Апсны абукет*

И закончил смущенно:

– Если бы вы знали, какие люди нами командуют!

Он тоже уезжал с войны. Я – уж не знаю, кстати или некстати – подумал, что теперь, стало быть, ему моя машина не нужна…

Потом была ночь. Город утонул в черном студне без остатка. Ни стен, ни крыш – ничего. В лунные ночи он еще кое-как всплывал призрачными поплавками крыш, зыбко мерцал. Но впечатление все равно оставалось ирреальным: от вида лунного города подступало к горлу. Сегодня – только чернота. Как повязка на глаза – все, ничего нет, дождись утра. Ночи были полны ожидания: не постучат ли в дверь, не будет ли обстрела, не взревет ли над головой “Су-25”…

Мы лежали под простынями – невидимые. Пусто смотрели в невидимый потолок, дышали. На далекий рык двигателей поднимали головы от подушек… Все стихало, и мы снова смотрели туда, где утром появится потолок. Мы ждали.

И в который раз… в который… в который раз она шепчет этот страшный, жалкий вопрос: “А может, останемся?”.

…Прилетев с дезертировавшим батальоном в аэропорт Тбилиси, я благополучно выгрузился, автобусом добрался до города и перевез багаж на квартиру Жоры, брата Лиды.

Задерживаться мне было ни к чему – уже на следующий день я сидел в вагоне поезда, отправляющегося в Сухуми. Челночные бега беженцев продолжались.

Ночь в поезде прошла спокойно – ведь воры охотились за теми, кто ехал из Сухуми: они, как правило, везли с собой свои семейные ценности. Уже на территории Абхазии, на станции Очамчира, по составу поползли слухи о том, что недалеко от города абхазы высадили ночью морской десант и отрезали Сухуми от Грузии… Вскоре действительно стала слышна артиллерийская канонада… где-то совсем недалеко, в горах, шел ожесточенный бой.

Поезд стоял, люди вслушивались. Прошло около часа, по вагонам и по громкой связи на станции объявили, что поезд дальше не пойдет. Еще через полчаса – что желающие могут пересесть на поезд, направляющийся обратно в Грузию, до станции Самтредиа.

Слухи, слухи от купе к купе… Кто-то говорил, что город уже взят чеченцами, кто-то, наоборот, что десантироваться удалось небольшой группе, остальных отбили, скоро с ними будет покончено – а нас утром повезут дальше. Но шли часы, канонада в горах не стихала. Уже за полночь на перроне появился офицер, он устало нес в опущенной руке автомат. Все бросились к нему.

– Ну что?! Как там?! Не пробьются?!

Офицер ответил, вытирая лоб:

– Нет. Часа через два добьем.

На вопрос же, отправят ли нас на Сухуми, он покачал головой, сказал:

– Вряд ли. Разрозненные группы наверняка скрываются в лесу. Обстреляют поезд, могут пути заминировать.

Надо было возвращаться назад в Тбилиси.

Но поезда на восток этой ночью больше не ожидалось. Оставшиеся пассажиры стали стягиваться к стоявшей у соседней платформы электричке – на ночлег.

Вокруг настаивалась тьма и сырость. Бой затих. Суровый ветер с гор врывался в разбитые окна, насвистывал что-то недоброе. Тщетно пытался я уснуть, свернувшись, как в детстве, калачиком.

В вагон вошел офицер с двумя солдатами, скользнув фонарем по нашим лицам, сказал:

– Да вас к утру тут всех догола разденут. Я пришлю вам охрану.

Скоро действительно появились трое солдат – сели у дверей, оперевшись об автоматы. Выглядели они совсем изможденными и сразу стали клевать носом. Как-то прошла ночь, в полузабытьи, в холоде… Дремали пассажиры не ехавшей никуда электрички, дремали часовые. Утром нас разбудил сиплый гудок тепловоза.

На следующий день я был снова в Тбилиси, на квартире Жоры. Прошел и этот день, и ночь – и утром я отправился на вокзал: десант десантом, но нужно было возвращаться в Сухуми. Я спросил в окошке кассы:

– Поезд на Сухуми едет?

– Идет.

– А билеты уже продаете?

– Продаем.

Но, уходя на вокзал, я слышал по телевидению сообщение о том, что путь на Сухуми заблокирован высадившимся десантом, а со стороны Ткварчели на помощь ему рвутся другие абхазские соединения.

Билета я, конечно, не купил. Но все-таки еще два дня, чтобы хоть как-то себя занять, продолжал ходить на вокзал,- так ходят к морю в ожидании погоды.

– Поезд на Сухуми едет?

– Идет.

– А билеты уже продаете?

– Продаем.

Толпа в зале ожидания состояла, видимо, из уже обилеченных.

Нужно было пробовать выбираться самолетом.

В здании аэропорта было довольно людно. Посадку на Сухуми вели военные на втором этаже через незаметный служебный вход. В кабинете возле двери стоял стол, за столом сидел лет тридцати майор с щекастым круглым лицом и русыми волосами. (Быть может, в нем текла смешанная кровь… все эти нюансы были чрезвычайно важны.)

К заветной двери подошли двое весьма авторитетного покроя грузин, но было видно, что разговора у них не получилось, и они гордо унесли себя прочь. Я ждал еще долго, а потом решился. Я рассказал майору, что приехал в Тбилиси из Сухуми на несколько дней, а тут десант в Очамчире, и поезда не ходят, а я инвалид, у меня больное сердце, и уже кончились лекарства… Но, просмотрев мои документы, он сказал, что ему нужно поскорее отправить в Сухуми батальон на подмогу тем, кто сражается там с врагом, и у него нет ни одного свободного места.

Через час я подошел снова. Просто прислонился к косяку и стоял, ничего не говоря. Эдакий молчаливый призрак… Майор попросил еще раз мои документы. Отложил в сторону паспорт и принялся внимательно рассматривать мое удостоверение инвалида. Потом сказал, слегка улыбаясь:

– Там, внизу, есть медпункт, пойди к дежурному врачу, и, если он будет не против, я тебя отправлю.

Я бросился вниз. Ур-р-ра-а! Русоволосый майор решил просто избежать прямого разрешения, но не пойти в медпункт было тоже нельзя.

В сильно прокуренном помещении три офицера и две девицы хохотали за накрытым столом. Я закрыл дверь и, стараясь выглядеть спокойным, пересек небольшой зал, в котором пассажиры обычно ожидают приглашения на посадку, и направился по летному полю к стоявшему невдалеке самолету.

Под самолетом, в его тени, томились солдаты. Рюкзаки, амуниция, банки с соком. Походив среди этого бивуака, я нашел кусочек не занятой тени и присел на ящик с какими-то боеприпасами. Солдаты уже изжарились под палящим солнцем, но никто не проявлял раздражения. Была на их лицах сосредоточенность… они понимали, что спешить им не стоит – не всем повезет вернуться назад.