Принцесса специй

Вот так. Кто-то может винить купцов, разносивших весть обо мне по морям в разные страны, пока и до ушей пиратов она не дошла. Но я-то знаю…

Они явились на закате. Позже я размышляла о том, насколько сумерки — подходящее время: когда день не отличишь от ночи, желаемое от действительного. Черная мачта, прорезавшая вечернюю мглу. Десятки факелов, жадно выхватывающие своим пламенем домишки, зернохранилища и коровники, уже пахнущие горелым мясом. И позже — расширенные глаза жителей, рты, раскрытые для крика, и только валом клубится дым.

Мы сидели за столом и ели, когда пираты проломили бамбуковые стены отцовского дома и кинулись на нас. Пот стекал с их почерневших от копоти лиц, а за их в усмешке искривленными губами сверкали зубы, как полированный жемчуг. И глаза. Блестящие и пустые, ищущие меня, ведь их позвала моя магия — та золотая стрела, которая столь неосмотрительно была пущена мной лететь над водами.

Нога отшвыривает посуду и кувшины, на полу разбросаны рис, и рыба, и пальмовый мед; рука рубит воздух направо и налево, вонзая меч в грудь моего отца. Другие руки срывают гобелены со стен, волокут женщин в угол, бросают грудой ожерелья, серьги и украшенные камнями пояса поверх зеленой юбки, которую одна из моих сестер когда-то носила.

Мамочка, я не думала, что это будет вот так.

Я пыталась остановить их. Выкрикивала все заклинания, которые только знала, пока в глотке не пересохло, чертила знаки трясущимися руками. Возилась с черепком от кувшина в попытках заострить его и, наконец, кинула, метя в сердце их капитана. Но он отбросил его одним мизинцем и приказал своим людям связать меня.

Магия моего зова привела в движение колесо Джаггернаут, [21]которое теперь даже я не могла остановить.

Через горящую деревню они провели меня, ошеломленную от ужаса и стыда, от своей неожиданной беспомощности. Тлеющие обломки. Животные, ревущие от страха. Голос капитана, разносящийся среди стонов умирающих, со страшной иронией нарекающий меня новым именем. Бхагивати, Приносящая Удачу — вот чем я должна была стать для них.

Отец, сестры, простите меня, Найян Тара, — ту, что хотела вашей любви, а заслужила лишь страх. Прости и моя деревня — ту, чьи праздная тоска и досада сделали такое с тобой.

Их боль жгла мое сердце раскаленными углями, а тем временем пираты уже втащили меня на палубу корабля, подняли паруса, и моя родная деревенька, обозначившаяся пламенеющей полосой, исчезла с горизонта. Много времени минуло с тех пор, как магия зова истощилась, а сила моя вернулась ко мне, удесятеренная ненавистью, как это часто бывает с силой. Но эта боль продолжала съедать меня, даже после того, как я свергла капитана, став сама королевой пиратов (самое большее, чем только могла стать). Я думала, что жажда мести утолит ее, — я ошибалась.

И это был не последний раз, показавший, как плохо знала я свое сердце.

Думала, что буду гореть вечно, до мяса, до костей. И рада была принять это наказание.

Прошел год — а может быть, два или три? Моя жизнь, словно бег по кругу, в тот момент пришла в исходную точку — и вот я снова живу как царица, веду своих пиратов к славе и победе, так что барды уже воспевают их бесстрашные деяния. И несу свою тайную боль, что прожгла насквозь мое сердце. Эту боль, ценой которой пришлось усвоить тяжелый урок: чары сильнее, чем тот, кто их сотворил; ты выпускаешь их на свободу, но далее уже над ними не властен.

Ночами я бродила одна по палубе, без сна. Я, Бхагивати, колдунья, королева пиратов, приносящая удачу и смерть, с плащом, волочащимся в просоленной пыли, словно оторванное крыло.

Я могла бы захохотать, если бы не разучилась даже улыбаться. И плакать.

«Никогда мне их не забыть, эту боль и этот урок», — Думала я. Никогда.

Тогда я не знала еще, что всему придет забвение. Однажды.

Но теперь я должна рассказать вам о змеях.

