Скиф

Варю затошнило.

Она не стала слушать оправдательный монолог – все было ясно и понятно без слов.

Девушка пошла на выход, не зная, стоит ли вообще куда-то идти.

Все что она хотела, все ради чего жила, да и та, какой она была – прекратили свое существование. Прошлое отказалось от нее, настоящее было враждебным и выталкивало за грань человеческого сообщества, как злая хозяйка собаку в ливень из дому, будущее вовсе умерло, еще не родившись.

Мечты, желания, стремления, любовь, вера – были уничтожены. Ей ничего не осталось.

Весенний ливень ринулся ей на голову, громыхая по небу веселым громом.

Она подставила лицо дождю и смотрела в клубящиеся темные тучи, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Она понимала лишь одно – Варя умерла. Ее убили, предав и распяв за любовь.

В этом мире нет места искренним чувствам.

В этом мире короли только мужчины. Им дозволено все – предавать, лгать, пользовать, насиловать. Женщина в этом мире игрушка, тряпка, тварь Божья.

И никому не нужны чувства, чужие эмоции, тепло души и искренность сердца, здесь нужны только деньги и тело. Здесь все просто – выживает сильный, а слабый умирает. В этом мире гибнет все – иллюзии, мечты, любовь, верность, дружба.

Это ад, мир покойников, зачерствевших циничных душ, для которых существует только выгода. И нет людей – есть ступени к цели.

Ничего больше. Ничего.

А если так, то нет ничего, ради чего стоит жить.

Пора ставить точку».

И ничего больше – ни слова. Последняя страница, последняя строка.

Макс обшарил взглядом обложку – ничего.

Действительно – точка. И понимай, как знаешь, и думай, что хочешь.

Мужчина прислонился затылком к стене и сгреб бутылку. Хлебнул виски и уставился перед собой.

Трель телефона показалась далекой, чужой, как звонок с того света. Максим долго смотрел как, жужжа, трубка ездит по столу, прося взять ее и ответить, но даже руку не протянул.

У него было ощущение, что он провалился в яму с помоями, умер, как Варя Косицина. Какая-то неизвестная дурочка Варя вынула из него душу, выжала, высушила, как белье на ветру. Подкосила не касаясь. Фантомом, призраком влезла через строчки и убила.

Макс рассмеялся – а говорят, Бог есть. Если бы он был, такие, как Варя жили, жила бы мама, а Томы подыхали, как собаки, не успев причинить боль другим.

Мужчина дошел до дивана, рухнул на него и прикрыл рукой глаза.

Теперь он понимал того отвязного юнца, что пропнул этот дневник. Так проще – выкинуть и не знать, и словно не было, и будто не читал.

Только он не юный урод в ботах. У него так не получится. А вот вытрясти, если вновь встретятся, откуда отрок взял дневник – легко. И вытрясет.

Ведь теперь ему как-то придется жить с осознанием причастности к трагедии, к смерти совершенно ни в чем невиновной девчонки. И он хотя бы должен знать, откуда эта бомба прилетела в него.

Но сейчас ему больше всего хотелось знать другое – почему Кон не убил ее, зачем оставил? Чтобы она сама себя порешила?

Гуманист хренов! – сжал зубы.

В тот же вечер Макс решил позвонить Кону, пока тот в городе и назначить встречу.

В трубке на том конце как всегда было тихо.

– Нужно встретиться, – бросил Макс.

– Дела закончены, – напомнили ему.

– Нет. Образовалась проблема.

– Не моя.

– Твоя. В трубке помолчали.

– Уверен?

– Могу доказать.

Еще минута молчания и Кон нехотя отчеканил:

– Через час на старом месте.

Смелков сунул в рот «ментос» и сгреб ключи от машины с тумбочки у входной двери.

Через час его авто встало позади уже «шевроле». Мужчина пересел в него, а что сказать не знал, водитель же не хотел – ждал. Минут пять висела тишина и Кон спросил:

– Что за проблема?

– Никаких проблем, – отрезал Макс. – Всего лишь вопрос.

Помолчал и в упор уставился на профиль мужчины:

– Почему ты оставил ее в живых?

Кон сидел не шевелясь. Минуты текли, а от него не было ни ответа, ни вздоха, ни жеста. И вот, чуть повернул голову, глянул на Макса нехорошо, пытливо.

