Моя Шамбала (СИ)

Варвара после Павлова суда словно взбесилась. Разгова-ривала криком, все ее раздражало, она могла без причины за-катить истерику, часто плакала. Сначала Павел молча сносил все это, чувствовал свою вину. Потом запил. Пьяного Варвара на кровать не пускала, и он спал, где попало, на стульях, на сундуке. Иногда его приводили, и тогда он валялся на полу, после чего ходил недели две, как в воду опущенный, в рот не брал ничего спиртного, и когда Варвара, исходя криком, чис-тила его на чем свет стоит, виновато молчал и только хлопал глазами. А после снова напивался. Пил он вдумчиво, пьяный похож был на помешанного: звал кого-то, кому-то отдавал честь, скрипел зубами и, обхватив голову руками, плакал. Иногда пел что-нибудь фронтовое, по-рыбьи ртом хватая воз-дух и задыхаясь. А в глазах его была смертельная тоска.

Однажды, в день получки, он не пришел домой. Вар-вара ждала его, прислушиваясь к шорохам, просыпалась несколько раз ночью и вся кипела злом, готова была разо-рвать его на части.

- Ой, убили? - вдруг тихонько заскулила бабушка, - Чу-ет мое сердце, убили.

- Как же, убьют его, - ненавидяще прошипела Варвара. - Нажрался, да завалился у кого-нибудь. Или в вытрезви-тель загремел. А в глубине души шевельнулась, жившая там мысль: "Господи, убили - отмучилась бы".

А утром на работу ей позвонили из больницы. Ночью Павел поступил без сознания с проломленным черепом. Нашли его на улице. Утром, придя в сознание, он попросил сообщить о нем жене и дал телефон.

Варвара в больницу не пошла. Бабушку пустили на не-сколько минут, и она потом, вытирая концом платка тихие слезы, рассказала Варваре в надежде разжалобить ее:

- Плохой. Говорит - еле языком ворочает.

- А он им всегда еле ворочает. Деньги, небось, выта-щили? - криво усмехнулась Варвара.

- Его остановили двое ребят и по голове железкой уда-рили... Видать, знали, что с деньгами идет, подкараулили.

- Вот и пусть святым духом питается. Я его кормить не собираюсь. На хрен он мне сдался?.. Хватит с меня. Я еще свою жизнь хочу устроить. Связалась, дура. Да хоть бы му-жик был, а то глядеть не на что.

В тот же день Варвара подала на развод.

К дяде Павлу ходила бабушка. О Варваре он не спраши-вал, и бабушка не упоминала про нее тоже, а когда прогово-рилась, что Варвара подала на развод, дядя Павел прореаги-ровал спокойно, только губы скривились в горькой усмешке.

- Как же так получилось-то? - спросил отец дядю Пав-ла, когда мы пришли к нему в больницу.

- Выпимши был. С получки с ребятами выпили. Толь-ко, Тимофеич, не подумай, выпили-то всего ничего. Так вот, только перешел через маленький мостик, хотел идти через скверик, там ближе. Подошли двое ребят: "Тихо,- го-ворят. - Пикнешь - перо в бок. Давай деньги". Я сделал вид, что полез в карман, а сам момент выждал и одному но-гой в пах, а от второго не увернулся. Откуда у него железка в руках оказалась? Сразу не рассмотрел. Только почувство-вал удар по голове и упал. Очнулся, никого нет, весь кровью залит, и подняться не могу. Не знаю, как на дорогу выполз. Там меня, видно, и нашли.

- Совсем обнаглела шпана! Куда только милиция смотрит? - возмутилась мать...

И вдруг неожиданно у Павла все определилось и сла-дилось, будто судьба, сжалившись над ним, дала ему пере-дышку... И бабушка, и Павел не раз пересказывали эту ис-торию: бабушка, не скрывая удовольствия, Павел с застен-чивой улыбкой, выдающей смущение. Моя мать радовалась за брата, отец ободрял его, а мне снились (а, может быть, я видел наяву) картинки Павловой жизни, которые потом ос-колками собирались в единое целое...

В больницу к Павлу пришел Семен, с которым они вместе работали в цехе. Семен, бывший фронтовик, был лет на десять старше Павла. Мужик баламутный и заводной, но добрый и открытый. В руках Семен держал дермантиновую сумку.

- Здоров, кирюха! - добродушно пробасил Семен. - Жив? А, говорят, на тот свет собрался. Передумал что ль?

Семен засмеялся своей шутке. Павлу было приятно, что его навестил кто-то с работы.

