Две тайны Аптекаря

— А чего ты боялась тогда? — спросил Марк.

— В детстве?

— Ну да. Всякие детские страхи. Я ужасно боялся засыпать один, задыхался, когда выключали свет в спальне. И еще боялся душа.

— Душа? В смысле мыться?

— Да, вот этой самой насадки, из которой выскакивают струйки. Ужасно боялся, а почему, не могу вспомнить. Воды вроде бы не боюсь.

Это была такая удивительная близость… Не бояться показать свою слабость, быть самой собой. Я чувствовала у нас с Марком такое родство душ, которое было даже сильнее желания физической близости. Он так располагал к себе, что я даже не думала, стоит или нет скрывать от него мои секреты, о которых до сих пор не знал ни один живой человек.

— Детские страхи… Даже не знаю, наверное, как у всех — темнота, большие собаки… Хотя нет, подожди. Однажды я очень сильно испугалась, и потом это чувство так надолго засело у меня в голове. Я даже не знаю, выветрилось ли оно сейчас.

— И что это было? — Марк отпил чая и положил руку мне на колено.

— Кукла, — сказала я.

— Кукла?

— Ну да, кукла.

— Но ты же девочка, у тебя должно было быть полно кукол. С чего ты их боялась?

— Нет, та, которой я испугалась, была особенная. Необычная. Кукла-клоун. Знаешь, такие были раньше?

— Я не очень следил за куклами, сама понимаешь. Меня в основном задаривали игрушечными транспортными средствами и карандашами.

— Я тебе расскажу. К моим родителям однажды приехали гости. И привезли мне подарок. Такую большую коробку, я даже помню, в какую бумагу она была завернута. Я торопилась скорей ее развернуть, а когда развернула и открыла ее, эту злосчастную коробку, то так испугалась, что бросила всё на пол, а сама убежала в другую комнату. Там была кукла-клоун с жутким размалеванным лицом, непонятно, живым или кукольным, с ухмылкой, красным ртом… Мама не поняла, что случилось, и пошла за мной с этим клоуном, а я плакала так сильно, что не могла остановиться и не могла ничего ей объяснить. Меня успокаивали всей семьей, а когда повели спать, этот проклятый клоун сидел у меня на подушке. Кто-то его туда посадил, чтобы меня порадовать. Я потом выбросила эту подушку в окно, не хотела на ней спать, а клоуна быстро убрали. Но я до сих пор их сильно недолюбливаю. В любом виде. И в кукольные магазины тоже не захаживаю.

Я поставила чашку на столик, подвинулась ближе к Марку и обняла его. Он был намного выше меня, и моя голова оказалась как раз у него под подбородком. Я посмотрела на его губы и поняла, что в жизни еще не хотела ничего так сильно, как сейчас поцеловать его. И при этом я никак не могла решиться. Это было так странно. Я чувствовала себя подростком. Я не знала, что еще могу настолько влюбляться, чтобы позволить эмоциям буквально парализовать мои действия. Но, наверное, выпитое вино прибавило мне мужества, а может быть, стресс и адреналин, но я всё-таки коснулась пальцами его подбородка, потянулась к его губам и поцеловала. Признаюсь честно — это был самый странный поцелуй в моей жизни. Нет, Марк мне ответил, и я даже почувствовала его язык и вкус его губ, но уже через секунду я отстранилась сама. Я не поняла, что произошло. Он целовал меня механически, как будто просто выполнял действие: старательно и осторожно. Не было страсти, не было сбившегося дыхания, не было ничего. Как будто я целовала манекен.

Мне стало настолько не по себе, что я быстро встала с дивана и ушла на кухню, якобы что-то принести. Там я некоторое время постояла у окна, пытаясь объяснить себе, что же только что со мной произошло, потому что на первый долгожданный поцелуй это было похоже меньше всего. Потом, решив, что мы просто перенервничали и много выпили, и вообще, скорей всего, мне просто показалось, я достала что-то из холодильника, чтобы объяснить мое отсутствие, и вернулась в комнату. Но Марк уже спал на диване, трогательно поджав колени. Я укрыла его пледом и ушла в спальню.

