Моя Шамбала (СИ)

Про Ивана моя мать говорила, что он уходил в учили-ще тощим подростком: "Господи, шейка была как у цып-ленка, щеки впалые, в чем только душа держалась. А теперь настоящий здоровяк: лицо округлилось, и шея как у быка". "Армия откормила", - согласно кивала тетя Нина и с удо-вольствием отмечала, что и Ванька, и Колька у девок - на-расхват. "Конечно, - говорила тетя Нина, - золотые якоря, на фуражке золотая птичка, на погонах по две золотые звездочки и кортик сбоку, как у морских офицеров. Город-то сухопутный! Тут поневоле сойдешь с ума...".

- Так они, вроде, с Нинкой Козлихой ходят, - заметила мать.

- Да в том-то и дело, Шур... А как она их сразу двух пе-рехватила - загадка с тремя неизвестными.

Этот факт приводил ее в недоумение и даже расстройство.

- Вот ведь, стерва, каких ребят взбаламутила, - возму-щалась тетя Нина.

- Не говори, Нин. Столько девок хороших вокруг, а они вокруг этой сучки увиваются, - соглашалась моя мать.

- Да им, видно, сейчас хороших и не надо, - усмехну-лась тетя Нина и, понизив почему-то голос, стала рассказы-вать матери, что слышала через стенку:

- Таня Голощапова ругала Кольку. Ты, говорит, что ж мать-то срамишь? С кем ты ходишь? С Нинкой, с прости-туткой. Вся улица знает. А он ей: "Да что ты переживаешь, мам? Я что, жениться что-ли на ней собираюсь!" А она: "Да хоть и не жениться. Что, других девок нет? Стыд-то какой!" А когда Ванька приходил, она и Ваньке выговаривала. Ванька смеялся: "Все, говорит, теть Тань, мы с ней больше ходить не будем".

- А и правда, - сказала мать, - вроде вчера Колька с Иваном вдвоем шли. Нинки не было.

- Ага, а Нинка через полчаса за ними вслед из дома вышла, - засмеялась тетя Нина. - Но это, Шур, еще что? Витька познакомил Кольку с Ленкой, за которой ухаживает, а Ленке, видно, Колька приглянулся, потому что мать как-то выговаривала ему: "Ты, говорит, смотри Ленку не взду-май от Витьки отбивать. Любит он её. А он ей: "Пустое это. Она его не любит". "Это она сама тебе сказала?" - спросила Таня. "Зачем, - говорит Колька. - Это и так видно". "Лад-но, - вздохнула Таня. - Видно-то видно, да он не видит. Лю-бовь-то, она слепая. Я прошу тебя, не крути ты ей голову". "Ладно, мам, я все понимаю".

- Неужто правда? - моя мать покачала головой, а в го-лосе ее было сомнение и удивление.

- Да чтоб у меня язык отсох, - побожилась тетя Нина, - Когда они громко говорят, у меня в спаленке за шторой, все слышно. Перегородки-то, сама знаешь...

Баян взорвался быстрым фокстротом Цфассмана. Че-карев закончил занятия и как всегда после этого начинал свой маленький концерт. Мы оставили разговоры и при-двинулись поближе к баяну. Из дома вышла горбатенькая сестра Мухомеджана, Зина, и села на крылечко. Из полу-подвала вылезла Лизка, сестра Изи Каплунского. Во двор потянулись соседи. Зашла на веселье Женька, а с ней обе Исааковские дочки: средняя Галя и Сима-дурочка. Исаак жил в соседнем дворе, а Женька ходила беременная и все время торчала у матери. Пришли и стали в сторонке Зойка Пирожкова с подругой. Скоро во двор набилось народу как на свадьбу. Женщины танцевали, а мы дурачились и смея-лись беспричинно, глядя на Зойку Пирожкову и Лизку, ко-торые танцевали друг с другом. Нам почему-то было нелов-ко, и мы так прятали свое смущение.

Оживившийся Амир приглашал по очереди молодых женщин, и мы видели, как он вежливо кланялся и просил: "Разрешите вас!" А потом отводил партнершу на место и говорил: "Спасибо за танец". Амир спросил у Монгола:

- А чего вы не танцуете? Не умеете что-ли? Это же про-сто. Танцевать нужно уметь обязательно. Без этого ни с ка-кой девушкой не познакомишься.

- А где научиться-то? - смеясь, спросил Витька-Мотя.

- Ну, я могу показать. А еще лучше, если девушка. Де-вушки все умеют танцевать.

- Нинка может научить, - сказал Монгол, краснея.

Нинка, к нашему удивлению, сразу согласилась. Утром мы сидели на прокурорском крыльце и ждали, когда вый-дет Ванька Коза.

