Ленинград, Тифлис

Ицхак Мейер ждал, что будет дальше.

— Тебе нужно ехать в Германию. У меня есть друг в Вуппертале. Его зовут Фридрих Байер. У него там большая фирма.

Шапиро наконец нашел бумагу и показал ее Ицхаку Мейеру.

— Я написал ему письмо. Он мне ответил. Он подыщет тебе место.

Когда Ицхак Мейер встал, Шапиро добавил многозначительно:

— Фридрих Байер — протестант, Ицхак Мейер.

А на следующий день Ицхак Мейер уже ехал на север. На нем был новенький костюм, золотые швейцарские часы в жилетном кармане. Вот только тот же поношенный саквояж, что и год назад.

А еще через день Ицхак Мейер шагал по живописной набережной Вуппера. Он прошел мимо дома, в котором за полвека до того родился Фридрих Энгельс, его учение в дальнейшем пагубно сказалось на жизни Ицхака Мейера. Но кто такой Фридрих Энгельс, Ицхак Мейер тогда еще не знал, и дома того не заметил.

А фирма Фридриха Байера была совсем недалеко, в том же зеленом пригороде Вупперталя, Бармене. Приняли Ицхака Мейера там на редкость радушно. Сам Фридрих Байер прочитал письмо, разгладил пышные усы, позвонил в звоночек. Когда появился Георг, секретарь по общим вопросам, представил ему Ицхака Мейера:

— Познакомьтесь, Георг, это — господин Годлевский. Он из Цюриха. Его рекомендует мой друг Шапиро.

Георг провел его к себе в кабинет.

— Господин Годлевский, как я понимаю, мы почти одного возраста. Можно мне вас называть по имени?

— Да, сказал Ицхак Мейер. Меня зовут Исидор.

С того дня он стал Исидором Годлевским.

Он стал работать в отделе внешних связей. Фирма химических красителей Байера быстро расширялась. За несколько лет до этого она объединилась с фармацевтической компанией и теперь открывала отделения в европейских странах. Исидора Годлевского сразу подключили к переговорам. Он несколько раз ездил в Париж и Лион. По ночам учил французский. За день прочитывал сотни бумаг, вникал во все детали. Контракт с французской фирмой был заключен на удивительно выгодных условиях. Ему повысили жалование. Он купил себе квартиру в доме на Эйхенштрассе.

Однажды его вызвал к себе Фридрих Байер.

— Господин Годлевский, я слышал, что вы подданный России. Это так?

— Да, господин майер.

— Мы собираемся открыть отделение в Москве. Я собираюсь вас рекомендовать управляющим. Вы не возражаете?

Исидор вспомнил пограничников в Вержболово и улыбнулся.

— Я не возражаю, господин Байер.

В Москве дела пошли неплохо. Старую красильную фабрику в Зарядье перестроили заново. Инженеры были из Германии, а русских рабочих подбирал Исидор сам. По-русски он говорил бегло, но с сильным акцентом. Чтоб улучшить произношение, брал уроки у актера из Малого театра.

Он сперва снимал номера, а когда фабрика заработала, купил дом в Замоскворечье. Вечерами ходил в Большой театр. По совету актера-учителя, захаживал и в Малый, но пьесы Островского ему не понравились.

Стал устраивать приемы. К нему ходили в основном купцы и банкиры, реже — инженеры. После сытной еды собирались в кабинете. Курили сигары, пили портвейн. Среди приглашенных были евреи, но Исидор их никак не выделял. Все говорили по-русски.

А потом стали приходить плохие известия. Летом 1880-го внезапно умер Фридрих Байер, ему не было и 50. Во главе фирмы стал Иоганн Вескотт. Он вызвал Исидора в Германию. Они просидели несколько часов, разбирали чертежи и документы. Вескотт остался доволен.

— Дело идет хорошо, Исидор. Мы будем расширяться.

Было решено открыть отделения в Петербурге и Нижнем Новгороде.

А весной следующего года анархисты убили российского императора. Говорили, что среди заговорщиков были евреи. Тогда Исидор впервые услышал слово «погром». Евреев убивали в Кишиневе и Киеве.

Как-то раз к Исидору заявился полицмейстер. Исидор принял его в кабинете. Предложил сигару. Полицмейстер сигару взял.

— Могу я посмотреть ваши документы, господин Годлевский?

Исидор дал ему паспорт и, к удивлению, почувствовал страх, как когда-то давно, на пограничной станции Вержболово.

