Скиф

– Утро? – спросила у мужчины и нахмурилась, услышав свой голос – чужой, осиплый, ломкий.

– Утро, – буркнул тот.

Варя моргнула непонимающе и качнулась в сторону воды – если упасть в нее и не плыть…

И не поняла, как рухнула на мостик. Мужчина подхватил ее под руку, заставив встать.

Она зябко передернулась, но устояла и даже смогла сама дойти до машины, хоть и с поддержкой мужчины.

Он усадил ее и сев сам, наглухо заклинил дверцы, завел мотор:

– Где живешь?

Прозвучало, как приказ – резко, хлестко, и Варя дрогнула, выпалив быстрее, чем сообразила:

– Бебеля шестнадцать, двадцать восемь.

Машина, заурчав, зашуршала по песку, вдавливая молодую траву в землю.

Варя во все глаза смотрела перед собой, на серую ленту дороги в окаймлении леса. Ей было очень важно держать за нее. Варя приходила в себя и вместе с болью в каждой клеточке тела, все четче проявляющую себя, приходило осознание, воспоминание о том, что она пережила. И затолпились мысли: зачем пережила? Как дальше жить? Зачем?

Почему он ее не убил?

Мужчина словно услышал ее мысли, а может, угадал по лицу, что она думает, хотя вроде бы и не смотрел на девушку, и выдал тихо, но внятно, так, что до Вари дошло каждое слово:

– Дурное из головы выкинь. Если дано было пережить и выжить, значит жить должна. Зачем? Может быть, когда-нибудь узнаешь. А пока вопросами не задавайся – просто живи.

Варя уставилась на него, как на ненормального: может он не понимает, что это невозможно? Он издевается? И кто ей говорит о жизни?

– Вы киллер.

Мужчина кивнул, не поворачивая головы.

– Сдашь?

– Нет, – отодвинулась.

Она об этом и не думала.

– Знаю, – бросил.

– Откуда?

– А вот этого не знаю.

– Вы не убьете меня?

– Нет.

– Почему?

– И этого я тоже не знаю.

Варя закрыла лицо руками, ничего не понимая. Уткнулась в бардачок: разве она жива? Разве ее не убили те, там?..

Машина остановилась на углу дома. Мужчина потянул девушку за плечо:

– Прибыли. Иди.

Варя с трудом узнала свой дом. Он показался ей потерянным, как та девочка, что еще вчера выходила в этот двор, не подозревая, что больше не вернется.

Девушка посмотрела на мужчину: он правда отпускает?

– Меня могут найти.

– Могут, – взгляд спокоен и даже безмятежен.

– Не боитесь, что вас найдут через меня?

Она еще надеялась, что он прикончит ее, завершит начатое на даче и освободит от выбора, от воспоминаний, от боли, страха, омерзения и гадливости. Но он открыл дверцу и подтолкнул ее к выходу:

– Иди.

Она вылезла, все еще не понимая его и ожидая выстрела, почти моля о нем.

„Что вам стоит? Всего одна пуля – неужели вам жалко на меня даже пули?“

– Иди, – протянул он, подгоняя взглядом. – Пять утра. Сейчас собачники выползут – хочешь порадовать соседей своим видом?

Варя дернулась как от пощечины и, запинаясь о собственные ноги, поплелась к подъезду. Уже вцепившись в двери обернулась в надежде, что сейчас раздастся хлопок и смерть, наконец заберет ее, но во дворе никого не было. Джип исчез, будто его не было вовсе и все случившееся лишь привиделось.

Девушка долго смотрела вглубь двора и вот очнулась, заставила себя подняться на свой этаж. Рука легла на дверной звонок. Варя смотрела на нее, не понимая, что звонит – она видела свою руку в синяках и ссадинах и не могла сообразить, отчего это ее рука, ее ли?

– Явилась не запылилась! – рвануло в ухо. – Ах, ты шалава!! Ах, ты…

Мать смолкла и, прикрыв рот рукой, сползла по стене на пол, с ужасом глядя на дочь. А Варя смотрела вглубь коридора, пытаясь понять, куда пришла, зачем и вот шагнула внутрь, качнулась и рухнула бы, не подхвати ее мать.