Ночью у меня разболелась рассеченная бровь, видимо, туда всё-таки попала инфекция. Я встала и некоторое время бродила по дому. Марк спал очень тихо, его совсем не было слышно. Я посидела на кухне, еще раз прошлась по коридору и посмотрела на фотографии. И поняла одно: мне нужно к Аптекарю.

Райские птицы любили притворяться. Чаще всего цветком, хризантемой с чуть горьковатым запахом. В доме их всегда было много, белых и желтых, с длинными лепестками, похожими на длинные перья. Если на них дул ветер, лепестки танцевали — цветок превращался в птицу. Райские птицы знали всё обо всём, райские птицы знали, как правильно. Только они это знали. Никто никогда не смел им перечить. Разрешалось одно — подчиняться. Райские птицы зорко следили, смотрели в глаза, проверяли, не выпускали из вида. И нельзя было выйти из-под их райских крыльев, потому что дальше везде была только опасность. Райские птицы часто грустили — и в сезон дождей, и в сезон засухи. Если их грусть продолжалась долго, они начинали злиться. На дождь, на засуху, на ветер и на цветок-хризантему. Тогда лепестки разлетались повсюду, словно длинные перья. Когда райские птицы злились, это всегда было страшно, но было еще страшней их расстроить. Тогда надо было стыдиться, тогда надо было спрятать себя, потому что такой огромной была та вина перед райскими птицами. Если ты виноват — ты плохой, ты недостоин. И разве такого тебя сможет принять мир? Ты обязан быть идеальным. Ведь ты — чело-век.

Когда я проснулась, Марк уже ушел. На диване лежал аккуратно сложенный плед, а на кухне — записка. И потрясающе вкусно пахло. Оказалось, он испек блинчики с яблоком и корицей, а сам уехал на работу. Чистота на кухне была такая, что можно было подумать, будто блинчики он пек где-то в другой комнате. В записке он извинялся, что пришлось уехать так рано: боялся опоздать, а будить меня не хотелось. В уголке листка была нарисована рожица и написано «целую». Меня слегка передернуло, потому что я сразу вспомнила вчерашний странный поцелуй. Есть мне не хотелось, а оставаться дома было просто невозможно. Я обещала Марте, что обязательно съезжу в полицию, а бровь у меня разболелась так, что срочно надо было ехать к врачу. Я оделась, взяла ключи от машины и поехала к Аптекарю. Иногда от сомнений и страхов становится так невыносимо, что хочется броситься им навстречу.

Уже в дороге я вспомнила, что обещала всегда звонить ему и сообщать о своем приезде, но решила, что поеду просто так, и пусть будет как будет. Я не думала, что он оставит меня перед закрытой дверью, и оказалась права. Я только подъехала к крыльцу, как дверь его дома уже открылась.

— Как мне отучить вас от сюрпризов, милая барышня? — Сам Аптекарь стоял на пороге в своем неизменном халате. — Но так и быть, не впустить вас я не могу, я ведь дважды успел провиниться. Входите же.

Он пропустил меня в дом, запер за мной дверь и тут же спросил:

— Что у вас с бровью? Кто налепил на ваше чудесное личико этот чудовищный пластырь?

— Добрый день, Аптекарь, — только сейчас сказала я. — У меня к вам серьезный разговор. И на всякий случай — я оставила ваш адрес моей подруге.

— На какой такой случай и какой именно подруге? — Аптекарь удивленно посмотрел на меня поверх очков. — Разве мы с вами договаривались раздавать адреса друзьям и подругам? Я ведь предупреждал вас о своем затворничестве. Так что же за «случай» заставил вас это сделать?

— Я оставила ваш адрес на тот самый случай, если вдруг у вас в доме со мной что-то случится. Я знаю, что вы на меня нацелились!

По дороге я продумала весь наш разговор. Как бы мне этого ни хотелось от этого спрятаться, но на Аптекаря указывало слишком много фактов, и повод разделаться со мной у него тоже был. И я была так напугана и так устала, что приказала себе разобраться с этим в любом случае. Адреналин гнал меня вперед, обеспечивая анестезию.