Змеи — везде, да, и даже дома у вас, в вашей дорогой комнате. Они под батареей, а может быть, свернулись в изоляционном материале в стене или замаскировались в узорах ковра. Это нечто, колеблющееся в углу взгляда, что невозможно уловить, сколько ни оглядывайся.

А магазин? Он кишит ими.

Удивлены? Ничего подобного не замечали, скажете вы. Это потому, что они в совершенстве владеют искусством оставаться невидимыми. Если только они сами не пожелают, вы никогда в жизни их даже не заметите.

Нет, я тоже их не вижу. Уже больше нет.

Но знаю, что они здесь. Вот почему каждое утро, еще до прихода первого посетителя, я расставляю глиняные мисочки с молоком по углам всего помещения. За мешки с запасом риса басмати, в тонкую щель под полками с даль, рядом со стеклянной витриной, загроможденной безвкусными безделушками, которые индийцы покупают, только когда им нужно придумать что-нибудь в подарок американцу. Я должна все сделать правильно, прощупать пол на предмет нужных точек, которые узнаются по живому теплу и легкой пульсации. Я должна пойти в правильном направлении — северо-северо-запад, которое еще называется ишан на старом языке, и прошептать слова приглашения.

О, змеи. Старейшие из существ, что ближе всего к матери-земле, что, как сухожилия и вены, стелются по ее груди. Я всегда их любила.

Когда-то и они меня тоже.

На растрескавшихся от жары полях позади отцовского дома местные змеи прикрывали меня от солнца, когда я уставала от игр. О, их волнистые широкие капюшоны, их запах, влажный, как земля под деревьями в банановых рощах. В речушках, сетью опутывавших деревню, водяные змеи плавали со мной, касаясь моей кожи своей чешуей, — золотистые стрелки, прорезающие полную солнечными бликами воду, — и рассказывали мне сказки. О том, как через тысячу лет кости утопленника превращаются в белый коралл, а глаза — в черный перламутр. Как глубоко в подводных пещерах сидит царь змей Наградж, стерегущий груды сокровищ.

А змеи океана, гады морские?

Им я обязана жизнью.

Слушайте, я расскажу вам.

Это случилось, когда я уже некоторое время была королевой пиратов. Однажды ночью я поднялась на нос корабля. Стоял мертвый штиль. Океан вокруг лежал темный, густой, как застывшая масса металла. Он давил на меня, как все горе моей жизни. Я мысленно оглядывалась назад на все, что было: набеги, которые я возглавляла, трофеи, добытые с кораблей, богатства, накопленные бесцельно и так же бессмысленно выброшенные на ветер. Я пыталась понять, что меня ждет впереди, и видела все то же самое — чернильные и ледяные волны, накатывающие одна за другой.

— Пусть же, пусть же… — шептала я. Но чего я хотела, не понимала, одно было ясно — только не того, чем владела и что делала сейчас.

Желание смерти? Возможно.

И тогда я снова кинула зов через глубины вод.

Небо стало безжизненно-серым, словно чешуя рыбы, выброшенной на берег, в наэлектризованном воздухе забегали искры, ветер ударил в мачты и распорол паруса. И затем нечто появилось на горизонте — страшный тайфун, который я пробудила ото сна, вызвав со дна морских котловин на востоке. Он шел на меня, и вода под кораблем забурлила.

Пираты в ужасе ревели в трюмах внизу, но звук голосов доносился до меня смутно, как эхо из моего прошлого. Когда твое сердце покрыто коркой собственной боли, легко не внимать горю других. Во мне всплыл вдруг вопрос, как верхушка поломанной мачты из смешавшегося в шторме моря. Разве другие голоса не взывали ко мне точно так же, когда-то давно? Но я дала ему потонуть в бушующем шуме моря.

«О, как это славно, — подумала я. — Быть пронесенным через средоточие хаоса, балансировать с остановившимся дыханием на кромке Ничто. И вслед за тем — погружение, распадение моего спичечного тельца на части, хрупкие кости, как пена на воде, и, наконец, — освобожденное сердце».

Но когда я увидела пасть воронки, разверзшейся передо мной, и в ней блестящие всполохи, словно вращающиеся ножи, холодная тяжесть наполнила мое тело. Я вдруг поняла, что еще не готова. Мир показался сладостным, как никогда, неожиданно, как откровение, сладким — и я возжаждала жить всем своим существом.