Кто-то от стресса, пережитого ужаса, сходит с ума, кто-то впадет в истерику, кто-то в ступор. Варя замкнулась.

Первые дни она, оглушенная случившимся, вяло гоняла незначительные вещи в голове, пытаясь избавиться от навязчивой памяти, что вновь и вновь с остротой и четкостью, которой не всегда от нее добьешься, вытаскивала наружу подробности насилия. Девушка сбегала от воспоминаний и себя в ванную. Мылась, пользуя сразу все имеющиеся в наличии гели и шампуни, натирая кожу до красноты, до саднящей боли в ранках и смотрела на забытый отчимом бритвенный станок, на крюк для душа. Повеситься, вскрыть вены и закончить сумасшествие. Жить невыносимо – зачем мучиться?

Но мысль о самоубийстве появлялась и исчезала, смытая слезами, которые Варя вымучивала из себя. Их не было. Самое странное, она не могла ни кричать, не выть, не плакать, она даже говорить не могла. И ничего не чувствовала кроме отупения, от которого готова была вниз головой с последнего этажа.

Она не слышала, что говорит ей мать, не видела потерянных, сочувствующих взглядов Жанны. Не могла есть, не могла спать. Стеклянными глазами смотрела перед собой и постоянно вздрагивала.

То, что случилось с ней, никак не отпускало и терзало подробностями каждый час, каждый день.

Она не понимала, куда водила ее мать, не воспринимала женщину в белом халате. Она очнулась лишь увидев синюю форму. Следователь, мужчина лет тридцати мягко расспрашивал ее, а она с ужасом смотрела на него и понимала, что ее не отпустили и не отпустят, что все будет продолжаться, пока она жива. Что тот киллер совершил самое злое дело – оставил ее в живых, один на один с ужасом и позором, оставил жить, как хочешь, выбирать, пытаться смотреть в лица и глаза. И умирать не раз, а каждый день, умирать униженной, распятой сначала физически, теперь морально..

– Зачем ты это сделала? – прохрипела, вопрошая мать уже на улице.

– Что? А как ты хотела? Пусть ищут этих ублюдков! Пусть накажут!

А найдут и садиста – киллера. И Тома. И все будут знать, что она была с ним, и решат, что с остальными она была добровольно, и думать, что она шлюха. И никому она не докажет обратное.

И накажут кого угодно, только не виновных.

Варя развернулась и ринулась на остановку. Ей нужно к Диме. Она все расскажет ему, он поймет, простит и поможет. Он вытащит ее, его любовь поможет ей вынести свалившееся горе и выжить. Его любовь вылечит.

Дима целовался с девушкой в белом халате. Они так увлеклись друг другом, что не сразу заметили замершую в проеме дверей Варю.

Девица окинула ее оценивающим взглядом и, покосившись на Диму, вышла, отодвинув посетительницу с дороги.

– Что это значит? – прошептала Варя. Дима сунул руки в карманы брюк и прошелся по палате:

– Я не люблю тебя, – решился.

Она не понимала.

– Варя, наши с тобой отношения были детскими, а желания поспешными, – выпалил, гордо вскинув голову.

Его вид, тон, слова, показались Варе картинными, картонными.

– Ты хочешь сказать, что… Я твоя жена, фактически – жена. Я оплатила твое лечение…

– Вот! – ткнул в ее сторону рукой Дима с победным видом. – Я так и знал, что ты это скажешь! Так и знал, что будешь попрекать! А я просил тебя платить? Я о чем-нибудь тебя просил?! Ни о чем! – покачал пальцем перед ее лицом. – Это было твое решение и желание. И не нужно перекладывать на мои плечи ответственность за собственные поступки. И патетики тоже – не надо! Мне прекрасно известно, чем ты занималась, пока я болел! Ты не скучала. Ты сразу же нашла себе другого, более здорового, успешного. Так что, оставь свои упреки для себя! Я свой выбор сделал! Мне не нужна гулена, мне нужна жена. Ты не прошла испытание! Ты слабая! На тебя нельзя опереться!