– Ты про кого?

– Про девушку, – хлопнул ему на колени злосчастный дневник.

Кон с минуту изучал прилетевшую тетрадь и в упор уставился на Смелкова:

– Что это?

– Дневник. Ее. Почитай, узнаешь много интересного. Что с ним делать – решай сам.

– Ты вызвал только за этим? – спросил Кон помолчав.

– Я приехал за ответом.

– Зачем?

– Я читал, – выдал с нажимом. И добавил через паузу. – Она мертва. Но убил ее не ты. Почему не ты?

Кон долго молчал, хмуро поглядывая в лобовое стекло, и постукивал пальцами по рулевому колесу. В принципе он ничего не терял, если б сказал. Через полтора часа его самолет и он больше никогда не вернется в Россию, к прежней профессии, и будет примерным бюргером всю оставшуюся жизнь. Заказ Смелкова был последний, и понял он это, когда не смог выстрелить в истерзанную девчонку.

То что она не шлюха, а случайно попавшая под руку скотам совсем еще юная девчонка, он понял сразу по ее лицу, глазам. А была бы проституткой – даже не думал – выстрелил бы.

– Она просила смерти, – выдал нехотя.

– Поэтому ты решил, что ей лучше жить?

В голосе Макса слышались нескрываемые нотки укора, обвинения и неприязни. Кон развернулся к нему:

– Ты ее видел?

– Нет.

– А я видел.

И все, больше не слова.

Макс задумчиво уставился в окно сбоку: смог бы он выстрелить в девушку? И представил ее, и понял – нет. И понял Кона, понял, о чем он.

– Прощай, – бросил, как хорошему другу, и вылез из авто.

Теперь у него был вопрос только к тинейджеру. Тогда действительно будет точка.

Глава 13

Скиф приподнял с груди Маши плоский кулон из стекла и уставился через него на свет от окна.

– Полная хрянь.

– Много ты понимаешь, – улыбнулась девушка.

Сегодня Влад явно выспался и выглядел не таким угрюмым и взъерошенным, как всегда.

– Как прошли выходные?

– Зашибись, – принялся вертеть кулон.

И ни слова больше, а Маше очень хотелось услышать от него встречный вопрос – как ты провела выходные? Как тогда с братом и мамой разрулила? Не сильно ли ругали?

Но Скиф словно забыл о субботней прогулке. Повертел в руке подвеску и потерял к ней интерес. Развернулся спиной к Маше и вытянул ноги в проход между столами:

– Логинова, списать дай.

Люся повела плечами, будто паука стряхнула:

– Щаз!

– Ну, и дура, – хрюкнул Скиф. – Гриня?! Списать дай! – рявкнул на всю аудиторию, обращаясь к влетевшему парню. Тот закивал и через пару секунд уже нес Скифу тетрадь.

Мог бы и у меня попросить, – подумала с тоской Маша. Хорошее настроение ухнуло вниз.

Всю пару она еще надеялась на что-то, но Скиф словно специально, чтобы довести ее, ухом в сторону соседки не вел, взгляда не кинул. Ее будто вообще не было.

На второй паре Маша не выдержала:

– Ты обиделся?

Влад оторвался от своей тетрадки не сразу. Уставился на девушку, как на недоразумение природы. Подумал и опять начал списывать с доски, изображая прилежного ученика. А ей в голову ничего не шло – все мысли о нем.

– Что случилось? ― склонилась к нему, почти моля ответить.

Скиф глянул на нее:

– Больная? Отвянь.

Маша совершенно расстроилась. На перемене хотела уйти – сил не было его видеть. И даже вышла, и даже дошла до крыльца, но постояла, подумала и вернулась обратно.

Что хуже – видеть его или не видеть?

Видеть и знать, что ему начхать на нее или не видеть и не знать, как он к ней относится, есть ли на белом свете?

Маша не знала ответа. Ее просто тянуло обратно, просто еще пару посидеть с ним за одной партой. Остальное там, на крыльце, показалось незначительным. Но когда девушка вернулась и увидела, что Скиф веселится с пацанами и гогочет на всю аудиторию, не обратив внимания здесь его соседка или провалилась в тартарары, у девушки горло перехватило от обиды и тоски.