Избранное

Наконец-то у нас мир и покой, вот бы всегда так, думает Дэйв. Когда-нибудь, конечно, все мы обретем покой… и тут, оглушительно всхрапнув, проснулась миссис Дэйли и старика разбудила.

Но прежде, чем кто-нибудь успел слово сказать, залаяли собаки и стало слышно — едет автомобиль.

— Вот и они,— говорит миссис Дэйли.— Но знаете, мистер Макгрегор, если вы всегда во сне так храпите, мне очень жаль бедняжку миссис Макгрегор. Вы меня до смерти напугали.

— Женушка мне всегда говорит, что я храплю,— говорит старик.— Я ей толкую, я же, мол, не нарочно, но она не верит.

— Слушайте,— говорит миссис Дэйли.

Как будто еще очень издалека слышна машина и ребячьи крики.

— Не годится говорить такое даме,— укоряет миссис Дэйли.— Что станет с миром, если мы, порядочные женщины, выпустим мужчин из рук и позволим говорить, что им вздумается? И поступать, как им вздумается?

Но тут машина, непрестанно надрывно сигналя, миновала крутой поворот, скрытый в выемке меж холмов, и вылетела на дорогу совсем близко; треск, гром, крики (не говоря уже о собачьем лае) слились в оглушительный шум, а через минуту еще и хозяйка откуда-то из сада завопила приветственно. Остальные выходят из дому, и миссис Дэйли поясняет — это Бобби сигналил, отец позволяет ему баловаться, и непонятно, почему Айда не вмешивается.

Изрядно помятый, покрытый ржавчиной «форд» остановился, а гудок все не смолкает. Но Джек вылез, подхватил малыша, который уселся на баранке, и гудок наконец умолк. Джек обернулся и расплылся в улыбке.

— Привет, ма! — кричит он.— Видать, ты еще цела.

По случаю праздника он приоделся — выходные брюки, пиджак, жилет,— но густые волосы, как всегда, встрепаны. Макгрегоры и Дэйв двинулись к дороге, и Джек повторяет — вылезай, Айда, вылезай, лапочка. Двум девчушкам, чуть побольше Бобби, в блестящих соломенных шляпках с лентами и с крохотными кожаными сумочками в руках, тоже пришлось выбраться из машины, а их мамаша еще сидит с младенцем на руках и, похоже, не желает шевельнуться.

Остальные сгрудились вокруг машины, все говорят разом; детям велено поздороваться с миссис Макгрегор и с бабушкой; и хозяйка говорит — ну конечно, пускай миссис Дэйли выйдет осмотрит ее сад и выпьет чаю.

— Она трусит,— говорит Джек.— Она так считает, мне пора нынче свезти ее в город, а я считаю, она проходит еще недельку. Ты бы с ней потолковала, ма.

Его мать перехватила младенца, а он, помогая жене выйти из машины, обращается к Дэйву:

— Здорово, приятель! Как тебе нравится моя женушка?

Айда в очках, щеки до того румяные, точно красным лаком покрыты; туфли на высоком каблуке, маленькая круглая шляпка с вуалеткой. Джек обнял ее, запустив руку под широкую, скрывающую беременность блузу с вышитым аистом, и легонько хлопает по спине.

— Скажи-ка, Дэйв, каков был рождественский обед?

Миссис Дэйли-старшая встрепенулась. Она не успела спросить об этом миссис Макгрегор.

— У нас была индейка,— говорит Джек.— А ну, Бобби, скажи бабушке, что папочка сделал с индейкой. И что сделала мамочка.

— У нас был гусь,— говорит миссис Дэйли-старшая.— А у вас, миссис Макгрегор?

— Меня не спрашивайте,— сказала хозяйка и заторопилась впереди всех в дом, чтоб не видели ее пристыженного лица.

Старая миссис Дэйли засмеялась:

— Только не уверяйте меня, будто вы не сготовили пудинг.

Джек говорит — ему не терпится услышать от матери про ее приключение с жеребцом, и пока он слушает эту повесть, хозяйка разворошила жар в очаге и дала детям по ломтю пудинга; всех насмешил Бобби, он заявил — да, ему очень нравится пирог,— дотянулся и обеими руками схватил большой неразрезанный кусок. Мать велит ему все положить обратно — она-то старалась научить его вести себя прилично, а теперь что скажут люди? Хозяйка говорит — пускай берет, раз ему хочется, а Джек говорит — сразу видно, малец с понятием.

Такой парень в жизни не пропадет, говорит Джек. Еще до моих лет не дожив, сможет сидеть сложа руки. Деньги сами к нему потекут, вот увидите.

Тут миссис Дэйли показывает ему зонтик, и он хмурится.

