Факел (книга рассказов)

Короче говоря, Сергей попробовал и справился. И зарплату стал получать, понятно, не сравнимую с прежней. Ну, Вале и Марине, соответственно, стал давать побольше. То есть опять же всем хорошо.

И, надо сказать, за полгода, что ли, человек на глазах изменился. Не в том даже дело, что приоделся, это само с собой. Уверенность в себе появилась — вот что. Сергей стал человеком, который знает себе цену. Был унылым и затюканным человеко-инженером, которым даже супруга помыкала, а стал деловым человеком и любимым мужем. И за новое свое состояние держался, а как же.

О Наде все уже сказано — любящая жена, и все, и молчок. Уже и не надеялась на личное счастье, не знала, что это такое. А теперь знаю — оно оглушительное.

Теперь Валя. Прошло сколько-то времени, и она почувствовала, что отдохнула от мужа-захребетника. И то ли природа лезет в окно, когда ты ее гонишь в дверь, то ли захотела испытать, а что ж это такое — деловой человек, а только однажды, когда Сергей пришел без Нади, а Марина была на музыке, она стала намекать, а не вспомнить ли нам, что некогда мы были мужем и женой, со всеми вытекающими отсюда приятностями. Ну, видать, не так впрямую, видать, платье новое надела и стала нежно щебетать, не в этом дело.

А дело в том, что Сергей уклонился от бывших обязанностей. Мол, устал, мол, Марина может прийти. То есть отговаривался он точнехонько так, как отговаривалась Валя в прежние долгие годы.

В другой раз Валя снова намекает, не уклоняйся от почетного долга каждого мужчины, а Сергей почетности долга не чувствует и как раз уклоняется. Да ты чего, наконец не выдерживает Валя, ты чего дурочку-то валяешь? Мог Сергей сказать, да на хрена мне прежнее скудное жилище, если у меня теперь уютный родной дом? Не мог. А сказал он, что так устроен, что не может изменять законной жене. Тебе не изменял и Наде не буду.

Да, но ведь я живой человек и не могу совсем одна жить. Ну, полгода, год, но не всю же оставшуюся жизнь. А с временными людьми дела я иметь не могу. Да и не хочу. Хотя их навалом, и они предлагаются. Ну да, она же красивая женщина, хоть малость уже и поплывшая. И если я заведу человека, то постоянного, законного и в расписанном со мной состоянии. И у Марины появится отчим.

То есть, оказывается, умная женщина, знала, где у мужа в сердце самая болезненная точечка. А вот как раз Марина. Новый муж Вали — это бы ладно, но ведь одномоментно он окажется и отчимом Марины. И это при живом и почти ежедневном отце. Ну, если хороший человек — туда-сюда, а ну как же окажется мерзавцем, что очень даже возможно. Риск в таком деле исключен. Если, понятно, дочку любишь.

И Сергей, а куда он денется, уступил. Раз в неделю, к примеру, в пятницу, когда у Марины музыкальная школа, он забегал к Вале, чтоб по-быстрому исполнить мужской долг. Правда, по-быстрому не всегда и удавалось. А потому, что теперь Валю тянуло малость понежничать. И это даже удивительно: когда был твой без остатка, как говорится, мой и только мой, две ноздри, два уха, она не очень-то и нежничала, а теперь, когда он чужой, отчего же и нет. Когда Сергей был всегда под рукой и существом неприметным — это одно. А теперь он чужой муж и твой, красиво говоря, любовник, и под рукой не всегда, но лишь раз в неделю, и то на два часика, их-то, два часика, следует использовать на все сто.

А может, имело значение, что человек профессию сменил? То он был человеко-инженер, а стал человеко-бизнесмен. А бизнесмен — это сейчас престижно. К тому дает хорошие деньги. И ведь надо совесть иметь: за такие денежки человек вправе рассчитывать как на нежность, так и на ласку.

Знала ли Надя, что Сергей снова вынужден встречаться с Валей? Однозначно! Он ведь советовался с ней, так, мол, и так, отчимом грозит. Ладно, уступи, тут ничего не поделаешь, она все равно не оставит нас в покое. У нее глаза завидущие, не может она допустить, чтоб кто-то был счастлив. Особенно из ближних людей.

Да, а Валя все более и более к бывшему мужу располагалась. Так не хочется, чтоб ты уходил, так вроде того, что время быстро пролетает. Короче: начала она намекать, что пора бы уже к прежней жене возвращаться, и мы заживем, как раньше, и Надя будет к нам в гости приходить, но уже, понятно, исключительно в качестве моей сестры и ближайшей подруги. В крайнем случае при твоих-то нынешних заработках мы ей можем и вернуть, что она нам подарила. С работы ведь она тебя не турнет — она сама говорила, что ты хорошо работаешь, и Надя себе не враг.

