Армен

4

У выхода из магазина Армен не утерпел и открыл пакет с покупками: да, и хлеб, и кусок сыра были вполне реальны. Особенно сыр… Он поднес пакет к носу и понюхал. Как прекрасна жизнь!

На ступеньках перед дверью магазина присел в тенечке грузчик и, подперев ладонью подбородок, лениво созерцал улицу. Армен остановился рядом и затеял разговор.

— Сидишь себе вот так, бездельничаешь да людей разглядываешь. — Он дружески положил руку грузчику на плечо.

— Не бездельничаю, — многозначительно возразил тот, глядя на Армена снизу вверх, — а вовсю думаю.

— Над чем же ты вовсю думаешь? — улыбнулся Армен.

— Да вот, сынок мой пристал, как липучка: школа, говорит, поездку готовит по старинным местам, дай денег, я тоже хочу съездить. А я ему говорю: «Где мне взять столько денег, сынок? Не видишь, что я и так из кожи вон лезу? Глянь, сколько в наших краях старых обрушенных, пустых домов, а всяких там темных да сырых закоулков и подвалов сколько! Походи возле них — вот тебе и старинные места», — грузчик досадливо крякнул. — Верно ведь говорю?

Армен рассмеялся.

— Да, — с ноткой обиды стоял на своем грузчик. — Так оно и есть. А ты говоришь, что я бездельничаю…

Армену захотелось рассказать историю «Детского мира», но он сдержал свой минутный порыв.

— Смотри, — с ребяческим удивлением снова заговорил грузчик, — вон какой здоровенный мужик, а одет не лучше меня.

— Кто? — не понял Армен.

— А вон тот, — грузчик кивком указал на идущего по другой стороне улицы исполинского телосложения мужчину, который на ходу стряхивал свою пыльную и потрепанную одежду.

— Вижу, ну и что?

— Как это ну и что? — еще больше удивился грузчик. — Да имей я такую силу, весь мир в кулаке бы держал…

Армен стал спускаться по ступенькам.

— Если решишь торговлей заняться, скажешь мне, я тебе здорово помогу, — услышал он за собой голос грузчика. — Вместе немало дел провернем.

— Скажу, — не оборачиваясь, ответил Армен.

В пыли тротуара лежал затоптанный пожелтевший конверт, скорее всего, кем-то потерянный в толкотне очереди. На миг Армена охватило такое чувство, что письмо адресовано ему, и он непроизвольно поднял его с земли. Конверт был пуст, адреса отправителя и получателя одинаково неразборчивы, на его правой стороне был изображен какой-то старинный собор, на полуразрушенный купол которого неведомой птицей взлетел черный отпечаток пальца…

Армен положил конверт на ступеньку, а когда выпрямился, взгляд его буквально приковало к противоположному тротуару. Сквозь решетку забора пробились ветви высохшего дерева, и в их сетчатой тени, рядом с мусорным контейнером, стояла худая костистая женщина с растрепанными волосами и красным воспаленным носом. Из-под замызганной, похожей на ветошь одежды выпирал огромный живот; огромный беззубый рот странным образом открывался и захлопывался; женщина силилась поднять свои безжизненные, точно плети висящие руки, но в ту же секунду, кажется, забывала о них; очертания узких плеч все еще хранили память о девичьей стройности; ее мутные глаза на какой-то миг остановились на Армене, а затем снова закатились. Армена невольно передернуло, он мимолетно и остро почувствовал лишенную корней неподвижность усохшего дерева, и его ошеломила внезапная мысль. Женщина была беременна.

— На ней платье моей жены, — сверху, с площадки перед дверью, сказал грузчик. — Три года назад жена повесила его на забор — сушиться после стирки, а эта уличная стянула, — усмехнулся он. — Но я ничего не сказал, потому что с ее мужем покойным мы не раз хлеб-соль делили. Муж ее порядочный был человек, самый уважаемый мусорщик в Китаке. При нем Китак был чистым, на улицах ты бы клочка бумаги не нашел, а сейчас, глянь, мы скоро утонем в грязи… — Грузчик вздохнул и выпрямил затекшую ногу. — Да только плохо кончил бедняга: трое дрянных парней поймали его, отняли всю зарплату, а самого так отделали автомобильной отверткой, что у него голова раскололась и мозги вывалились прямо на землю под деревом, — грузчик яростно почесал колено. — Поленились труп хотя бы в реку бросить: кое-как забросали его мусором и ушли. А через пару месяцев дождь размыл этот мусор и рука его, полусгнившая, наружу вылезла, по руке этой да по запаху его и нашли…

— Но почему?