- Вань, позови Нинку, - попросил Монгол. Нинка вы-шла, и Монгол позвал:

- Нин, поди сюда.

- Еще чего! - фыркнула Нинка.- Тебе надо, ты и иди.

Монгол подошел и, смущаясь, спросил:

- Нин, ты на танцы ходишь?

- Ну! - не понимая, к чему Мишка клонит, подтверди-ла Нинка.

- А танцевать умеешь?

Глупее Монгол придумать не мог. Спросить у барыш-ни, которая ходит на танцы, умеет ли она танцевать!

- Ты что, хочешь меня на танцы пригласить? - засмея-лась Нинка.

- Не, Нин, - испугался Монгол. И разом выпалил: - Научи нас танцевать,

- Что, приспичило? Влюбился что-ли? - развеселилась Нинка.

- Еще чего! - разозлился Монгол. - Не хочешь, так и скажи!

- Ладно, ладно, - сказала Нинка примирительно. - Научу. Где будем учиться-то?

- У Каплунских. У них мать на работе. Они все время одни.

Софья Борисовна Каплунская, строгая красавица с гордой осанкой и мягкой походкой балерины, работала бух-галтером в богом забытой конторе "Вторчермета". Но она держалась за эту работу, потому что помнила, каких уни-жений стоило ей получить это место. Её нигде не брали на работу. Двери закрывались перед ней, как только началь-ник отдела кадров узнавал, что ее муж осужден по полити-ческой статье.

Им бы тоже не выжить, если бы не огород и соседи. Соседи то какую-нибудь одежду для детей принесут, то что-нибудь из еды. И гордая Софья Борисовна не могла отка-заться от помощи. Когда к ней в первый раз пришла тетя Клава, Пахомова мать, со шматом сала, и Софья Борисовна, покраснев как рак, стала отказываться: "Зачем? Не надо. У нас все есть!", тетя Клава поставила руки в боки и глянула на Софью Борисовну так, что та сразу отвела глаза в сторо-ну: "Ты свою гордость оставь! У тебя двое. Сама, как хо-чешь, а дети не виноваты. Их вырастить надо. Ну-ка бери!" "А если б я оказалась в твоем положении, неужто не помог-ла бы? - уже тише сказала тетя Клава, заглядывая в её гла-за". И Софья Борисовна сало взяла и больше от помощи от-казываться не смела. Эта помощь шла от сердца.

Софья Борисовна отдавала из своих четырехсот рублей бухгалтерской зарплаты сто рублей некоему Дмитрию Мои-сеевичу, с которым ее свел портной Исаак, за устройство на работу. И Софья Борисовна была этому рада. Во-первых, она имела твердый заработок, во-вторых, ей шел пенсионный стаж. Поэтому она старалась. Приходила в контору раньше всех, уходила позже всех, да еще прихватывала работу на дом.

Изя с Лизой целыми днями оставались одни. Еда чаще всего состояла из картошки. Хлеб, - когда был, когда нет. На день мать оставляла детям большую сковородку жаре-ной на подсолнечном масле картошки, а когда кончалось масло, то кастрюлю вареной, и Изя, как старший, делил эту картошку на два раза, чтобы хватило до вечера, а потом они с нетерпением ждали, когда придет мать, и они после ужи-на сядут все вокруг грубо сколоченного из тесаных досок стола и достанут отложенную вчера на самом интересном месте книгу Жюля Верна. Днем они только смотрели эту замечательную книгу, перелистывали ее, давно выучили подписи под картинками и играли в придуманную ими са-мими игру: один закрывает надпись под картинкой, другой говорит напамять слова. Если ошибался, менялись места-ми. Например: "Путешественники подъехали к станции Род Гумм", или "Люди и животные исчезли в огромной волне", "Элен и Мэри не спускали глаз с лодки", "Отруб-ленные головы торчали на частоколе".

Им очень хотелось узнать, что будет дальше, но читать без матери они не смели. Это было табу, нарушить которое значило бы разрушить гармонию их единства, поколебать любовь и доверие друг к другу, которые их связывали без отца. А они инстинктивно боялись этого, потому что без любви и доверия останется пустота.

И еще они очень надеялись дождаться отца. Но я знал, что отца их нет в живых. Однажды Изя показал мне не-большую выцветшую фотокарточку отца, и меня током пронзила мысль, что этот человек мертв. Эта уверенность пришла с ощущением неуловимой перемены в изображе-нии человека на фотокарточке. Мой мозг отметил, что на фотокарточке живое "нечто" как бы померкло, то есть его не было. Я вернул фото и Изе ничего не сказал...