У ног лежачих женщин

х Прибалтику?

- А передел земли никогда не кончается. Это движущая сила истории, Паня, борьба за территории. Во всем мире так...

- Что - да, то - да, - вздыхает Шпрехт. - Я думаю, придет время и немцы пойдут опять. Они ж в хороших условиях размножаются, им каждому по комнате дай и еще место для машины. А сколько там этой ФРГ? Они захватят демократов, а Польша сама им ворота отчинит. И все пойдет по новой. Яволь, геноссе!

- Ты-то будешь рад, - сказал Сорока. - Ты их язык не забываешь...

- Я способный к языкам, - смеется Шпрехт. - Когда колхозы создавали в Марийской автономной, я быстро стал понимать. И в Грузии когда жил. А немецкий легкий... Машиненгеверен... Это пулемет... Ди зонненшайн... Это значит солнце... Фатер... ж Мутер... Ложится на язык...

- На поганый твой язык, - отвечает Сорока. - А мне вот гордо лялякать по-ихнему.

- Вы, Сорока, не были в оккупации, - кричит Панин, - вы, Сорока, драпанули за Урал...

- А ты что, на передовой был? - Сорока не обижается. - Ну драпанул... - Он объяснял им в свое время: нету у меня храбрости, такая моя природа. Но в тылу я работал по двадцать часов. Конечно, можно это повторить, но Сороке неохота. Ему вообще неохота спорить, ругаться. Он за свою жизнь столько этого имел! А эти беспартийные Панин и Шпрехт от слов не освободились, они в них еще пенятся, шипят. Конечно, и время пришло, что у всех языки развязались. Можно позвонить Миняеву в органы, он хоть там и никто, но напугать этих старых пердунов может. У всех ведь дети... Намекнуть, что может прекратиться их рост по службе, если отец язык мылом не вымоет. Надо, надо будет подговорить Миняева. Поставить ему стакан самогона и устроить тут цирки и баню.

- Про Миняева слышали? - спросил Шпрехт.

Сорока чуть не подпрыгнул, это же надо! Он ведь сейчас думал именно про него!

- А что? - спросил Сорока. - Я ж сегодня никуда не выходил.

- Умер, - ответил Шпрехт. - Встал утром на ноги, за штанами потянулся и шпрехен зи дойч.

- Воздержусь от комментариев, - сказал Панин.

Сорока же был как бы в ступоре. В голове его столкнулись и не могли разойтись мысли. О встрече с Миняевым на случай пугнуть этих трепачей Панина и Шпрехта, хорошая рисовалась встреча, веселая, с самогоном и идеей, и это все напоролось на падающего замертво Миняева, которому судьба даже времени на одевание штанов не оставила. Это нехорошо, размышлял Сорока, одновременно продолжая прокручивать в голове живую мысль, как они сядут за стол с Миняевым и придумают эту хохму с пуганием. Хорошая хохма могла получиться, все в ней где надо лежало, а Миняев, получается, спрыгнул. Сачканул раньше времени.

- Вы так не переживайте, - сочувственно сказал Шпрехт. - Оно ведь... Смерть хорошая... На подъеме... На вставании. Форвертц...

- Подвел меня Миняев, подвел, - сказал наконец Сорока. - У меня с ним дело было...

- Лучше ничего не задумывать, - ответил Панин. - Жить одним днем.

- Так и дня ж может не быть! - вдруг заплакал Сорока. - Еще штаны были