Воды слонам!

Вдалеке я замечаю Грега, направляющегося к зверинцу. Рози плетется следом в нескольких футах от него. Время от времени он останавливается и позволяет ей засунуть нос в ведерко, а потом отбирает и шагает дальше. Она следует за ним, словно послушный щенок.

Когда Рози наконец удается водворить в зверинец, я возвращаюсь к Барбаре, все еще сжимая в руках крюк.

У входа в шатер я останавливаюсь.

– Эй, Барбара! Можно?

– Ага, – отвечает она.

У нее никого нет, она сидит голоногая на стуле, закинув ногу на ногу, и курит.

– Они вернулись в поезд, ждут врача, – объясняет Барбара, затягиваясь. – Если ты, конечно, по этому поводу.

Я чувствую, как заливаюсь краской. Перевожу взгляд на стену. На потолок. Под ноги.

– Да ты просто прелесть! – говорит она, стряхивая пепел с сигареты в стакан и снова глубоко затягиваясь. – Ты же весь покраснел!

Она смотрит на меня долгим взглядом, явно забавляясь.

– Ладно, иди, – говорит наконец она, выпуская дым из уголка рта. – Иди же. И поторапливайся, а то как возьму тебя снова в оборот!

Я выбираюсь из шатра Барбары и врезаюсь в Августа. Лицо у него темнее тучи.

– Как она? – спрашиваю я.

– Ждем врача, – отвечает Август. – Слониху поймал?

– Она в зверинце, – отвечаю я.

– Хорошо, – говорит он и забирает у меня крюк.

– Август, постойте! Вы куда?

– Пойду проучу ее как следует!

– Нет, Август! – кричу я ему вслед. – Постойте же! Она вела себя хорошо! И вернулась сама! К тому же сейчас нельзя, представление не закончилось!

Он останавливается так резко, что вокруг его подошв взметается облако пыли. И застывает, глядя в землю.

Выдержав долгую паузу, он произносит:

– Ну и что? У нас же оркестр, никто и не услышит.

Я таращусь на него, в ужасе раскрыв рот.

Вернувшись в вагон, я валюсь на постель. Ох, как же мне худо от одной лишь мысли о том, что происходит сейчас в зверинце, а еще хуже – что я не могу ничего поделать.

Вскоре появляются Уолтер с Дамкой. На Уолтере клоунский наряд: бесформенный белый костюм в разноцветный горошек, елизаветинский гофрированный воротник и треугольная шляпа. Он вытирает лоб какой-то тряпкой.

– Что это, черт возьми, было? – вопрошает он, подойдя ко мне так близко, что его огромные красные туфли упираются мне прямо в нос.

– Ты о чем? – спрашиваю я.

– О представлении! Так надо? Это был такой номер?

– Нет.

– Вот те на! – говорит он. – Вот те на! Тогда, надо сказать, им крупно повезло. Марлена – просто чудо. Но ты ведь и так знал, а? – он прищелкивает языком и наклоняется, чтобы похлопать меня по плечу.

– Перестань! – отмахиваюсь я.

– А что такого? – продолжает Уолтер, весь воплощенная невинность.

– Зря смеешься. Марлене плохо, понял?

Он растерянно ухмыляется.

– Ох. Ты это, дружище. Прости. Не знал. Надеюсь, все будет в порядке?

– Пока не знаю. Послали за врачом.

– Вот черт. Я не хотел, Якоб. Вот те крест, не хотел. – Он поворачивается к двери и набирает полные легкие воздуха. – Но больше всего я бы не хотел оказаться на месте слона. Вот кому не поздоровится!

Я медлю.

– Уже. Уже, Уолтер. Поверь.

Уолтер выглядывает наружу.

– Ну да, ну да, – говорит он и, уперев руки в боки, осматривает площадь. – Ну да, ну да. Кто бы сомневался.

Я не выхожу из вагона ни к обеду, ни во время вечернего представления. Боюсь, что стоит мне увидеть Августа – и я его прикончу.

Ненавижу. Ненавижу за то, что он так жесток. Ненавижу за то, что ему обязан. Ненавижу, за то, что влюблен в его жену – да, по правде сказать, и в слониху. Но больше всего мне ненавистно то, что я оставил обеих в беде. Не знаю, хватит ли у слонихи ума связать меня и наказание, задуматься, почему я ее не спас, но у меня-то хватит.

– Разбила пятки, – говорит мне Уолтер, вернувшись. – Эй, Дамка, aп! Ап!

– Что-что? – бормочу я. С тех пор, как он ушел, я не сдвинулся с места.

