Горькая радость

— Сестра Тридби, могу предложить вам только одну должность — моей жены. С того самого момента, когда вы осадили меня в поезде, я не могу думать ни о ком другом! Мы с вами отличная пара! Вы подходите мне даже по росту, вы божественное создание и, клянусь могилой Гиневры, имя Марион Дэвис больше никогда не слетит с моих уст! Я обожаю вас и готов целовать землю, по которой вы ходите! Вы покорили меня, я ваш раб!

Остолбенев от удивления, Китти стояла и слушала, не веря своим ушам, пока Чарлз не замолк, захлестнутый бурей эмоций. Ее губы дрожали и кривились, она пыталась сохранить самообладание, впрочем, вполне безуспешно — ей показалось, что перед ней возникло лицо Фрэнсиса Бушмена, пытающегося молча выразить страсть еще до того, как титры донесут до зрителей те самые слова, которые сейчас говорил доктор Бердам.

Она залилась звонким смехом:

— Ну, валяй дальше, весели публику, клоун! В жизни не слышала большей чуши — и не говорите мне, что у помми женщины клюют на подобную дешевку! От этого сиропа прямо с души воротит!

Чарлз побагровел от досады, несколько секунд он стоял молча, слушая тяжелые удары сердца и не зная, как поступить. Он мог бы назвать не меньше дюжины женщин, которые растеклись бы в лужу от счастья, если бы он сказал им нечто подобное, — а ведь сейчас он был совершенно искренен! И даже предложил руку и сердце! Но эта девица высмеяла его — и за что? Она ведь всего-навсего женщина, а дамы обожают комплименты!

Чарлз отошел к столу и сделал вид, что ничего не произошло. Он даже сумел беззаботно рассмеяться.

— Садитесь, сестра. После вашей суровой отповеди сделайте для меня хотя бы это.

— Ладно, — согласилась Китти, садясь.

— Что вас так возмутило в моем признании? — спросил он, присаживаясь на край своего низкого стола. Бедняга! Трудновато ему придется в колониях.

— Ваш вопрос говорит сам за себя — такой чопорный и манерный! Для австралийского уха все это звучит фальшиво и напыщенно. Словно какая-нибудь поэтическая ода. Мне это кажется ужасно смешным.

— Варварская страна.

— Возможно, вы правы. Австралия — крепкий орешек.

— А как тогда объясняются в любви в Корунде?

— Во всяком случае, не так, как во времена Ноя. Папуасские девушки, может, и проглотят вашу сладенькую наживку, но австралийки вряд ли. Тем более ни с того ни с сего! Во время беседы при приеме на работу! Так поступают только законченные прощелыги! Все женщины планеты прекрасно знают, что мужчины считают их ниже себя во всех отношениях, так что когда сильный пол рассыпается в комплиментах, он преследует определенную цель. Дайте ему то, что он хочет, и он немедленно вспомнит о своем превосходстве. Гвоздики и конфеты — это еще куда ни шло, но Теннисон и всякий романтический вздор? Здесь это не проходит! Местный мужчина, скорее всего, скажет, что я милашка, а остальное оставит до более подходящей обстановки. Вы же не хотите, чтобы над вами потешались, поэтому забудьте про поэтические образы и пустую болтовню. Ваши планы относительно больницы встречают самую горячую поддержку в здешнем обществе. Но если вас сочтут дешевым Ромео, ваша репутация разлетится вдребезги.

Чувство унижения понемногу проходило. Чарлз Бердам был достаточно великодушен, чтобы простить женщине резкость. И все же след остался, хотя и в самом уголке сознания, где гнездились многие другие пережитые им обиды и оскорбления, подчас невольные, хотя он их таковыми не считал, поскольку по натуре был весьма раним и обидчив. У него была черта, о которой он не догадывался: злопамятность, которая не давала забыть ни одного укола судьбы. У Чарлза Бердама была на редкость нежная кожа, и даже самая незначительная ранка вызывала воспаление.

На этот раз уязвленное самолюбие мучило его недолго — Чарлз понял, что Китти высмеяла его не со зла. Его не слишком удачный любовный опыт подсказал ему, что она к нему неравнодушна и пытается отгородиться от его магнетизма частоколом насмешек. В конце концов, она совершенно права! Черт его дернул распространяться о своих чувствах во время деловой встречи. Теперь их отношения ограничатся работой — и никаких личных привязанностей! С ухаживанием надо повременить. Он должен понравиться ей, но не как комический персонаж — он хоть и Чарли, но не Чаплин.

