не слушались, и хотелось поско-рее лечь. У нее хватило сил по стеночке добраться до крова-ти...Она не видела ангелов и не слышала колокольный звон, и даже не успела понять, что умирает. Сердце сделало последний какой-то судорожный толчок, тело дернулось и замерло. Но мозг некоторое время еще продолжал рабо-тать, и сознание успело отметить расползающуюся пустоту и бестелесную легкость...

Я умер одновременно и вместе с бабушкой Пашей. Я летел в бесконечную бездну; я летел, а вокруг все рушилось и разноцветным калейдоскопом менялось и кружилось пе-ред глазами... И разом все прекратилось, потому что я от-крыл глаза. Передо мной стояла мать и трясла за плечо.

- Что с тобой? Ты так стонал. Да у тебя жар, - мать приложила руку к моему лбу. Рука была прохладной, и ее прикосновение доставляло наслаждение.

- Да нет, ничего. Просто уснул, и что-то приснилось, - ответил я.

- Ну, спи, спи, - мать поправила одеяло, подняла книгу с пола, положила на стул рядом с кроватью и вышла...

- Ну и кому ж эти тыщи теперь? - спросила мать тетю Нину.

- А государству, кому ж? У нее-то никого не было. Кому копила?! А все жадность.

"Нет, - кричало все во мне, - это неправда. Не жад-ность, а святая материнская любовь. И не для себя копила, а для цели большой!"

Но я молчал. Видно так угодно кому-то было; ей оста-ваться осужденной, а мне молчать.

- ...все жадность наша. Хотя б отказала кому, хоть бы и Моте. Сколько Мотя для нее сделала?! А то так, никому.

- Так Мотя и взяла бы.

- Да нет, Шур, там же не одна Мотя была. Да и муж у Моти милиционер. Не дал бы. Не положено.

- Да и то, правда. Чужое руки жжет. Потом как жить? Совесть замучает, - согласилась мать.

- А, может, что и взяла, - словно не слыша и думая о чем-то своем, сказала тетя Нина.

Глава 22

Лето идет на убыль. На берегу. Выбор профессии. "Мотяция". Беспокойная плоть Вальки Андриянова. Ожидание большого футбола. Ванька Коза. Конная милиция. Футбольный матч.

До футбольного матча оставалось больше двух недель, а город уже волновался и жил ожиданием большого футбо-ла. К нам ехала знаменитая московская команда класса "А", чтобы сыграть товарищеский матч с местными чем-пионами. Этот подарок городу преподнесли москвичи к го-довщине освобождения его от фашистских захватчиков. Болельщики обсуждали на улицах волновавшие их вопро-сы: приедет ли Константин Бесков, будет ли Всеволод Блинков, Василий Трофимов и Виктор Царев. И будет ли стоять в воротах Хомич. Скептики утверждали, что ничего этого не будет. Приедут запасные, а то и вовсе вторая ко-манда, побегают в свое удовольствие, проведут тренировку и укатят восвояси.

Но как бы там ни было, футбола ждали, и, как обеща-ли афиши, матч состоится при любой погоде.

А пока погода стояла необыкновенно теплая. Все в природе налилось и достигло предела своей зрелости. При-рода млела и томилась и, тяготясь своим изобилием, гото-вилась разродиться несметными своими дарами. Лето уже перевалило за свою вторую половину. Вода в речке стала холоднее. В народе говорили "Пророк Илья в речку помо-чился". После этого купались только самые отчаянные. А по утрам и вечерам ходить в маечке стало зябко. И птицы стали тише. Реже раздавалось их веселое щебетание и жиз-неутверждающее пение. Птенцы давно выросли, окрепли и вылетели из гнезд. Вороны и то каркали как-то по-особому, лениво и вроде потому, что им так положено.

Но до осени еще было далеко. Мальчишки сидели почти всей своей компанией на берегу под ремеслухой. Ве-терок лениво играл темной густой зеленью листвы, и она, будто нехотя, отзывалась легким шелестом. С нами не было только Мишки Монгола и Ваньки Козы. Ну, Ванька-то от нас давно откололся и появлялся лишь изредка, но и тогда больше молчал и тяготился нашей компанией. А вот Мон-гола всем недоставало. Мальчишки с грустью сознавали, что потеряли своего капитана.