- Привет от ребят. Вот передачу прислали.

Семен вытащил из сумки хорошие папиросы "Беломор-канал", бутылку "Ситро", яблоки, конфеты. Потом он достал миску с котлетами, банку с огурцами и тарелку с оладьями. Павел с недоумением смотрел на оладьи и котлеты.

- А это Тонька прислала, - перехватил его взгляд Се-мен. - Помнишь, были у нее в Новых Выселках, выпивали. Моя двоюродная. Она про тебя все знает.

Павел смутился. Он помнил Тоню, и она ему тогда по-нравилась. Тихая, с виду неприметная женщина, c добрым чистым лицом и влажными всепрощающими глазами. Се-мен как-то в выходной затащил его к сестре. Это было со-всем недалеко, минут тридцать автобусом; небольшая дере-венька, колхоз "Рассвет". Они взяли с собой бутылку водки, и Тоня суетилась, собирала стол, как на свадьбу, и прислу-живала им, а потом сходила в сельмаг и принесла еще бу-тылку. Была доброжелательна, внимательно слушала Пав-ла и от души смеялась, когда тот рассказывал что-либо смешное. Павлу было приятно и необычно от такого вни-мания к нему, и ему не хотелось уходить. Семен чувствовал себя здесь как дома, водил Павла по саду, показывал не-большое Тонино хозяйство, кроликов, огород. Потом они долго сидели на скамейке под яблоней и пели. Тоня приби-рала в доме, время от времени выходила на крыльцо и хо-рошо улыбалась.

- Ну, как тебе моя сестричка? - спросил тогда со сме-хом Семен.

- Женщина мировая, с такой можно и в разведку, - ис-кренне ответил Павел.

Теперь Павел не знал, что и сказать. Эта передача бы-ла приятна и неожиданна.

- Зачем это она? - с чувством неловкости проговорил Павел.

- А ты ей сам скажи, - засмеялся Семен. - Она внизу сидит. Позвать?

- Да ты что? - всполошился Павел.- У меня видок-то.

- А что? Боевой видок, - отметил Семен и, несмотря на протесты Павла, поднялся:

- Лaднo, выздоравливай. Ещё, может, как-нибудь за-скочу. Он ушел, и через несколько минут вошла Тоня. Сму-щаясь, она протянула ему руку-лодочку и, церемонно по-здоровавшись, сказала:

- Вы, Паша, только не подумайте чего-нибудь такого... Я ведь от всего сердца. Если вам неприятно, скажите.

- Что вы, Тоня, удивился Павел, даже привстал. - Мне очень даже приятно.

И замолчал, не зная, что еще сказать, поглядывая на Тоню как-то украдкой.

Одета она была просто. Немного старомодный черный бостоновый жакет с юбкой, туфли на низком каблуке, на голове цветастый крепдешиновый платочек. Все, однако, сидело на ней ладно и аккуратно.

Понемногу разговорились, и Тоня просидела у него до самого обеда. Несколько раз порывалась уйти, но Павел просил посидеть еще немного, и она оставалась.

Павлу неловко было просить, чтобы она как-нибудь зашла к нему еще, но она сама сказала:

- Я еще приду.

И стала ходить к нему ежедневно. Павлу с Тоней было легко и просто, и в его разлаженных мыслях появилась вдруг определенность, а вместе с определенностью стала появляться уверенность.

Как-то, когда Павел мог уже самостоятельно ходить, не ощущая тошноты и головокружения, которые почти ме-сяц не позволяли ему даже сидеть, а не то, чтобы двигаться, они с Тоней сидели в больничном дворе.

Погода стояла ясная, солнечная, но уже чувствовалось приближение осени. То паутинка задержится на лице, то взгляд наткнется на желтеющий кленовый лист. Да и вся зелень стала какой-то тяжелой. Природа налилась и томи-лась, словно девка на выданье. Густые и сочные темно-зеленые кроны деревьев покачивались на ветру, и не было в них уже весеннего легкомыслия, когда они распускались почти прозрачными зелененькими листочками.

Тоня рассказывала про свою деревенскую жизнь, про мужа, погибшего на втором году войны.

- Я с ним и пожить-то как следует не успела. Даже ре-бенка не прижила, - задумчиво сказала Тоня и добавила, чуть помолчав:

- Очень ты похож на него. Я тебя как с Семеном увиде-ла, аж сердце упало, до чего похож. И характером ты доб-рый. Жалок ты мне, Паша, - призналась она. У нее на глаза навернулись слезы.