— Мы заставим их за это заплатить, ма,— говорит он.— Ну а с жеребцом просто случайность. В конце концов, это ж естественно.

Мое правило — живи и жить давай другим, говорит он.

— Тебе хорошо рассуждать,— возражает миссис Дэйли,— тогда не ты сидел на кобыле.

— Верно, ма. Но ты ж осталась цела, так чего расстраиваться?

В конце концов, многим маломощным хозяевам приходится пускать свою животину пастись где попало, если кормить нечем. Вот научились бы маори чтить Священное писание, было б от них меньше неприятностей.

Они все еще пили чай, и вдруг старшая миссис Дэйли заявляет — отличная собралась компания, только двоих не хватает.

— Где, скажите на милость, ваш Джонни? — спрашивает она.

И прибавляет — мол, совсем забыла сказать кое о чем, про что услышала на днях, и просто понять не может, как раньше не слыхала. Оказывается, этот Джонни завзятый пьянчуга. И надо же, сколько лет это скрывал! Но одна женщина (она живет ниже по реке, а ее муж служит на Железной дороге) минувшим летом пошла собирать ежевику. И воротилась домой почитай ни с чем, перепуганная до полусмерти. Из-за этого самого Джонни. Он был с бутылкой, и это бы еще ладно, бывает, только вытворял он невесть что, всякий бы напугался. Рубаху скинул, голый до пояса, размахивает бутылкой и вроде как пляшет.

Вы только представьте, миссис Макгрегор, на что он был похож, да еще в своих башмачищах! Понятно, бедная женщина со страху разроняла всю ягоду, сколько насобирала, и воротилась ни с чем. Нет, миссис Макгрегор, на вашем месте я бы глядела за ним в оба. И…

— Ну-ну,— говорит Джек,— будет тебе, ма. Не забывай, что сказано в Священном писании.

— А еще, я считаю, тут за столом не хватает Седрика,— продолжает миссис Дэйли.— Но ведь он всегда был непоседа, перекати-поле, верно я говорю, миссис Макгрегор? И знаете что? Не пойму я, отчего бы вам не сделать еще один большой его портрет. Я хочу сказать — новый. Вот к нам бродячие фотографы раза два в год уж непременно заглядывают, а Седрик в последний раз, как я его видела, совсем был не такой, как на этом портрете. По-моему, вам бы нужно хорошее фото на память, вдруг вы больше его не увидите, а он ведь у вас единственный. Сто лет дома не был, а уж раз и нынче не явился, так, может, и вовсе не вернется, ничего удивительного. Хотя, если б и вернулся, будь он мой сын, я знаю, что бы я сделала — стребовала бы с докторов, пускай удостоверят, что он не в своем уме. Может, большого толку от этого и не будет, да хоть у вас на душе полегчает. По крайности будете знать, на каком вы свете. И…

— Ну-ну, ма,— говорит Джек.— А кстати, сколько времени?

Миссис Дэйли заявляет — к часам миссис Макгрегор у нее нет никакого доверия. Джек говорит — что бы там чьи часы ни показывали, а нам пора.

— Пошли, Айда, лапочка,— говорит он.— Дай я возьму тебя под ручку, и пойдем полюбуемся на цветы миссис Макгрегор.

Дэйв со стариком остались одни, и на лице старика заиграла обычная его усмешка, глаза блеснули.

— Да,— говорит он,— рано или поздно молодой парень вроде тебя непременно даст себя окрутить. Как все мы, грешные.

Его прерывает визгливый хохот старшей миссис Дэйли. Она наткнулась на немытую хозяйкину посуду и созывает всех полюбоваться.

Старик не обращает внимания на крики. Открыл очечник и потянулся за газетой.

А ну, что там насчет забастовки портовиков?

Луна еще не поднялась над горами, но по белой пемзовой дороге можно уже идти не вслепую; а там, где пемза твердая, шаги отдаются звонко, хотя звук почему-то больше ощущаешь, чем слышишь. Лесистая сторона долины сплошь черна, только на самом гребне макушки деревьев тронуты светом, и небо над ними так сияет — ни одной звезды не разглядеть. А на расчищенном склоне трава побелена луной, будто заиндевела, и еще того белей рассыпанные по ней пятнышки — это, как всегда в лунные ночи, пасутся овцы. Пока Дэйв не дошел почти до лощины, он, оборачиваясь, видит свет в окне Макгрегоров, и словно бы оттуда еще доносятся в чутком воздухе летней ночи голоса. И хоть он опаздывает к Эндерсонам, но опять и опять останавливается. Больше из-за Джонни. Там, наверху, в их лачуге, Джонни одиноко лежит в темноте лицом к стене; Дэйв повторяет себе, что ничем он тут не может помочь, и все равно будто какая-то сила тянет его вернуться.