Знаменитость

– Побалдели! – передразнил гневный Шейфер. – После этой передачи КГБ начнет охоту не только за гражданином Козырным, но и за любым фрайером, который вздумает его песни тиражировать. Баста – прибалдели! И сюда я пришел, Левушка, только для того, чтобы тебя предупредить – нельзя в это дело лезть. Ты человек относительно молодой. Зачем тебе лет пять или десять лет тратить на Сибирскую тайгу, телогрейку и конвой?.. А сам я, конечно, пас.

И пышущий гневом импресарио Янкель Шейфер повернулся, не прощаясь, и размашисто зашагал по бульвару в обратную сторону.

– Какое недомыслие… – донеслась до нас его последняя фраза, брошенная на ходу через плечо.

Куда и как уже успел испариться второй старичок – с большим перстнем – я даже и заметить не успел. Мы остались втроем на лавочке посреди бульвара. И все предпочитали сидеть. Подозреваю – потому что большую часть из нас в этот момент не держали ноги.

– Сережа! Купи мне мороженое? – убитым голосом попросил Алеша. – Вон, видишь, без очереди дают. Хоть сладкого поесть, когда такое…

Когда я вернулся, Лев Рудик и Алеша Козырный молча сидели по разным концам скамейки. Рудик потирал ладонью загорелую лысину, о чем-то напряженно думая. Алеша же бездумно возил перед собой носком полуботинка, расталкивая осыпавшиеся каштаны перед скамейкой. Он с таким восторгом подхватил стаканчик мороженого, словно не ел этого лакомства с самого детства.

– Подумаешь, два барыги!.. – запоздало съязвил Алеша, как только мигом расправился со своей порцией пломбира. Он весело толкнул меня в бок. – Думают, будто мы без них не справимся! Будто свет на них клином сошелся! Лева, ты будешь кушать свой пломбир?.. Если нет – лучше мне отдай – я что-то не наелся! С детства не ел его. А, вкусное, оказывается!

Рудик действительно все еще не притронулся к мороженому, которое уже капало из промокшего стаканчика прямо на его модные синие джинсы. Он спохватился, отдал Алеше размякшее мороженое, и небрежно стряхнул белые капли со своей штанины.

– Вот, что, зайчики мои, – наконец очнулся Лев Евгеньевич. – Обстоятельства, как видите, здорово изменились. Запись до вашего громкого успеха на «Голосе Америки» и запись после – это две большие разницы, как говорят у нас в Одессе. И в этом не моя вина… Не вина принимающей стороны…

Рудик еще раз вздохнул, и снова провел ладонью по лысине, приглаживая прикрывавшую ее жидкую прядь волос. Мы замерли в ожидании его приговора.

– Всю жизнь была у меня мечта с Высоцким поработать, записать с ним что-нибудь значительное, – вдруг переменил он тему. – И даже шанс был, когда кино тут снимали «Место встречи изменить нельзя», и Высоцкий приезжал. Жаль, меня тогда не было в Одессе. По обстоятельствам от меня не зависящим, но, тем не менее – грустным… А когда я летом 80-го уже вернулся и мог записать и даже начал искать контакты – Владимир Семенович возьми да умри!.. И моя мечта кончилась… Потому что я опоздал, – вздохнул Рудик. – А тут такая идея – с Алешей Козырным на Черноморском берегу!.. Неужели опять мимо?..

Алеша слушал так внимательно, что второпях проглотил второе мороженое, едва ли не целиком. Впервые с момента приезда в Одессу он не строил из себя звезду и делового нахала, а просто с пониманием смотрел на этого полного человека, тоже, оказывается, умевшего мечтать.

– И вроде срослось, и я в шаге от того, чтобы осуществить свою мечту с вами – так неужели Лев Рудик чего-то испугается? Будь это даже КГБ?.. – он посмотрел на нас улыбающимися глазами. – Нет, мы будем записывать эти концерты…

– Правильно! – в восторге воскликнул Алеша.

– Но… – сделал паузу Лев Рудик, давая понять, что его маленькую речь перебивать не надо. – В связи с открывшимися обстоятельствами – наши условия меняются. Я не могу заплатить вам такой гонорар сейчас. И вообще не знаю, какой гонорар может из всего этого получиться. Моих денег хватит только-только, чтобы организовать запись и начать распространение… Но потом, когда записи начнут продаваться – я готов заплатить с этих сумм двадцать процентов в качестве гонорара. Но эти деньги появятся не сразу. И вам придется поверить мне на слово…

Растроганный Алеша поднялся со скамейки и обнял подпольного продюсера, который был ниже его на полголовы.