Сев за стол, доктор Бердам стал незаметно разглядывать Китти, стараясь быть беспристрастным, насколько это позволяла его страстная влюбленность. Сибилла? Очень молодое шардоне. А Китти — это винтажное шампанское вне всякой конкуренции. Даже при спрятанных под косынку белокурых волосах ее белые брови и ресницы эффектно контрастировали со смуглой кожей, а ярко-голубые глаза с фиолетовыми искорками чуть напоминали глаза сиамской кошки. В ее лице и вправду было что-то кошачье: высокий круглый лоб, широко поставленные глаза, чуть заметная усмешка на тонких губах. За всю свою жизнь он ни разу не встречал блондинок с такой смуглой кожей. И с такими сердитыми глазами. Но это же смешно! Что такого пережила эта красавица, чтобы так зло реагировать на комплименты? Он ведь просто хотел польстить ее самомнению, вполне естественному при такой внешности. Но вот его-то он и не увидел. Насмешливость, гнев, умение жалить, подобно скорпиону — все это он успел испытать на себе, но вот самомнение у этой женщины явно отсутствовало. Какова же ты на самом деле, Китти?

— У вас есть какие-то предпочтения в работе, сестра?

— Да, сэр. Дети.

Он постучал по папке с ее личным делом.

— Да, я заметил, что во время практики вас больше всего привлекала педиатрия. Сестра Мултон о вас очень высокого мнения.

— Я о ней тоже, сэр.

— Вы бы хотели и дальше работать с детьми?

— Да, сэр.

— Старшая медсестра рекомендовала вас в детское отделение на смену с двух до десяти. Вас это устраивает?

— Да, сэр.

Опять сверкнула улыбка кинозвезды, но Китти никак на нее не отреагировала.

— Тогда это место ваше, сестра Тридби.

— Благодарю вас.

С этими словами Китти повернулась и вышла из кабинета. В коридоре она в изнеможении прислонилась к стене, не зная, радоваться или огорчаться. Работа в детском отделении — большая удача, но вот с новым главврачом отношения явно не заладились.

Во время беседы она по-ястребиному наблюдала за ним, спрятав в отдельную шкатулку впечатление, которое произвел на нее нелепый павлиний хвост, так некстати развернутый перед ней, и плотно закрыв крышку до тех времен, когда у нее появится желание разобраться в своих эмоциях. Чутье подсказывало ей, что искренность в нем прекрасно уживается с хитростью, хотя и непонятно, в каких пропорциях они намешаны. И все же он чертовски привлекателен! И по росту ей вполне подходит — на каблуках он будет на пару дюймов выше ее. Но вот дети у них будут форменные лилипуты.

Китти была в полном смятении, и каждое произнесенное им слово только усугубляло ее дискомфорт. Каков он на самом деле? Умный, опытный, красноречивый. Она вдруг почувствовала гнев — из-за ее проклятой внешности он решил, что она самодовольная пустышка! Как он смел так подумать! Еще один коллекционер, желающий приобрести ее красоту, чтобы демонстрировать ее в обществе. Нет, лучше эту шкатулку совсем не открывать!

Но это вряд ли невозможно. Он предложил ей весь традиционный набор соблазнов: богатство, власть, жизненный комфорт — и только за одно ее лицо! Как же она ненавидела свою внешность! Он распространялся о своей любви, но что может знать о ней мужчина, который судит о женщине только по ее лицу? Это говорит о том, что он поверхностный и холодный человек. Не равнодушный, а именно холодный. Он сочувствует страданиям друг их, но сам по-настоящему никогда не страдает. Бесстрастный аналитик.

Китти оторвалась от стены и зашагала по коридору. Подробности сегодняшней беседы с главврачом она оставит при себе. Если бы сестры только знали!

Тем временем Чарлз Бердам думал о том, насколько не похожи Китти и Хизер и дело тут прежде всего в раскраске. Черты лица и фигуры у них были одинаковые, но вот колер… Глядя на Тафтс, становилось ясно, какое значение имеет цветовая гамма: у Китти краски бушевали, у Тафтс — всего лишь вяло поблескивали. Чарлз, прежде никогда не видевший близнецов, был просто зачарован. А ведь есть и другая парочка — Эдда и Грейс, — которые, по слухам, гораздо более схожи, чем Тафтс и Китти.