Среди людей

Ладно, подумал я голосом Тамары, вечно ты споришь, вечно доказываешь свое «я».

И я крупно вывел на доске эти темы:

Ребята тотчас загудели, но я не придал этому никакого значения, потому что, выбирая облюбованную тему и списывая ее с доски, они всегда немножко гудят.

Может, это мне уже теперь кажется, что тишина была какая-то особенная, тяжелая; на самом деле, вероятно, просто наступила обыкновенная тишина.

Я выждал минут пятнадцать, чтобы дать ребятам углубиться в работу, затем стал прохаживаться вдоль парт.

Писали еще не все. Было что-то в лицах учеников непривычное для меня. Особенно у Гали Семеновой. Я даже заметил, что она передала кому-то записку. Конечно, я сейчас все преувеличиваю, но свое удивление и некоторую неловкость я помню хорошо.

Они смотрели мимо меня, и не так, как смотрит задумавшийся человек, а совершенно иначе: они старательно смотрели мимо меня.

Пусть я все это выдумал задним числом. Однако остаются факты: четыре человека к концу урока подали мне чистые листы бумаги, у шестерых на сочинениях было написано — у кого в начале, у кого в заключение — «Секретно», «Очень прошу не разглашать», «Пожалуйста, никому не показывайте»…

Я себя ужасно чувствовал в тот вечер. Будто бы я сделал гадость. Передо мной лежали на столе двадцать четыре сочинения. Я прочитал несколько листков, понимая, что не имею права их читать. Среди этих сочинений были совершенно наивные, но и на них я не имел права. Вернее, даже не так. У меня было ощущение, что я заставил молодых людей совершить безнравственный поступок. Да еще мне предстояло выставить им за это оценки по пятибалльной системе!

Я побежал к Тамаре, потому что рядом никого больше не было. Она выслушала меня и сказала:

— По-моему, ты напрасно психуешь, Коля. Пей чай. Могу сделать тебе яичницу.

Ее равнодушие взбесило меня. Я наговорил ей грубостей и выскочил вон.

Назавтра я вернул десятому классу все сочинения, сказав, что не читал их и что тема будет дана другая. При этом состоялся у меня неприятный разговор с Галей Семеновой.

ДНЕВНИК УЧЕНИКА 10-го КЛАССА

ГЕННАДИЯ МЕЩЕРЯКОВА

…Окончательно решил наметить себе цель жизни и стремиться к ее выполнению. Это, конечно, легко сказать. Наверняка на моем пути встретятся трудности, но должно хватить сил преодолеть их. Уже сейчас понял: когда поступаешь искренне, то появляется чувство морального удовлетворения. Решил записывать в своем дневнике только мысли, но теперь вижу, что настоящих мыслей у меня не так уж много. Иногда читаешь в книжке какое-нибудь высказывание великого человека и видишь, что ты думаешь то же самое, но он ведь догадался это сказать, а ты не догадался бы.

Прожить жизнь как следует — что это значит?

Не разделяю увлечения многих наших ребят физикой. Для меня это уже пройденный этап в восьмом классе. Могу восхищаться успехами физики, но, в общем, она оставляет меня равнодушным.

Борька Калитин считает, что я притворяюсь. Он сказал:

— Просто у тебя нет к этому способностей. И ты подводишь базу.

Он прав — способностей к физике действительно нету. Мое больное место — отсутствие определенного призвания. Попробуй скажи это учителям, и они сразу начнут воспитывать:

— Нет маленьких дел, Геннадий, и т. д. и т. п.

Борька Калитин, хохоча, сказал мне по этому поводу:

— Маленьких дел нет, но есть маленькая зарплата.

Он способный парень, но все меряет на деньги. Иногда мне даже кажется, что он специально «заводит» меня. Этим летом мы ходили в лес за грибами. Борис видит их прямо сквозь землю, и исключительно белые. Он собрал полную корзину. На обратном пути предложил мне:

— Сходим вечером на станцию, забодаем?

Не успел ответить, а он толкнул меня в бок и засмеялся:

— Я ж забыл — ты идейный! Имей в виду — идейные с голоду дохнут.