– Мы верим тебе, Лев Рудик!.. Мы понимаем, чем ты рискуешь, и готовы верить тебе на слово!

Ошарашенный Рудик, не сразу вывернулся из объятий прослезившегося певца.

– А мы сможем записать то, что сами собирались? – на всякий случай поинтересовался я.

– Конечно! – подтвердил Лев Рудик. – Но главное условие – строжайшая конспирация! Теперь никто не должен знать, что в Одессе тот самый Алеша Козырный. Вы никто – просто парочка отдыхающих! И звать вас – никак…

Правила конспирации Рудик втолковывал нам, пока вел на квартиру. Никаких импровизированных концертов на балконе. Никаких знакомств, особенно в питейных заведениях. Вообще с питьем желательно ограничиться. А если уж совсем приспичит – лучше взять баклажку «красненького» и распить ее вдвоем на квартире, при закрытых дверях, или на пляже под дружескую беседу. С соседями по квартире задушевных разговоров не вести. И никаких знакомств с женщинами – а если вдруг что-то подвернется – только вымышленные имена и скромность. Инженеры из Новосибирска, или счетоводы из Саратова. Хвост не распушать – секретными физиками-ядерщиками или артистами инкогнито не называться ни в коем случае.

Продолжая инструктировать, Рудик завел нас под арку четырехэтажного дома старой постройки. Дом был выстроен квадратом, его стены окружали мощеный внутренний дворик. Уже при входе во дворик чувствовался запах жареной рыбы. А из открытых окон на первом этаже слышалась беспардонная перебранка на южнорусском диалекте.

Сделав заговорщическое лицо, Лев Рудик поведал нам, что до революции это был доходный дом построенный богатым одесским купцом. Но доход он приносил недолго. Потому что началась революция, гражданская война, интервенция Антанты, анархисты, большевики. Есть легенда, что в какой-то момент на четвертом этаже располагался даже штаб знаменитого Мишки Япончика. Правда даже старожилы не представляют в какой квартире или даже в каком крыле квартировал тогда знаменитый одесский налетчик!

– Это все оттуда, из времени ваших песен! Говорят Мишка Япончик облюбовал в гражданскую этот дом, потому что отсюда несколько удобных путей тайного отхода.

– Где-то я уже слышал про такое. Уходить по крышам, как американские коммунисты с Анджелой Дэвис, – не удержался я от шутки.

Алеша хохотнул в ответ. Рудик не понял нашего специфического юмора, но не смутился.

– Да, один путь действительно лежал по крышам. Там, говорят, можно через весь квартал перескочить. Впрочем, на моей памяти никто не пробовал. Нужды не было, – обстоятельно рассказывал он.

По крутой парадной лестнице мы поднялись на самый верхний – четвертый этаж. Лев Рудик достал связку ключей и открыл сначала массивную, но обшарпанную дверь в большую квартиру. Длинный коридор тянулся на полэтажа и с обеих сторон пестрел разноцветными дверями поменьше: оббитыми дерматином, крашенными в светлые и темные тона. Одну из них он тут же открыл и сделал нам приглашающий жест.

– Две отличные комнаты. Удобства, к сожалению, на этаже, зато смотрите, какой балкон есть…

Две небольшие смежные комнатки были заставлены старой мебелью – у стены даже стоял древний «бабушкин» комод. Но все было аккуратно ухожено – в каких-то занавесочках, салфеточках.

– Ну, отдыхайте! Набирайтесь сил! Завтра с утра вы должны быть в полной боевой готовности. Поедем на биржу собирать небольшой ансамбль. Как видите – без музыкальной биржи все-таки никак не обошлось. 

– Лева! – Алеша со значением остановил собравшегося ретироваться продюсера. – Но хотя бы небольшой аванс? Нам же нужно ужинать…

Не говоря ни слова, Рудик полез в нагрудный карман, достал две сторублевки и подал каждому из нас.

И стоило только продюсеру закрыть за собой дверь, как Алеша в буйном восторге метнул в угол комнаты свою несчастную гитару и с размаху плюхнулся задом на кровать, страдальчески зашатавшуюся под ним панцирной сеткой.