А полицмейстер жевал сигару.

— Видите-ли, господин Годлевский. Мы очень высокого мнения о вашей общественно полезной деятельности. Но, согласно уложениям, имеющим силу в Российской империи, лица иудейского вероисповедания…

Исидор слушал его внимательно.

— Господин полицмейстер, я слышал, что в московской полиции открыт подписной лист для вспомоществования семьям нижних чинов, погибших или изувеченных при исполнении служебных обязанностей…

Сигара застыла в углу рта полицмейстера.

— Позвольте от имени фирмы «Байер» передать вам небольшое пожертвование на это благородное дело.

Он вынул из ящика письменного стола толстый конверт.

— Не трудитесь писать расписку, ваше превосходительство.

Полицмейстер встал, защелкал шпорами, захлюпал носом.

— Премного благодарен от лица сирот, господин Годлевский. Не сомневаюсь, небольшое недоразумение разрешится к взаимному удовольствию.

В следующем году, фабрика Байера открылась в Нижнем Новгороде, а еще через год — в Петербурге. Тогда перебрался в столицу и Исидор. Уже в новом звании — генерального представителя фирмы «Байер АГ» в России. Контора его была в новеньком доме на углу Невского и Екатерининского канала, недалеко от того места, где бомба анархистов разорвала в клочки доброго царя Александра II.

В Петербурге Исидор женился. До этого женщинами он интересовался мало. Когда возникали желания, что было нечасто, шел в бордель.

С невестой своей, Серафимой, Исидор познакомился на приеме у ее отца, банкира Алоиза Гершфельда. Исидор сразу обратил на нее внимание. Голубые глаза, точеный носик, шатеновые чуть вьющиеся волосы. Она сидела в стороне, ни с кем не разговаривала. Исидор подошел к ней и что-то спросил. Она покраснела и ответила невпопад. А потом он встретил ее в нотном магазине на Невском. Исидор навел справки. У Алоиза Гершфельда состояние восемь миллионов, недавно купил имение под Житомиром. У дочери официальных женихов нет.

Исидор несколько раз приглашал Серафиму в театр. Ходили на оперу — в Мариинский и в Итальянский. А как-то утром Исидор надел визитку и отправился к Алоизу, просить руки дочери. Алоиз выслушал благосклонно.

— Мы современные люди, Исидор Мейерович. Пусть решает Симочка сама. Мы не станем мешать ее счастью.

Свадьба была в хоральной синагоге.

Сразу после свадьбы молодые отправились в путешествие, в Германию, Швейцарию, Италию.

Приехали в Петербург через два месяца и сразу же въехали в новый дом на Мойке.

Одним из первых посетителей был Мойше, раввин из хоральной синагоги.

— Я слышал, что господин Годлевский ожидает прибавления семейства. Я надеюсь, что все будет у нас?

Исидор ответил довольно сухо.

— Благодарю вас, ребе. Но мы решили крестить наших детей по христианскому обряду.

— Вы хорошо об этом подумали, господин Годлевский?

Когда раввин встал, чтоб попрощаться, Исидор протянул ему конверт с чеком.

— Это на нужды синагоги.

2. МИХАИЛ

Михаил родился в марте. Крестили его в Андреевском соборе, на Васильевском. Там же крестили и Соню, самую младшую, она родилась через три года. А среднего сына крестили в лютеранской кирхе Санкт-Паули, на Невском. И назвали его Максимилианом.

Когда дети подросли, их отдали в школы при лютеранском приходе. Мальчиков — в Петершуле, а Соню — в Аннешуле. Дети были разные. Макс пошел в отца. Учился блестяще. Особенно хорошо давались ему языки. У Сони был хороший слух. Ей взяли учителя из консерватории и тот не мог на нее нахвалиться. «У вашей дочери большой талант…» А Михаил был бездельник и хулиган. В четвертом классе он получил колы почти по всем предметам и разбил окно в уборной. Исидора вызвал директор школы Рихард Паппе. «Господин Годлевский, я боюсь, что с вашим сыном нам придется расстаться…» Исидор перевел значительную сумму в попечительский совет. Михаилу наняли репетиторов по всем предметам. Годам к четырнадцати Михаил успокоился. Учился неважно, но не хулиганил. Правда, Исидор замечал, что от Михаила попахивает табачком, а как-то раз ему показалось, что он видел сына в пролетке с веселыми девицами.