Знаменитость

На откуда-то взявшихся здесь пустых металлических прилавках стояли канистры с вином. Вокруг них были навалены длинные тепличные огурцы, редиска, зелень. В кучки сорной соли можно было макнуть куриную ножку со свисающей душистой, румяной кожицей или вареное яичко.

Студенты в защитных куртках с трафаретом названия стройотряда на спинах разливали из канистры красное вино в походные кружки, сгрудив их на металлическом прилавке. Алеша не мог оторвать глаз от этого зрелища. Даже его выпирающий кадык сухо переглотнул. Но он держался. Не сказал ни слова, только прислонился задницей к соседнему, пустующему прилавку.

– Ладно, уж! Страдалец! – со смехом обхватила Алешу за плечи Старкова. – Сегодня можно немного, чтобы ты совсем не скопытился! Сережа, сходи за вином. Сейчас уже середина дня, немного ему не повредит. Не будем мучить человека, да и нам скоротать два часа до поезда будет кстати…

В день наших проводов Старкова была особенно, подчеркнуто красива. Она надела серьги с бирюзой. Обтягивающая водолазка подчеркивала высокую грудь. А челка волос изредка сваливалась на брови, и прежде чем вернуть волосы назад, Маша каждый раз успевала бросить на меня взгляд, полный авантюризма. Но еще ни разу не попросила меня остаться.

Через полчаса, когда я вернулся с двумя бутылками сухого болгарского вина, оказалось, что мои старания были не так уж нужны. Маша Старкова уже плясала на небольшой площадке, возле прилавков. Она закидывала за голову локти, выбивала дробь низенькими каблуками уличных туфель, встряхивая при этом гривой темно русых волос, и даже подкрикивала при самых яростных переборах гармошки.

Я подошел как раз в тот момент, когда Старкова, разметав юбку в танце, со стоном швырнула руки из-за головы через стороны, тряхнула грудью, и вдруг, заметив меня, смутилась, и сделала вид, что устала. Как будто я застал ее за чем-то нехорошим. В растерянности она подошла к столу-прилавку, приняла из рук бригадира полстакана вина и без раздумий, быстрым, отточенным движением «замахнула» это вино несколькими большими глотками. Бригадир крякнул, с восхищением. А ботаник-гармонист со счастливой улыбкой  поднес Маше кусочек хлеба  с салом и кружок огурца. Она быстро съела хлеб и неприлично долго облизывала кончиком языка пухлую нижнюю губу. Не спуская с меня того самого авантюрного взгляда из-под рухнувшей на глаза челки.

– Попросим, попросим! – кричали подвыпившие стройотрядовцы.

– Красненькое – это не водка! Не повредит! – вдруг зачем-то начал втолковывать мне посчастливевший Алеша.

Я снял пиджак. Бросил его на пыльный прилавок. И шагнул вперед, на звук аккордеона. Танцор из меня никакой. Особенно для такой русской пляски. Умею только переставлять ноги, как бы в такт музыке, да пожимать плечами. Но стоило мне всего-то сделать пару пританцовывающих шагов, как Старкова, издала грудной стон, и ринулась навстречу, вновь закину локти за голову и, выдавая каблучками долгую и мощную трель по асфальту.

Стараясь подстроиться под нее неистовый танец, я только успевал краем глаза наблюдать, как беспокойные желтые штиблеты окончательно предали усатого бригадира ни на секунду не спускавшего глаз с Маши. Чувствовалось, что этот дядя так проникся, что будь его воля – кажется, бросил бы свой стройотряд, да и все, что есть на свете, включая собственное достоинство, и остался бы с этой женщиной. Которая сегодня плясала для меня! В боковой улочке возле Киевского вокзала.

Пара милиционеров остановилась на противоположной стороне улицы. Они тоже не спускали глаз со Старковой. И, кажется, не собирались вмешиваться в безобразие, которые мы тут учиняли.

– Алешка, спой! – попросила задохнувшаяся Маша. – Спой «Сиреневый туман». Это же твоя, коронная!

Оживший Алеша не заставил себя долго упрашивать. Он шагнул к гармонисту и поинтересовался:

– Знаешь, дорогой, вот эту: «Сиреневый туман над нами проплывает! Над тамбуром горит полночная звезда!»

Паренек деловито кивнул.

– Какой молодец! – изумился Алеша.