Но нет, этого не будет. Мы любим друг друга, и я от нее не уйду. Я тоже себе не враг. Пятнадцать лет прожил с тобой, вот теперь столько же проживу с ней. Это, понятно, шутка.

Насчет пятнадцати лет, конечно, шутка. А насчет любим друг друга — нет, не шутка. Надя и Сергей были именно что счастливы. На работе вместе, дома вместе, а друг другу не надоели, а глаза сияют, что у молодоженов, — это что же такое? А это любовь — вот что это такое. И, поди, в таком состоянии человек согласен не только пятнадцать лет прожить, но и до самой последней минуты, и в эту последнюю минуту, надеется, в голове успеет мелькнуть — повезло, спасибо.

Но нет. Валя была не какая-нибудь простушка, и сдаваться она не собиралась. Знала безотказное средство, которое вернет мужа, — а надо завести ребеночка. Однако молчок, ничего не говорила Сергею о своих намерениях, и он узнал, что его ждет, когда Валя безвозвратно округлилась. Дура я была, какая дура, ты ведь всю жизнь хотел сыночка, а я не соглашалась, но вот теперь будет маленький, и, знаю, именно сыночек. Это известие было для Сергея и радостью, и горем. Ну да, если долгие годы уговаривал завести сыночка. Это, значит, радость.

А горе? Когда он рассказала Наде о ближайших Валиных планах, она словно бы окаменела от горя. Потому что ей враз стало понятно: Сергей не допустит, чтоб сын рос без отца, и он вернется к прежней жене, чтоб растить сына. Ты такой, и я тебя за это люблю. А она подлая, не может выносить чужое счастье. И Надя горько разревелась. Это как раз понятно: когда теряешь счастье и любовь и с этим смиряешься, небось, разревешься. А Сергей — нет, он не ревел, он как-то враз и безнадежно понял, что счастливым ему уже не быть никогда.

А дальше что? Дальше раскрутка пошла в обратную сторону. Развелся с Надей, расписался с Валей. Поспел вовремя, за два месяца до рождения сына. Да, именно сына, как Валя и обещала. Не обманщица какая-нибудь.

Дальше все выполняли принятое решение.

Валя: ни с кем я тебя больше делить не буду, это плохой пример детям. Непедагогично. Работать, конечно, будешь у Нади, но теперь уже без глупостей. Узнаю — выгоню. Теперь-то она могла и угрожать, поскольку Сергей не то слово любил, он обожал сына.

Надя: работаем вместе, но не встречаемся. Короткие встречи меня уже не устроят, я тебя люблю и всегда буду любить, но я должна быть с тобой целиком, без остатка. Иначе уже не получится. А с сестрой я расстаюсь — уж очень она подлая. Она разбила мое сердце. Нет, правда, вот именно так и сказала: она разбила мое сердце.

Теперь Сергей. Он каждый вечер гуляет с сыном и непременно провозит коляску мимо дома Нади. Посмотрю на окна, за которыми я был счастлив, и сердце мое так и течет, так и тает. Видать, не успею я вырастить сына — сердце сдастся раньше. Так оно буквально течет, так оно буквально тает.

Прощение

Таисия Павловна растила детей одна, поскольку ее муж погиб в начале сорок пятого года. Каково ей приходилось, простому бухгалтеру в маленькой конторе, можно только догадываться. Нищета и вдовьи слезы.

Двое детей — Виктор и Наташа. Отца не помнили вовсе: в сорок первом Виктору было полтора года, а Наташе и вовсе несколько месяцев. Таисия Павловна никогда не жаловалась на свою жизнь, поскольку многие жили примерно так же, но, главное, она выполняла то, что наказал муж, уходя на фронт. Видать, в том духе: береги детей, Тася, и вырасти их настоящими людьми.

Послевоенные и следующие годы Таисия Павловна вспоминала даже и охотно: да, жили бедно, но дружно. И, не поверите, весело. Очень любила Таисия Павловна рассказывать детям про отца и про довоенную жизнь: к примеру, в доме были хлеб и сахар, а мы говорили: есть нечего, и дети недоверчиво ахали. Все свои рассказы Таисия Павловна непременно заканчивала: да, ребята, у вас был очень хороший отец, и я его очень любила.