Мне кажется, что Борис неискренний человек.

Ребята поговаривают, что наша школа снова станет десятилеткой.

Как же так? Ведь совсем недавно объясняли в газетах необходимость одиннадцатого класса. Галя Семенова спросила об этом на уроке истории. Учитель ответил:

— Если это и произойдет, то, вероятно, потому, что одиннадцатилетняя школа уже сыграла свою положительную роль.

В классе волнуются.

Заметил, что когда что-нибудь отменяется, то нам в школе всегда объясняют, что оно уже сыграло свою положительную роль. А разве не бывает, что сыграло отрицательную роль?

Интересней всего разговаривать с Галей. Она всегда говорит то, что думает. Даже нахальный Борька Калитин тушуется перед ней. Она ему как-то при всех заявила:

— Терпеть не могу первых учеников. И вообще на тебя нельзя положиться.

Борька, как всегда, загоготал, хотя я видел, что разговор для него неприятный.

— В чем же, интересно, на меня нельзя положиться?

— В трудную минуту, — сказала Галя.

— На войне, что ли? Понятно. Чувство локтя. Круговая оборона. Взаимная выручка в бою.

— Дурак, — сказала Галя. — Ты даже не понимаешь, какие гадости лопочешь своим грязным языком. Я не говорю про войну. Там тебя могут заставить быть хорошим солдатом. Я говорю про сейчас. Для тебя главное — деньги.

— Понятно, — сказал Борька. — Чистоган. Между прочим, в нашем государстве хорошие деньги платят тем, кто хорошо работает. Все для человека… А если у некоторых есть мечта податься в учительницы на шестьдесят тугриков в месяц…

— И поеду! — крикнула Галя. — Хотя бы для того, чтобы из моих учеников не выросла такая сволочь, как ты.

Борис перестал ухмыляться и сделал шаг к Гале. Я положил руку на его плечо. Он стряхнул мою руку и пропищал:

— Жених и невеста замесили тесто… Поработаешь одну зиму, а потом станешь мать-героиня: нарожаешь Генке детей…

Нас разняли. Набить ему как следует морду не успел.

«Мы ездили всем классом в колхоз «Рассвет» копать картошку. Жили там десять дней. Землю уже схватило морозом и присыпало снегом. На двадцать девять человек у нас было четырнадцать лопат. Ящиков тоже не хватало. Грузовик приходил за накопанным картофелем неаккуратно: бывало, что груда лежит сутками под снегом или дождем. Ребята сильно возмущались, пробовали вызвать к себе бригадира, он не пришел. Втроем мы пошли в правление колхоза за пятнадцать километров. От председателя определенно пахло водкой. Галя Семенова сказала ему, что это безобразие — работать без лопат, без тары и без транспорта. Председатель ответил, что правление колхоза на нас обиды не имеет — сколько накопаем, столько накопаем. Мы пробовали объяснить ему, что обида есть у нас, но он этого не захотел понять. Накопанный картофель так и лежал под мокрым снегом, когда мы уезжали».

Эту заметку я написал для нашей школьной стенгазеты. Весь стенгазетный материал перепечатывают в канцелярии на пишущей машинке. Когда мы уже собирались наклеивать заметки, пришла Ольга Михайловна.

Она наткнулась на то, что я написал.

— А не считаешь ли ты, Гена, что все это у тебя слишком сгущено? — спросила Ольга Михайловна.

— Но так было в действительности, — сказал я. — Вам же ребята рассказывали.

— Видишь ли, Гена, стенгазета висит в актовом зале, ее читают не только твои одноклассники, а вся школа. Значит, твоя заметка невольно будет носить обобщенный характер. Да и в смысле стиля я ждала от тебя большего.

— А разве есть стилистические ошибки? — спросил я.

— Ошибок как будто нет. Но написано это казенно и сухо, прости меня, по-канцелярски. А ведь территория «Рассвета» расположена в живописнейших местах! Почему ты не описал природу, восход солнца, лесной массив на горизонте? Я убеждена, что вы пели по вечерам у костра. Ведь пели же?