Тем временем Маша Старкова подцепила меня за пуговицу на рубашке и утащила в сторону, за забор, отгораживающий железнодорожные пакгаузы.

– Когда мы встретимся в следующий раз, мы больше не будем терять время, – пообещал я. – Все будет в сто раз лучше! – и ненасытно впился в ее горячие и сухие губы.

– Лучше не бывает, – Старкова уткнулась лицом в мое плечо. – Только слишком быстро все заканчивается, – невнятно пробубнила она. – Ты там не унывай без меня. Если хочешь – заведи любовницу. Я ведь все понимаю…

– Не надо мне никаких любовниц! – возмутился я.

– Зарекалась свинья говна не есть, – улыбнулась Старкова, приникшая к моему плечу. – Все равно, спасибо на добром слове. Перестарались мы с тобой. Прожили эту встречу, как прожгли… Так больно расставаться! Но не брошу же я Катюху… А у нее школа начинается.

Я не знал, что ответить и только крепче стиснул ее в объятиях. А ветер вдоль железнодорожных путей разносил запах шашлыков и неповторимый голос Алеши Козырного.

– Кондуктор не спеши-ит! Кондуктор понимает! Что с девушкою я прощаюсь навсегда!..

Аккордеон студента-ботаника тянулся за ним изо всех сил, но не дотягивал. И я поразился, как вышло так, что Алеша не смог спеть в таксопарке? Он же поет – как живет.

– Вообще, ты меня скоро разлюбишь. Бессовестный! – пробубнила Старкова. – Да, не спорь! Кому я нужна, мать семейства с сорванным голосом? Господи! Я же еще и старше тебя почти на десять лет! Впрочем, я сама тоже никогда тебя не любила, – заявила она. – Видимо, я просто тебя хочу. Это только плоть. И почему я такая развратная? Подожди минуточку.

Она наклонилась, подняла с земли нашу бутылку болгарского вина и сделала щедрый глоток из горлышка, лукаво вытирая раскрасневшиеся губы тыльной стороной ладошки.

– Завтра я буду болеть с похмелья, – виновато улыбнулась она погрустневшими глазами и припухшими губами.

– Начинается посадка на пассажирский поезд Москва-Харьков. Нумерация вагонов с головы состава… – раздался гнусавый призыв громкоговорителя.

Стройотряд спохватился расхватывать свои рюкзаки. В щели забора было видно, как замельтешили зеленые куртки.

– И ведь даже спрятаться тут негде. А я так хочу тебя, что зубы сводит, – шутливо посетовала Старкова.

Аккордеон смолк, так и не закончив мелодию.

– Начинается посадка на скорый поезд Москва – Одесса, – прогнусавил громкоговоритель со стороны вокзала. – Поезд находится на третьем пути. Нумерация вагонов…

А возле нас с другой стороны забора возник Алеша Козырный.

– Пора! Наш поезд объявили, – деликатно глядя в сторону, напомнил он. – Как думаешь, в Одессе починят «Стратакастер»? Стоит его таскать с собой?

Певец растерянно продемонстрировал нам гитару в щель между штакетинами забора.

– Возьми, конечно, – вздохнула Старкова, отлипая от меня.

– Вот и я думаю! Должны же там найтись какие-нибудь старые еврейчики – мастера. Такие все, что угодно починить могут, – обрадовано затараторил Алеша Козырный. – Раненый ты мой! – и он снова погладил гитару по деке.

А через двадцать минут, я уже просто стоял в тамбуре. Провожающих уже попросили из вагона. И наша проводница, дородная украинка лет сорока, уже закрыла подножку и стояла наготове у выхода со скрученным желтым флажком.

Я смотрел из-за ее плеча вниз, на остающуюся на перроне Машу Старкову. А она все еще озабоченно торопилась втолковать мне что-то важное.

– Ты не думай пока – где деньги взять. А просто выбери, что у тебя в жизни сейчас главное: долги свои отдать и дальше деньги заработать, или альбом с Алешей записать, как собирались?

Старкову совершенно не смущало, что вокруг стоят люди. Все они перекликались в окошки с отъезжающими, передавали приветы, требовали немедленных телеграмм по приезде, предупреждали, что фрукты с базара надо обязательно мыть… И только она торопилась донести до меня свое.

-  Понимаешь, главное в жизни всегда надо делать вовремя – пока бог дает тебе шанс. Может он и тебя испытывает? Главное – это всегда выбор. Или это, или все остальное…