– Марлена разбила пятки. Вышла из строя на неделю-другую. Думал, тебе интересно.

– Да. Спасибо, – отвечаю я.

Он присаживается на раскладушку и смотрит на меня долгим взглядом.

– Ну, так и что у тебя с Августом, в конце-то концов?

– То есть?

– Вы, кажется, как-то повязаны?

Я с некоторым усилием сажусь, прислоняюсь к стене и наконец отвечаю:

– Ненавижу этого ублюдка.

– Ха! – хмыкает Уолтер. – Ну, стало быть, хоть немного ты соображаешь. А зачем тогда проводишь с ними все свое время?

Я молчу.

– Ой, прости. Я и забыл.

– Ты ничего не понял, – отвечаю я, поднимаясь.

– Да ну?

– Он мой босс, и у меня нет выбора.

– Верно. Хотя, по-моему, тут замешана женщина. И ты об этом знаешь не хуже меня.

Я вскидываю голову и испепеляю его взором.

– Ладно-ладно, – он поднимает руки вверх, словно сдаваясь. – Уже заткнулся. Ты и сам понимаешь, что к чему. – Он отворачивается и роется в своем ящике. – На вот, – протягивает он мне эротический комикс. – Это тебе, конечно, не Марлена, но все же лучше, чем ничего.

Когда он отворачивается, я пролистываю книжечку. Несмотря на недвусмысленные, даже преувеличенно откровенные картинки, я не нахожу в себе ни капли интереса к тому, как мистер Главный Режиссер оприходует по полной программе тощую будущую звезду с лошадиным лицом.

ГЛАВА 13

Я моргаю часто-часто, пытаясь понять, где нахожусь. Ага, это тощая сиделка с лошадиным лицом уронила где-то в конце вестибюля поднос с едой и разбудила меня. Я и не заметил, что задремал, но так теперь бывает сплошь и рядом. Я теряюсь во времени и в пространстве. То ли это уже старческий маразм, то ли мой разум просто борется с полным отсутствием духовной пищи.

Сиделка садится на корточки и собирает разбросанную еду. Я ее не люблю – она вечно не дает мне ходить. Похоже, я ее уж очень нервирую тем, что нестойко держусь на ногах, ведь даже доктор Рашид признает, что ходить мне полезно, особенно когда я не перенапрягаюсь и не застреваю на полпути.

Мое кресло стоит в вестибюле рядом с дверью, но до прихода родственников еще несколько часов, и я решаю посмотреть в окошко.

Можно было бы, конечно, просто позвать сиделку. Но разве это интересно?

Я сдвигаюсь к краю сиденья и тянусь к ходункам.

Раз, два, три…

Передо мной возникает ее бледное лицо.

– Мистер Янковский, вам что-то нужно?

Эх. Чуть-чуть не успел.

– Да так, просто хотел посмотреть в окно, – отвечаю я, делая вид, что удивлен.

– Тогда садитесь поудобнее, а я вас отвезу, – говорит она, опуская руки на поручни моего кресла.

– Что ж, спасибо. Очень мило с вашей стороны, – говорю я и откидываюсь в кресле, поставив ноги на подножку и положив руки на колени.

Сиделка выглядит обескуражено. Вот это удар! Она распрямляется и ждет – видимо, подозревая, что я попытаюсь удрать. Я мило улыбаюсь и смотрю на окно в конце вестибюля. Наконец она заходит мне за спину и берется за поручни.

– Признаться, я несколько удивлена, мистер Янковский. Обычно вы… ну… весьма непреклонны, когда дело касается ходьбы.

– Я и сейчас не прочь пройтись. А согласился только потому, что у окна нет стульев. Почему, кстати?

– Потому что там не на что смотреть, мистер Янковский.

– А цирк?

– Ну, в эти выходные – да. Но обычно там только автостоянка.

– А что если я хочу посмотреть на автостоянку?

– Вот сейчас и посмотрите, – отвечает она, подвозя мое кресло к окну.

Я хмурю брови. Она просто обязана была начать со мной спорить! Почему она со мной не спорит? Ах да, понятно почему. Я для нее просто-напросто дряхлый старик. Нельзя волновать здешних обитателей, особенно этого старого Янковского. А то швырнет в вас желе, а потом скажет, что он случайно.

Она уходит.

– Эй, – окликаю ее я, – а где мои ходунки?

– Просто позовите меня, и я отвезу вас обратно.

– Нет, я хочу ходунки. Ходунки должны быть всегда под рукой. Принесите ходунки.