Ленинград, Тифлис

Второй раз ей стало плохо дома на лестнице. Она упала, потом поднялась на колени, поползла по мокрым ступенькам. Ее нашли соседи. Михаил втащил ее в квартиру, она была совсем легкая. Вызвал «неотложку». Вера умерла в машине.

После похорон Михаил вошел в комнату к Маше, крепко обнял ее и заплакал. Кажется, первый раз в жизни.

В начале 53-го стали увольнять евреев. Завкадрами Терешков просматривал личные дела. Долго изучал дело Михаила. «Фамилия какая-то подозрительная».

«Наверное из поляков», успокоил его замполит Покрышкин. Из их клиники уволили четверых, в том числе Ильюшу Абрамсона, институтского приятеля.

Илюша вечером приехал к Михаилу.

«Мишка, я написал письмо Сталину. Ты меня знаешь больше, чем другие. Может быть, ты тоже напишешь от себя? Я тут набросал несколько слов…»

«Обязательно напишу, Илюша. Только не сейчас. Сейчас — не время…»

Когда Илюша уходил, Михаил незаметно сунул ему в карман конверт с деньгами.

3. МАКС

Михаил комиссовался в конце 55-го, в чине майора. Ему выправили неплохую пенсию, с добавками как участнику войны и блокаднику. В академии он продолжал консультировать. Сохранилась и кое-какая частная практика. В свободное время он возился с мебелью. Что-то подчищал, полировал, подкручивал. Забот хватало. Машка уже большая. Закончила университет. Работала в библиотеке.

Однажды утром, когда Михаил был дома, раздался телефонный звонок.

— Михаил Исидорович?

Сердце Михаила екнуло. Голос был неприятный.

— Вас беспокоит майор Пронин Николай Николаевич. Я из комитета государственной безопасности.

Михаил почувствовал, что у него потеют руки.

— Чем могу служить, Николай Николаевич?

— У нас к вам пара вопросиков. Не сочтите за труд…

Николай Николаевич был лысоватый блондин с мясистым носом.

— Михаил Исидорович, вы в анкете пишете, что у вас брат за границей. Что вы о нем знаете?

— Да ничего не знаю. Брат уехал накануне империалистической войны. Никаких контактов не поддерживаю.

— И очень напрасно, что не поддерживаете, Михаил Исидорович! Сейчас времена другие. Мы поощряем контакты с соотечественниками за рубежом.

Николай Николаевич с удовольствием затянулся папиросой.

— Могу вас порадовать, Михаил Исидорович. Ваш братец, Максимилиан Исидорович, жив-здоров, живет в городе Лондоне. Разыскивает вас через международный Красный Крест.

— Что же мне делать? — спросил Михаил.

— А вот что. Берите лист бумаги. — Николай Николаевич протянул ему стопку.

— Берите ручку, да и пишите вашему братцу письмо по этому адресу.

Михаил прочитал странное имя — Макс Бичем — и адрес в Лондоне. Встряхнул ручку и вывел:

«Дорогой Макс, наконец я нашел время и место…»

А весной следующего года Михаил встречал Макса в пассажирском порту — тот приехал пароходом Балтийской линии из Хельсинки. Михаил сразу узнал брата в толпе, сгрудившейся у борта. Макс мало изменился; конечно, располнел, посолиднел, серебристые волосы волной падают на плечи. И вот они уже стоят рядом, целуются, хлопают друг друга по спине. Они удивительно похожи, только Михаил, лысый и сутулый, кажется лет на десять старше. К ним проталкивается высокая женщина с голубыми волосами. Макс берет ее за руку, представляет:

— Пенелопа, жена.

И тут подскакивает молодой человек, круглолицый, в сером плаще, надетом прямо на рубашку. Протягивает руку:

— Меня зовут Антони.

— Антони Рис-Вильямс, наш друг и коллега, — представляет его Макс.

Они едут на такси в «Европейскую». У них там забронирована анфилада комнат на бельэтаже.

Макс не отрывает глаз от Михаила.

— Мишка, черт возьми, Мишка! Сорок лет, целая жизнь!

Потом бросается к чемоданам.

— Мы тут кое-чего тебе прихватили…

Михаил отмахивается:

— Потом, Макс, потом…

На Мойку они идут пешком. Макс семенит впереди:

— Господи, я все помню. Вот наша Петершуле. Все, как было!

Берет за руки Пенелопу и Антони, что-то быстро тараторит по-английски.