— Что почему?

— За что его убили?

— Ну… — замялся грузчик, — ни за что, просто так. Выпившие они были, в приподнятом настроении. Втроем поймали бедного, руки-ноги связали, кто-то из них похвалился, мол, могу одним ударом череп ему раскроить, а другие не поверили, сказали, что череп человека покрепче железа будет. Вот так: поспорили — и нет человека…

— Сколько им дали?

— Кому? — удивился грузчик.

— Ну убийцам этим.

— Э-э… — отмахнулся тот, — всех отпустили по ложному свидетельству. Сказали, что убийц еще надо найти, а эти ни при чем, — и дело закрыли. Да ведь покойный-то всего-навсего мусорщиком был — кто ж за такого вступится?.. — Грузчик умолк, сосредоточенно размышляя. — Поэтому я сына и учу уму-разуму: человек должен заниматься торговлей. Самое стоящее дело. Ты не торговлей занимаешься? — сощурил он глаза.

— Нет… — рассеяно ответил Армен.

— Мой тебе совет: займись торговлей, — наставительно сказал грузчик. — Был бы покойный торговцем — ничего такого с ним не случилось бы, это как пить дать…

Армен не ответил. Он ушел в себя, съежившись и глядя себе под ноги. Он видел сейчас во всех подробностях, как убивали этого человека, как носками туфель брезгливо забрасывали тело мусором, но никак не мог представить и разглядеть убийц. Это подсказало о какой-то роковой ошибке, из-за которой, кажется, и произошло убийство…

Глава вторая

1

Ноги отяжелели, шагать становилось все труднее. Самые незначительные подъемы требовали напряжения сил и увеличивали усталость. Он казался себе дряхлым старцем, едва влачившим свое немощное тело под обжигающим солнцем. В детстве он легко взбирался на самые крутые высоты, потому что не смотрел ни влево, ни вправо, ни вверх, ни вниз, а следил только за движением своих ног. Его неподвижный взгляд непроизвольно делил преодолеваемое пространство на бесчисленные маленькие участки, на которых теряли смысл такие понятия, как подъем и спуск, и восхождение превращалось в приятное времяпрепровождение, в игру. Где сейчас тот неутомимый малыш?..

— Смотри, в носу не ковыряй, а то больше в машину не сядешь. В театре собираются только приличные люди, а не такая неотесанная деревенщина, как твой отец. Никогда не к месту не хлопай: жди, когда начнут аплодировать другие, а потом присоединяйся. Сиди прямо, не верти головой ни влево-вправо, ни вверх-вниз. Рот держи всегда закрытым, как будто хлеб жуешь, когда у нас гости бывают. Дыши через нос, но не сопи. Здороваясь, не кивай, а только молча протягивай руку. В машине все время смотри в окно и не прислушивайся к нашим с ним разговорам. Когда вернемся домой, отцу особенно не рассказывай, кого я встретила, с кем говорила, куда ходила. Расскажешь только то, что я скажу, понял?..

Ребенок не ответил. Празднично одетый, умытый и причесанный, он, тем не менее, воплощал собой беспомощное детское недоумение: по-видимому, был не в силах понять, почему ему надо поступать именно так, как наказывает мать.

— Наше будущее зависит от него, если мы ему не понравимся и не сделаем то, что он хочет, знай, мы никогда не выйдем из этого состояния и до конца жизни останемся такими же нищими и голодными, как наш сосед, а я буду вынуждена развестись с твоим отцом, ясно?..

— Мама, смотри какие у него большие руки… — вдруг удивился малыш, показав пальцем на Армена.

Женщина побледнела, грубо дернула сына за руку и бросила на Армена беспокойный взгляд: услышал он слова ребенка или нет. И Армен, взглянув на ее безукоризненный вид, представил, как долго ей пришлось для этого наряжаться и прихорашиваться, хотя за внешним лоском угадывалась бедная, жалкая, измученная житейскими невзгодами женщина. Он улыбнулся и невольно проводил их глазами: крепко ухватив сынишку за руку, женщина торопливо удалялась по жаркой пыльной улице, растворяясь в ее пустынной тишине, и ее хрупкие плечи вздрагивали при каждом шаге. По-видимому, женщина беззвучно плакала…