- Монгол теперь с Толей Длинным в хоровой кружок в Клуб Строителей ходит, - сказал Витька Мотя.

- Куда ходит? - не понял Каплунский.

- Туда. Ты что, глухой, что-ли? - окрысился Мотя и уже спокойней сказал:

- Я с ними тоже ходил, но мне не понравилось.

- А Монгол сказал, что тебя не взяли, - с усмешкой вставил Самуил.

- Чего не взяли? Сам не захотел, - беззлобно отмахнул-ся Мотя,- Чего там хорошего-то? Сто придурков стоят в куче и тянут: "а-а-а!". "А" да "а" - вот и весь хор.

- А откуда Толя Длинный взялся? Он же уезжал жить к матери, - спросил Каплунский.

- Приехал в техникум поступать. Да Монгол корешил-ся с Толей с пятого класса, когда мать Толи еще с отцом Свистковым жила. Дома-то напротив, - объяснил Мотя.

- А он в какой техникум? - заинтересовался Алик Му-хомеджан.

- В машиностроительный.

- Может и мы в машиностроительный? - Мухомеджан приподнялся на локтях с травы и посмотрел на Мотю-старшего.

- А чем железнодорожный хуже? - в голосе Моти зву-чала уверенность. - Чем плохо работать на железной доро-ге? Будешь поездами командовать. А если не захочешь, мо-жешь где угодно работать. Хоть в связи, хоть где. А машин-ка, что? Только на завод. Всю жизнь через проходную и в четырех стенах, как в тюрьме.

- Да это да! - сразу согласился Аликпер, который волю не променял бы на золотые горы, потому что любил приро-ду и рыбалку больше жизни. В этом деле он не признавал компаний и ходил по грибы и на рыбалку один. И грибни-ком и рыболовом он был удачливым, и к его удаче относи-лись с уважением даже взрослые рыбаки.

"Мухомеджану бы в лесники или в рыбнадзор", - ле-ниво шевельнулась у меня мысль и вдруг обрела четкую форму: "не поступит". Это было опущение, которое вспыш-кой пронзило мозг и погасло, не оставив следа. Все про-изошло произвольно. Через минуту я уже об этом забыл. Есть вещи, о которых лучше молчать. Как об отце Изи Кап-лунского. Наверно, здесь действовал всесильный инстинкт самосохранения, и это срабатывало помимо воли.

- Ты готовишься? - ревниво спросил Мухомеджан Мотю.

- Да так, грамматику читаю, - неуверенно сказал Мотя.

- А я что читаю, что не читаю. Темный лес, - засмеялся Мухомеджан. - У меня всегда с русским нелады были.

- А у кого лады? - согласился Мотя. - Вспомни, как учились-то!

- А ты, Самуил, все же с нами не хочешь? Тоже в ма-шинку идешь?

- У него, брат, Haум, мастером на пятом заводе работа-ет, - пояснил Каплунский.

- А я думал, Наум портной, - сказал Мотя-младший,

- Почему портной? - пожал плечами Самуил.

- Да все время в костюме ходит. Как Исаак.

Ребята засмеялись.

- Вовкин отец тоже в костюме ходит! - засмеялся Мотя-старший.

- Вовкин отец инженером работает, все знают.

- А чего Монгола вдруг в хор потянуло? - вернулся к их разговору Пахом. Видно ему никак не давал покоя Мон-гол, который ни с того ни с сего потащился в хор.

- Так у него голос прорезался, - лениво отозвался Мо-тя-старший. Руководительница сказала, что это после мо-тации.

- Чего? - не понял Пахом, - После мотяции?

- Ну, ты, в ухо хочешь? - обиделся Мотя. - Мотация у всех бывает. Это когда голос меняется. Когда в мужика пре-вращаешься.

- Вот у тебя еще не прошла, потому ты и пищишь. А у меня уже прошла, видишь, голос какой грубый. Только я петь не умею. А Монгол вот запел.

- Это где ж я пищу? - от возмущения Пахом сел. - Да я сроду не пищал. Скажите, пацаны.

Пахом действительно не пищал. Голос у него был мальчишеский, но сиплый, и все это подтвердили.

- Ну ладно, не пищишь - согласился Мотя. - Но все равно у тебя мотация.