Когда они подошли к дому на Мойке, Макс чуть не зарыдал. У него путались русские и английские слова.

— Смотрите: здесь была привратницкая, здесь жил дворник Герасим. Вот парадный подъезд. Вот наша обитель.

Михаил повернул ключ и они вошли в квартиру.

— Только, пожалуйста, потише, — предупредил Михаил. — Мы здесь не одни.

Когда они шли по коридору, двери открывались одна за другой, и из дверей высовывались любопытствующие жильцы.

Они вошли в кабинет. Макс подбежал к окну и застыл. Был солнечный мартовский день. Арка Новой Голландии плыла на фоне бледно-голубого неба.

Антони сделал стойку на мебель. Вытащил из кармана маленькую лупу, стал внимательно изучать инкрустацию. Повернулся к Пенелопе, что-то быстро сказал. Макс перевел.

— У тебя прекрасная мебель. Антони просит разрешения ее сфотографировать.

Антони извлек из сумки несколько аппаратов и защелкал.

Тут дверь отворилась и вошла Машка. К приезду гостей она прифрантилась, сделала прическу. Макс ее всю зацеловал.

— Машка! Какая красавица!.

Пенелопа достала из сумки большой пакет.

— Вот тебе немного здесь. Остальное — в гостинице.

Машка покраснела.

— Ей богу, не стоило. Проходите в столовую…

В столовой на большом столе красного дерева был собран небольшой завтрак: водка в хрустальном графине, икра в серебряной баночке, лососина на фарфоровых кузнецовских тарелочках.

«Сейчас принесу блины», — сказала Машка.

При слове «блины» Макс застонал, а Антони защелкал аппаратом.

Английские родственники гостили две недели, и эти две недели пролетели, как один день. Почти каждый вечер они были в театре, в Кировском или в Малом. Днем ходили по музеям, ездили в загородные дворцы. Везде Антони прилежно щелкал аппаратом, а Пенелопа, надев очки в золотой оправе, что-то быстро писала в маленькой книжечке.

В промежутках Макс рассказывал свою историю. Как он закончил университет в Гейдельберге и оказался без работы. После войны в Германии наступила глубокая рецессия. Кто-то посоветовал податься в Англию. В Англии поначалу было несладко. Жил в Лондоне, в маленькой квартирке в еврейском районе Голдерс Грин. А потом дела пошли лучше. Удалось устроиться в Империал Кемикал Трест. Там он быстро пошел в гору, стал менеджером крупного отдела. В 36-м его послали на год в Штаты. Там удалось заключить очень выгодный контракт. Обратно он возвращался на пароходе, только что построенном «Юнайтед Стейтс». За его столиком в ресторане оказалась красивая молодая американка — Пенни. Они разговорились. Она была журналисткой, ехала стажироваться в «Дейли мейл». Она была замужем. Муж ее — крупный финансист. Как-то после ужина Пенни постучалась в каюту Макса. В руке у нее была бутылка шампанского. «Мне очень захотелось выпить с вами, Макс».

Все остальное путешествие они редко выходили из его каюты.

А в Лондоне она переехала в его квартиру, у Макса к этому времени была большая квартира в Кенсингтоне.

Бракоразводный процесс продолжался несколько лет, о нем писали все газеты. Пенни (ее теперь называли не иначе как Пенелопа) удалось отсудить от бывшего супруга несколько миллионов. На эти деньги она купила маленький журнальчик «Тудей», едва сводивший концы с концами. За эти годы журнал стал едва ли не самым популярным изданием по обе стороны Атлантики, с тиражом в несколько миллионов. Антони, фотограф и художник, был главным помощником Пенелопы.

Когда они поженились в небольшой церквушке в Сохо, Макс взял ее фамилию — Бичем. Вскоре он основал собственную компанию — Бичем Лимитед. Он начал с химических красителей, а сейчас осваивает производство чувствительных фотопленок. У них большая квартира с видом на Гайд-парк и имение в графстве Саррей. «Ты все это увидишь, Мишка!»

Оформление визы затянулось. А тем временем Машка вышла замуж за пианиста Олега Кузнецова. Машка познакомилась с ним в гостях, у университетской подруги и влюбилась безумно. Олег Кузнецов, голубоглазый блондин, был аспирантом консерватории. Его отец был главным инженером крупного завода, членом «партхозактива». Ему довольно быстро удалось выбить для молодых двухкомнатную квартиру в Автово.